Надежда Бабкина: Мое поступление в институт — леденящая душу история
ФАН публикует отрывок из книги Надежды Бабкиной «Модная народная», где говорится о первой любви певицы и ее переезде в Москву.
Знаменитая советская и российская певица, телеведущая Надежда Бабкина в своей книге рассказала о споре с подругой, что сможет уехать из Астрахани в Москву и стать там артисткой. На кону был комплект французского белья, огромный дефицит для того времени.
У народной артистки РФ в одном из известных отечественных издательств вышла автобиография под названием «Модная народная», где она делится с читателями самым сокровенным — из личной и творческой жизни.
Бабкина предоставила ФАН несколько отрывков из книги. В первом идет повествование о ее взрослении и начале работы в родном Ахтубинске, а потом в Астрахани.
Во втором речь идет о создании в 1974 году ансамбля «Русская песня», художественным руководителем которого она стала с самого момента образования.
В этой части народная артистка РФ рассказывает о своей первой любви и о переезде в Москву, где она намеревалась стать настоящей артисткой.
«Выйти замуж за музыканта»
«Конечно, у меня случались романы и влюбленности — куда без них. Но я никогда не строила серьезных планов на этот счет. Смысл семьи для меня имеет основополагающее значение. Все остальное служило толчком к какому-то новому витку творчества, к вдохновению. Как правило, люди, с которыми возникали романы, вообще не имели отношения к искусству.
Я люблю красивых людей. Мне нравятся высокие, с правильными чертами лица, независимо от того, мужчина это или женщина. Люблю светлость, яркость, все это мне очень нравится. Люблю наличие собственного стиля, индивидуальность, которая может быть совсем не яркой. То есть гамма восприятия у меня огромная. Конечно, внешность впечатляет, но этот эффект длится несколько минут. Посмотришь, полюбуешься, что за прелесть, а потом думаешь: «Лучше бы он рта не раскрывал!» Главное, чтобы мысль в глазах была.
А на свидания я начала бегать с десятого класса. Девочкой я была рослой, заметной, носила длинные косы. Сама себе уши проколола раскаленной на спичках иглой и повесила серьги в виде крупных колец. Одноклассники незаметно просовывали в кольца ленты и дергали за них, чтобы я обернулась. Уши потом долго заживали. А еще в эти кольца из трубочек стреляли — в общем, мне изрядно доставалось «мужского» внимания.
В то время мы стеснялись объясняться друг другу в чувствах, о романтике никто не слышал. Это сегодня все смелые, а во время моей юности сказать кому-то «ты мне нравишься» — да Боже, избавь! Все понимали по глазам, по взглядам… И никаких слов не надо.
В Москве по-настоящему серьезный роман случился у меня во время одной из гастрольных поездок в Среднюю Азию. Концертные программы в то время строились по отлаженной десятилетиями системе, исходя из которой в концерте обязательно должны были принимать участие представители абсолютно всех зрелищных видов искусства. Открывали концерты всегда оперные исполнители. За ними следовал балет, затем — драматический театр и художественное слово. Потом шел народный жанр. Закрывали концерт находившиеся тогда на пике популярности вокально-инструментальные ансамбли.
Закрутился новый, совершенно сумасшедший, роман. Возлюбленного звали Володей. Добрый, умный, видный парень из интеллигентной семьи, студент медицинского института, за которого я была готова выйти замуж. Он возил меня на смотрины к родителям. Даже не столько к родителям, сколько к бабушке, считавшейся главой семьи. Там такая бабушка была — будь здоров! В тот вечер я вела себя тише воды и ниже травы, после чего бабушка вынесла свой вердикт:
— Володя, мне эта девушка очень нравится!
Зато потом, когда родители Володи вместе с бабушкой куда-то уехали, мы оторвались в их квартире по полной программе — друзей позвали, выпили, закусили, танцы устроили… Помнится, я тогда подумала: «Вот если бы сейчас внезапно вернулась бабушка и увидела, какую вечеринку мы закатили, то все — кранты свадьбе».
У нас вообще была замечательная компания — девчонки из музыкального училища и ребята, учившиеся кто в медицинском институте, кто — в авиационном… Все свободное от учебы время мы проводили вместе. Летом ездили на пляж, где у нас был свой угол, который никто не смел занимать, пели песни под гармошку и гитару, посещали концерты, ходили на футбол, зависали в пивных, где подавали роскошное пенистое пиво — астраханское и жигулевское…
В кино мы билетов не покупали. В зал пролезали через забор. Не потому, что три копейки жалко в кассе оставить, а для куража. Несмотря на то, что кинотеатры были забиты до отказа, — других-то развлечений в то время не было, у нас всегда были свои места. Кассирша знала, что если пришел кто-то один из нашей компании, то будут и остальные, а значит, надо оставлять нам места.
