Сельский поп - хранитель древности. Священник о сохранении истории
Настоятель двух сельских храмов Святой Троицы в Емельяново и Параскевы Пятницы в Барабаново, отец Алексей Язев, древлехранитель Красноярской епархии, называет себя практикующим православным мракобесом. А на его странице в «Фейсбуке» под фото написано: сельский поп. Он не скрывает, что в публичном пространстве иногда провоцирует своих подписчиков.
Религиозный мракобес?
Татьяна Фирсова: Отец Алексей, почему сельский поп? Звучит как-то уничижительно. Сразу вспоминается «Сказ о попе и работнике его Балде».
Алексей Язев: Признаюсь, есть здесь определённая провакативность, чтобы заставить людей думать, – это моя главная задача как священника. Безусловно, для большинства людей термин «поп» служит неким уничижением, я же, наоборот, горжусь, потому что до начала XX века священников на Руси звали попами-отцами. Это сейчас в церковном делопроизводстве служитель церкви – иерей, что по-гречески «священник». Раньше во всех документах и летописях было написано: поп, протопоп – старший или заслуженный священник. А пушкинская аллюзия подтверждает, что формироваться нелюбовь к русскому духовенству начала не вчера. Лет десять назад в интервью очень либеральному журналисту я назвал себя практикующим религиозным мракобесом православного вероисповедания. Так я обезоруживаю людей, которые думают, что они могут меня этим термином обидеть.
– Вы настоятель двух храмов, к тому же древнехранитель. Чем занимаетесь в этом статусе?
– Уже больше 10 лет храню древности, то есть материальные ценности Русской православной церкви на территории Красноярской епархии. Сюда входят храмы до 1917 года, иконы, облачения, книги. Я прошёл специальное обучение в Москве, сотрудничаю с музеями, органами охраны памятников культурного наследия, чтобы не только сохранять, но и приумножать ценности церковной истории. Если это икона, определяю, что с ней делать: срочно чинить, реставрировать или просто поместить под стекло. Так с любым артефактом. Мои познания минимальны, но достаточны для того, чтобы хоть как-то сохранить те крохи, которые дошли до нас из XIX века.
– А где вы обнаружили икону «Введение во храм Пресвятой Богородицы» XIX века, о которой рассказали на своей странице в «Фейсбуке»?
– Её принесли в один из красноярских храмов. Она осыпалась, и с ней нужно было что-то делать. Реставраторы сказали, что икону можно восстановить. На ней стоит подпись иконописца, что редко бывает; его звали Иван, писал он её в октябре 1894 года. Живопись немного наивная, не самого высокого уровня, но от этого икона не становится менее прекрасной.
– Вы какой-то нестандартный священник. Завели аккаунт в соцсетях, где выкладываете свои ролики, в кадре можете выкинуть телефон. Как воспринимают это прихожане, подписчики?
– Раньше я не был пользователем соцсетей. А года четыре назад один из сайтов опубликовал очень мутную, снятую через стекло фотографию барабановского храма, на колокольне которого якобы кто-то стоял в белых одеждах. Выдвинули версию, что это злой дух, словом, написали полную ерунду. Тогда я понял: мне нужно быть в соцсетях и обозначать свою позицию, писать о своих мыслях, рассказывать о находках. Ведь мы обретаем не только иконы и кресты – из небытия всплывают храмы. Четыре года назад с моим коллегой, красноярским архитектором, обнаружили деревянную церковь 1864 года постройки, о которой в крае не знал ни один специалист. Она находится в деревне Глядино (Емельяновский район). Мы расчистили место погоста, которое было в безобразнейшем состоянии, поставили крест. Сейчас в ней сельский клуб.
Сдавал металлолом
– Это правда, что из-за нехватки денег в первую волну пандемии матушка делала авторские броши на продажу, сыновья отказались от новых игрушек, а вы сдавали металлолом?
– Так и было. Храмы закрыты, церковная кружка пуста. Священник питается тем, что приносят люди. Платежи никто не отменял, дети хотят есть. Вместе с друзьями поехали наводить порядок на территории приходского дома, который пожертвовали нашей семье. Обнаружили груду ненужного металлолома, сдал его и заработал 2 тыс. рублей на бензин. Почему-то многие считают, что священник – человек, живущий в другом измерении, у него нет бытовых проблем, а их огромное количество. Мой коллега по священству живёт в деревне, служит в храме и работает на заводе, потому что у него пятеро детей, а приход – три бабушки. Представления о священнике, как правило, карикатурны. Считается, что он постоянно ходит в подряснике, не спит и непрерывно молится. На самом деле мы ничем не отличаемся от обычных людей, просто с нас спрос больше. Я смело уподоблю священника метеориту. Он виден только в момент падения. Когда он крестит детей, венчает молодожёнов, ходит в детские дома, помогает малоимущим, об этом знают немногие.
Мужик в чёрном халате
– Вы занимались бизнесом, были знакомы и общались с известными людьми и вдруг стали служителем церкви. Как случился такой резкий поворот в судьбе?
– Я воспитывался в абсолютно светской семье, покойный отец был директором одного из театров, мама – библиотекарем. С детства очень любил читать, в юности серьёзно занимался историей, археологией. В 16 лет был абсолютно уверен, что Бога нет. К священникам испытывал полное неприятие. Но единственную встречу со знаменитым красноярским архимандритом Нифонтом запомнил навсегда. У меня, кстати, есть его облачение. Мне было 6 лет, 9 Мая мы с отцом пошли на Троицкое кладбище на могилу деда. Я увидел крестный ход, впереди на меня шёл большой и красивый Бог, но двигался как-то странно. Позже узнал, что отец Нифонт был командиром орудийного расчёта на фронте, в 1945 году на озере Балатон осколок снаряда снёс ему обе коленные чашечки, потому ноги у него не сгибались. Ближе к 30 годам появились так называемые «проклятые вопросы человечества»: зачем я живу, что со мной будет после смерти, почему болеют дети, почему мои родители должны умереть? Однажды мне попался журнал «Факел» с фотографией бородатого толстого мужика в чёрном халате. Это был известный российский богослов, диакон Андрей Кураев, он и ответил на мои вопросы. В 33 года я крестился. С 1 апреля 2011 года начал служить в Архиерейском доме и заниматься реставрацией храма Иоанна Предтечи, который мы могли утратить. Божьей милостью получилось его спасти, и тогда митрополит Пантелеимон рукоположил меня в сан дьякона, потом в пресвитерский сан, через три года назначил настоятелем храма в Емельяново. Это памятник архитектуры XVIII века, его состояние было близко к критическому. Теперь есть надежда, что в следующем году приступим к его реставрации.
– А стоит ли вкладывать большие деньги в восстановление старых церквей? Не дешевле на их месте возвести новые?
– Это сродни тому, что отнести близкого человека в лес и оставить на съедение волкам, потому что не хочется его лечить. Православные храмы, как бы ни плевались мои либеральные оппоненты, – квинтэссенция русской души. А деревянное зодчество, как церковь в Барабаново, – уникальнейший вид искусства и есть только в России. Нужно приложить максимум усилий, чтобы сохранить православные храмы, синагоги – такая есть в Ачинске, мечети, как в деревне Татарка Большемуртинского района. Снести старое и построить новое можно, но тогда историю нужно закрыть как отрасль: не преподавать, заколотить музеи, хранящие в запасниках уникальные исторические ценности. Храмы – это якорные доминанты тысячелетней истории нашей страны, сохраняющие национальную идентичность. Это сакральные здания, и неважно, какой религии они принадлежат: не нами вписаны в ландшафт, не нам их и уничтожать.