Мы за мир.
Всім привіт, хлопці. Сто лет ничего не писал на своем подсайте, да и не думал, что еще когда–то буду тут писать. Но сейчас...
Вышел тут у меня разговор, со знакомой. Начался, про погоду, про природу, но, разумеется, не мог, в итоге, не свернуть сами знаете куда. Я всегда знал, что знакомая тяготеет к тому, что сейчас принято называть пошлым словом — патриотизм. В том его смысле, в каком только и можно сейчас его понимать, чтобы не подпасть под статью УК РФ. Но вижу, что знакомая моя в печали. Бледная. Мешки под глазами. Сутулая как старуха, хотя нестарая совсем. Слова жует. Мнется. В глаза не смотрит. Видно, что в растерянности.
— Конечно я против войны, — не уверенно начала знакомая, — Но...
— Но?
— Но, наверное, по–другому было нельзя...
— Поясни., — сдерживая подступающий гнев прошу я.
— Иначе бы они нас..., — заключает подруга, и смотрит на меня как на капеллана, предложившего её исповедаться.
— Кто они?
— Ну... НАТО... Запад...
— Понятно., — грустно выдыхаю я, как–будто обещанная фотографом птичка так и не вылетела.
— А вдруг..., — подруга расправляет сутулые плечи.
–?
— Вдруг, его подговорили?!, — с надеждой смотрит на меня, — Не мог же он сам...
Да, не мог. Конечно. Кто угодно мог, а он нет. Я так много раз слышал этот нехитрый "аргумент". И так много, по кругу, перемалывал эту кашу в спорах с родственниками и знакомыми. И печалился, и злился, и ругался, и честно пытался воспринять и осмыслить всю последующую анфиладу доводов и домыслов, и уговаривал, и пугал, и зло шутил, и посылал на хуй, и снова печалился, и, наконец, сдался и отступил. Пустое. Сотрясение воздуха. Вот и сейчас так же. Гнев быстро сменился на безразличие. Пусть. Пусть подговорили, как будто это что–то меняет. Если тебя подговорили насрать соседу под дверь и ты насрал, то и не виноват.
Мы быстро попрощались и разошлись. Я побрел к метро. Серый, мокрый асфальт. Грязный, истерзанный слабым мартовским солнцем снег. Почему так? "Подговорили" — эхом гудело в моем мозгу. Неужели с этим ничего не поделать?
Подговорили убить немножечко людей.
— Ну пожалуйста! Ты же понимаешь — так надо!
— Точно?
— Точно.
— Ну хорошо. Но только немножечко.
— Конечно–конечно. Тысяч 5–10, не больше. И сразу всем будет лучше. Вот увидишь!
— Ладно, так и быть.
Почему вообще так бывает? И если бывает с кем–то, то почему со мной не так? Чем я другой? Со знакомой мы вросли в одной стране — СССР. Ходили в одну школу. Смотрели одни и те же фильмы. Общались, плюс–минус, с одними и теми же людьми. У нее дочь. У меня сын. Что не так? Откуда эта непреодолимая пропасть? Есть такое когнитивное искажение — эффект невозвратных затрат, которое проявляется в психологической защите от необходимости перемен. Наверное, некоторым бывает трудно принять, что их страна — говно. Их родина — уродина. А ты патриот. Это же сразу, следом, надо принять, что всю свою жизнь ты думал, что черное — это белое, а белое — это черное. Не только думал, но и радел за это, всячески созидал, продвигал, убеждал других, верил, в конце концов, и чувствовал, что прав. Чувствовал — ты на верном пути. Ты молодец. Ты несешь в мир добро и свет. Вместе со своей родиной. А тут, вдруг, оказывается, твой свет — это вспышка фугасной бомбы. И ничего кроме смерти и разрухи за ней не следует. И всю свою жизнь ты созидал не доброе и светлое, а упрочивал бесчеловечный режим. Раздувал его меха и трубил в его горны. И вдруг, внезапно, оказалось, ты и есть тот самый режим. Его опора. Его плоть и кровь. На таких как ты, на твоем энтузиазме и беззаветной вере, на твоем поте он и стоял. И креп. И умножался.
Это тяжело. Как такое можно принять? Ты же не плохой. И не дурак. Ты не мог быть на стороне маньяка. Ты за мир. Не мог оправдывать и поддерживать плохое. А оказалось мог. И делал это всю сознательную жизнь. Столько вложено. Столько прожито. Как это все отринуть? Так и рассудком можно пошатнуться. Вот ты и не можешь. Потому, что тогда все рухнет. Весь твой уютный мирок, который строил всю жизнь, и любовался тем как, ты все правильно делаешь. Ты в своей стране. На своей земле. На родине, которую любил, и в которой любил себя. И дальше мысль обрывается. Дальше — табу. Туда не ходи. И не смотрим в ту сторону. Это, как усомниться в любви матери. Мать — это святое. И потому не обсуждается. Родина — так же. Скрепа. В лучшем случае будет, что–то вроде "его подговорили". На этом все. Это край пропасти за который не пойдешь. Невозможно.