Мы были смелые, дерзкие. В нашу сторону показывали пальцем, потому что мы были не такими, как все, — мы были особенными в собственных глазах. Когда собирались вместе, то представляли собой безумный сгусток молодой энергии, который, как шаровая молния, пролетал по улицам Астрахани. Мы были всегда на виду. Ни один из нас еще понятия не имел, кем станет по жизни, но каждый был готов свернуть горы. Вся эта бурная жизнь проходила на фоне моего головокружительного романа с Володей.
Тетя Лида, которая, в отличие от строгих родителей, всегда была посвящена в подробности моей личной жизни, уезжая куда-то из Астрахани, оставляла мне ключи от своей квартиры, и мы всей бандой собирались у нее. Вот на одной из таких гулянок мы с моей подругой Наташкой поспорили на то, что я после окончания музучилища уеду в Москву и поступлю там в институт.
Ребята расхохотались:
— Куда ты поедешь! Какая Москва! Кто там тебя ждет?!
А у меня, надо сказать, реально в Москве никого не было, ни одной знакомой души. Я столицу только на фотографиях и видела. Для меня центром вселенной была Астрахань, а Москва — как другая планета.
В общем, в компании, когда услышали мою идею, тут же подняли меня на смех. Но это лишь подстегнуло.
— Спорим? — сказала я, глядя на Наташку.
— Спорим! — приняла она вызов. — А на что?
— Да хоть бы на комплект французского белья!
В то время красивое белье считалось страшным дефицитом. Из Италии нам привозила его общая подруга, которая умудрилась выскочить замуж за итальянца. Помню, как сейчас, один комплект из тончайшей вискозы, состоящий из комбинации и штанишек, расписанных мелкими розовыми цветочками с зелеными листиками. Мы такого белья отродясь не видели. Оно было похоже на выходной костюм, а не на то, в чем нужно ложиться спать.
— На комплект белья? Идет! — согласилась Наташка. — Ты поступаешь в Москву, а я в Ленинград. Кто не сможет устроиться и вернется назад, тот покупает белье и дарит другой.
Мы поспорили. Ребята перебили нам руки.
Ну, договорились, и хорошо. А дело весной было. Мы еще целое лето все вместе тусовались, сдавали экзамены, крутили любовь, ездили на острова… Словом, жили привычной жизнью, в которой не было места мыслям ни о какой Москве.
Я училась уже на последнем курсе училища, когда меня распределили в Астраханскую филармонию, пообещав золотые горы: «Ты будешь петь все, что захочешь! Мы из тебя сделаем артистку». В случае отказа могли отправить в любую деревню, где единственным местом работы могла стать для меня музыкальная школа. Но я не хотела петь только в филармонии или преподавать в школе. Мне этого было мало. Я хотела учиться. Да ни где-нибудь, а в Москве!
В Астрахани в это время жил композитор Анатолий Гладченко. Он был известен в области и работал в культпросветучилище. Я исполняла его песни. С ним мы подготовили порядка ста разных композиций под баян. Он мне говорил:
— Надя, езжай! Пытайся! Ты должна куда-то, в конце концов, пристраиваться.
Я практически в один день сдала в училище все государственные экзамены. Сдала очень быстро, и нельзя сказать, что сдала на «отлично». Меня аттестовали чуть ли не профнепригодной. Но мое желание проявить себя не пропало.
Тогда мне очень сильно помог Корженко. Он в то время был начальником областного управления культуры в Астрахани. Корженко вызвал меня и сказал:
— Надя, вот тебе направление, езжай, поступай, куда ты хочешь! Плевать на эти оценки, не надо даже на них обращать внимания.
Я и поехала «пристраиваться». Очень хотела поступить в Музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова, потому что в этом училище когда-то училась Людмила Зыкина. Мне очень хотелось петь, как Зыкина. Прошло время, прежде чем я поняла, что петь надо своим голосом…
А что же Володя? Он не очень-то верил, что я поступлю. Думал, вернусь назад, потому что в Москве своих артисток хватает. О том, что я больше никогда не вернусь в Астрахань, я сама поняла только тогда, когда ступила на московскую землю. Жизнь в Астрахани научила меня не бояться больших городов. У меня не было никакого стеснения. Но и нахалкой я не была. Даже если чего-то не знала, никогда не стеснялась спросить. И сейчас не стесняюсь. Всего знать нельзя. Но можно и нужно научиться. Я, к примеру, не очень бойко управляюсь с Интернетом. Однако меня это ни капельки не смущает. Ну и что! Научусь! Освою! Лишь бы толковый человек объяснил.
Я не знаю, что со мной произошло, когда я впервые оказалась в Москве. Но в одну секунду из памяти стерлись и Астрахань, и ресторан-поплавок, и площадь Ленина, и вся наша компания, и… Володя. Я поняла, что должна тут остаться, чего бы мне это ни стоило.