Но почему у меня не так? Почему есть те, для кого эти "невозвратные затраты" становятся камнем преткновения, чертой, за которую, как говорит Мария Захарова, переходить нельзя. А для кого–то нет вообще никакой проблемы. Почему? Что–то тут должно быть еще. Но что... И это пресловутое "мы" и "они". Какой–то "запад", которому "мы" противостоим. И это противостояние возводится, чуть ли, не в фундаментальный принцип бытия. И кто это "мы"? Где оно это "мы" начинается и где заканчивается? Мы с кем? Вот с этой знакомой нет же никакого "мы". Или есть? Это "мы" можно выбирать, или это тоже, как мать? Почему так сложно думать о себе, как о себе, без "мы"? Я не могу быть сам по себе? Самостоятельным? Самодостаточным? Я слаб? Я глуп? Я ничтожен? Я сам попаду в беду? Я пропаду? А мы — это сила. А сила в правде. Отсюда, наверное, и "они". Раз я сам не в силах думать о себе через Я, что уж говорить о тех, кому "мы" противостоим. Если "мы" — это мир и правда, то "они", разумеется, война и ложь. И сразу так все просто. Так понятно. И пропасть отступает. И приходит спасительное оправдание "нас" во всем. Оно, как сладкий сироп — липнет к коже, залепляет глаза и уши. Льется в рот приторной, вязкой жижей. Вяжет язык.
Ну допустим. Ладно. Невозвратные потери. Мы и они. Пусть. Но в чем состоит это противостояние? В чем конкретно? И тут же всплывает много раз слышанный в бесконечных спорах ответ — они нас поработят. Почему? Потому, что это аксиома. Как может быть иначе? Обязательно поработят. А мы не рабы. И опять это "мы". Не я — не раб, а мы. Не меня поработят, а нас. Будут пить нашу кровь и есть наших младенцев. А почему? А потому, что мы сами такие, и сами с ними сделали бы тоже самое, будь они слабее. Но в этом мы не признаемся — пропасть. Мать. Родина. Скрепа. Мы за мир. И боимся сами себе, даже шепотом, назвать цену этого мира. Если не мы их, то они нас. Непременно. Иначе и быть не может. Да и не должно.
Последний раз я был в Крыму в 2012 году, за два года до. Все везде говорят по–русски. Расплачиваться можно рублями. Нет гривен — и не надо. Я и раньше был в Крыму, еще в СССР, и ни раз. Многое не изменилось. Ностальгия по детству. Что в другой стране в голову не приходит. Крым и Крым. Граница условная. Сел в машину и приехал. Быстрее, чем на поезде в советское время. Без разницы чей он юридически. Хоть рептилоидный. Но некоторым обязательно нужно, чтобы он был наш. НАШ! Пусть для них ничего не поменяется вообще. Те же кафешки. Тот же язык. То же море. Те же люди. Все тоже самое. Вот оно — пользуйся. Ешь его с кашей. Вдыхай. Впитывай. Никто не против. Купайся. Жуй шашлык. Бухай, еби гусей. Какая разница чей он? Море от этого теплее не станет. Но нет. Надо чтобы наш. И чтобы не мы к ним, а они к нам. А мы еще подумаем, пускать или нет. А то зря, что ли, деды наши кровь проливали. Как будто там только определённые деды кровь проливали. У них кровь на анализ брали, чтобы отличать наших от не наших. И опять это "мы", "наш", "нам", и "они"...
И опять вспоминаются доводы тех, кому важно, чтобы НАШ — а как же флот? Наш флот который там! А что с ним, с флотом этим вашим? Я сто раз был в Севастополе, и в СССР, и в Украине. И сто раз видел этот флот. И на парадах был. И салют смотрел. Корабли. Железные. Пушки. Мачты. Что мне с того чьи они там? Какая разница вообще? Вот лично мне? У Рафика из Алупки все равно так же снимать комнатушку с деревом инжира под окном. У Наташи из Ялты все равно покупать персики. Сиськи у нее больше от того в чьих доках стоит этот гребанный флот не станут. В комнатушке Рафика все так же будет пахнуть инжиром.
Приехал турист смотреть на этот флот. Снял у Рафика комнатушку. Заплатил. Ничего не сломал. Не нассал в прихожей. Не бухал всю ночь, мешая спать соседям. У Наташи из Ялты с упругими сиськами купил персиков. Это мне понятно. Какое им всем дело до этого флота? Какое вообще обычным людям может быть дело до того, чье это железное барахло? Рафик, живя в Алупке, на пляже был последний раз 10 лет назад. Он уже не помнит есть там вообще какой–то флот или нет. Море ему, как москвичу Красная Площадь. Чего он там не видел? У него в саду урюк, а на столе чебурек с бараниной. Туриста по вечерам он угощает сладким вином собственного приготовления. Наташа, как всегда, игриво накинет лишний персик. А на флот пусть генералы смотрит. Любые. Хоть китайские. Где еще увидишь сразу в одном месте столько железа.
Написал voviabolo на stannikem.d3.ru / комментировать