Трудностей хватало. Мне никто ничего не подносил на блюдечке с голубой каемочкой. Я всего добивалась сама и готова подтвердить одну всем известную истину — Москва слезам не верит. Ты ступил на эту землю, не обжегся, а, значит, чеши дальше! Столица предоставляет каждому столько возможностей! В конце концов, не мы ей нужны, а она нам. Это я крепко поняла, оказавшись в Москве, когда в один день старая жизнь закончилась и новая началась.
У нас, деревенских, с нашей непосредственностью, есть такая отличительная черта: тебе от ворот поворот, а ты все равно опять в ворота. До тех пор, пока не получишь на свой вопрос точный ответ, с места не сдвинешься. Эта закваска очень правильная. Наверное, это упрямство и огромное желание добиться своего явились стержневым моментом в моей дальнейшей творческой жизни и помогло во многом определиться. Упорство не дало мне рассыпаться, растеряться, раскиснуть в таком большом городе, как Москва.
Деревенские люди очень выгодно отличаются от городских. Я не говорю, что они лучше или хуже, но они отличаются. Да, собственно, если брать известных в той или иной области людей, куда ни копни — все приезжие, коренных москвичей мало.
Володя приехал ко мне через несколько месяцев. Передо мной стоял абсолютно чужой человек. Как будто не было этих пяти лет, на протяжении которых длился наш роман. Не знаю, может быть, я сволочь — взяла и предала отношения. Все-таки пять лет — это большой срок. Но я ничего не могла с собой поделать.
Потом Володя приехал еще раз. Тогда я окончательно утвердилась в своем решении расстаться. Между нами состоялся разговор. Володя обещал переехать в Москву, устроиться на работу. С его блестящим образованием можно было запросто попасть в штат любой клиники. Но я как будто не слышала его. Шло полное отрицание. В конце концов, я попросила Володю уйти. И он ушел.
А что сделала я? Тут же пошла в парикмахерскую, которая располагалась на первом этаже общежития, попросила подстричь меня коротко-коротко, под мальчика, и выкрасить волосы в жгучий иссиня-черный цвет. Так я начала новую жизнь.
Все происходило как во сне. Была какая-то эйфория, какая-то игра. Я даже не понимала, что происходит, потому что, если бы хоть на секунду задумалась, куда себя бросаю, никогда бы в жизни этого не сделала. А так я абсолютно спокойно шагала навстречу неизвестности. А почему бы и нет?! Только вперед! Я была убеждена, что по-другому быть не может. Только так, и никак иначе. И я поперла, как бульдозер, с большим желанием, с большим стремлением стать артисткой.
К тому времени у меня уже были какие-то успехи. Я еще в школе стала победительницей областного конкурса комсомольской песни. А на Всероссийском конкурсе в Куйбышеве (сейчас Самара. — Прим. ФАН) председатель жюри, Владимир Николаевич Минин, отметил меня, и я получила первую премию за песню Григория Пономаренко «Тополя». Через год еще победа — на конкурсе «Каспийские зори».
У меня был голос, ни на чей не похожий. При этом я могла один в один скопировать хоть Людмилу Зыкину, хоть Ольгу Воронец. Из репертуара Ольги Воронец я пела «Я — Земля, я своих провожаю питомцев». А со мной стояла команда парней, которые подхватывали: «Долетим мы до самого солнца...» Эту песню мы всегда пели на торжественных мероприятиях, посвященных большим государственным праздникам, где обязательно были знамена, марши. Я в обязательной белой кофточке, черной юбочке — все как положено.
Мое поступление в институт — это отдельный этап моей жизни, «леденящая душу» история, напоминающая случай Фроси Бурлаковой из фильма «Приходите завтра». Очень много схожего. Даже то, что и на моем пути встретился человек, поддержавший в трудную минуту.
Я уехала в другую жизнь. В Москве у меня никого не было: ни знакомых, ни родных. Вела меня только мечта. Мечта деревенской девчонки…
P. S. С Володей мы больше никогда не виделись несмотря на то, что он все-таки переехал из Астрахани в Москву. Представьте себе, я жила в Черемушках, а он — на Профсоюзной, где живет по сей день. Эти станции метро находятся очень близко друг от друга. Но судьбе было так угодно, чтобы мы, живя рядом, не встретились.
Он, конечно, женился, у него семья. Об этом я узнала совершенно случайно. В Москве праздновали День Победы, и я со всем своим семейством вышла погулять на Тверскую. Народу немеряно! Я думала только о том, как бы внуки не затерялись в толпе. И вдруг ко мне подходит красивая молодая женщина и говорит:
— Здравствуйте, Надежда. Я — дочь Володи. Мы вас часто видим по телевизору и все про вас знаем. Можно с вами сфотографироваться? Папа сейчас болеет, ему будет очень приятно увидеть наше совместное фото.
— Конечно, можно! О чем речь!
Мы сфотографировались с ней на фоне праздничной Тверской. Вот такой случился привет из прошлого».
Ранее актриса театра и кино Ирина Безрукова поделилась отрывком из своей книги, в котором рассказывается о случае, когда она не дала утонуть тогда еще юному певцу Родиону Газманову.