Служил Отечеству
Грядет День защитника Отечества. Праздник хороший, который я с полным правом отмечаю ежегодно. Все же два года в армии. И в преддверии праздника несколько слов про мои личные воспоминания о службе и об уроках, которые она преподнесла.
Боеспособность
Боеспособность российской армии долгое время была для меня вопросом без ответа. Полгода в учебке я круглосуточно зубрил устав, дважды пострелял из автомата, выпустив в общей сложности патронов 15–20, бесконечно бегал и отжимался на занятиях по физической подготовке под внимательным и слегка мутным взглядом лейтенанта К. — большого любителя ФИЗО. Еще была бесконечная уборка территории, мытье плаца с мылом, посадка елочек в промерзший читинский песок перед очередным приездом командования. Елочки, правда, пускать корни никак не хотели и после первых же порывов промозгло-го забайкальского ветра, словно перекати-поле, метались по дорожкам части и плацу. Но нас это не останавливало, и мы снова и снова упорно втыкали их в определенные, геометрически выверенные позиции. А что? Приказ есть приказ, пусть даже неадекватный.
После учебки ситуация не-много изменилась. Комбат — капитан Б. — регулярно проводил с нами занятия, посвященные определению моделей летательных аппаратов потенциального противника, основам наблюдения воздушного пространства и прочим премудростям противовоздушной обороны. Много времени мы проводили с техникой: отрабатывали нормативы, изучали матчасть, снова стреляли из автомата — все так же немного.
Но наряду с этим весь личный состав полка с определенной регулярностью выходил на борьбу с желтыми одуванчиками, обильно произраставшими на газонах части. Нас вел за собой зампотех полка подполковник С., которого за идеальную осанку и безукоризненное следование уставу мы все дружно называли «столбик». Его любимой присказкой была замечательная фраза: «В армии все должно быть единообразно». Именно по этой причине одуванчики то и дело переживали форменный геноцид. Это было весьма своеобразное зрелище — словно римские патриции мы полувозлежали на изумрудной траве и выщипывали эти желтые символы противоречия. Только что венки не плели…
Причем одуванчики — это только часть абсурда: мы вычерпывали лужи совковыми лопатами, убирали снег с плаца с помощью одного скребка на четверых и смекалки, искали обрыв кабеля пробитием шурфов четыре на четыре метра.
Естественно, все это внушало сомнения в том, что в случае войны мы — доблестные солдаты и сержанты Вооруженных сил России — сможем дать отпор любому захватчику. Но жило это сомнение до первых учений. Уже первый в своей жизни полигон Капустин Яр открыл мне глаза на реальную мощь армии. Но настоящий шок — приятный такой, с мурашками, возникшими от ощущения собственной крутости — мы с сослуживцами испытали во время полковых учений. Всего один полк устроил настоящий огненный ад условному противнику. И поверьте — это ужасает, вызывает трепет мужского сердца перед исполинской мощью во-оружений. Даже мою, на тот момент основательно устаревшую «Шилку» — ЗСУ 23-4, если говорить на армейском — мы с экипажем начали воспринимать совершенно иначе.
А ведь дело было в позапрошлом десятилетии. С тех пор армия изменилась — сужу не по официальным данным, а по словам тех, кто проходил службу уже после меня. Появились новые образцы техники, списаны старые. Да и сам подход к службе изменился — даже одуванчики вроде бы оставили в покое.
В общем, с тех пор я никогда не сомневался, что потенциальному противнику придется горько.
Дедовщина
Была ли в годы моей службы дедовщина? Хм, дайте-ка поду-мать… Шучу. Чего тут думать. Была. Она в принципе была, есть и будет в любом исключительно мужском коллективе — во дворе среди мальчишек, в спортивной секции, а уж в армии тем более. И, если честно, далеко не всегда она неприемлема.
Как бы пояснить?
Конечно, порой дедовщина принимает совершенно дикие формы, такие как избиение или унижение одних солдат для удовольствия других, как вымогательство денег. И это грязно, это подло и отвратительно. Сталкивался ли я с такой дедовщиной? Да, было дело. Не самые приятные воспоминания, надо сказать. Поэтому оставлю их при себе.
Но в то же время я всегда со смехом и какой-то ностальгией вспоминаю, как мы в учебке сушили крокодильчиков, прыгали как китайские мячики, как получали подзатыльники от старших товарищей, нарушая то или иное правило. Тогда это было неприятно, зато уже через полгода мы начали понимать, для чего это все. Это такой примитивный, но действенный воспитательный процесс. Молодой человек в 18–25 лет — существо крайне поперечное, которому свойственен максимализм, порой оборачивающийся самой настоящей тупостью, бронелобостью и прочими не самыми приятными качествами, совершенно не подходящими для службы. Так вот, жесткий армейский воспитательный процесс все эти качества превращает в прах и ничто. И уже через первые 2–3 месяца новобранец становится частью единообразной машины во-оруженных сил.
Для тех, кто не служил, это, наверное, звучит ужасно. Но ведь так и есть. Армия — это не солдаты. Армия — это подразделения. Большие и маленькие, боевые и обслуживающие… Но всегда безликие. И для того, чтобы нормально себя чувствовать в войсках, необходимо на время отказаться от своей индивидуальности. Это сложно только на первый взгляд. Но постепенно ты втягиваешься. Тем более, что при внешнем однообразии определенная часть индивидуальности все же сохраняется.
Она проявляется в отглаженных шапках, подкованных сапогах, толщине подшивы для воротника… Каждые полгода солдат мог добавить себе в гардероб какую-либо деталь, обозначающую, что он перешагнул ту или иную ступень армейской иерархии. Это тоже называлось дедовщиной и порой наказывалось офицерским составом. Однако полностью изжить все эти моменты тогда не удавалось.
К слову, я служил в самом начале армейской реформы, когда борьба с дедовщиной вошла в активную фазу. Любой конфликт — военная прокуратура, любое повреждение — военная прокуратура. Любая болезнь — военная прокуратура. С той поры, я думаю, ситуация ужесточилась еще больше. Поэтому периодически возникающие в вооруженных силах ЧП, типа расстрела сослуживцев Равилем Шамсутдиновым, я воспринимаю, скорее, как исключение из правил. И вовсе не испытываю страха в преддверии вступления моих сыновей в призывной возраст.
Дембель
Вечером 11 октября 2007 го-да я сел на поезд Новосибирск — Абакан и поехал домой. Кончились два года моей военной службы. Я сидел на полке плацкарта, читал купленную на дембельские деньги книгу и снова учился расслабляться. Это совершенно необычное ощущение — возвращение к своему, скажем так, естественному состоянию. Когда еще вчера ты сержант Вооруженных сил РФ, обязанный в любое время дня и ночи быть готовым к любой ситуации. А сегодня — просто Анзор Сабанов, который смотрит в книгу, но буквы все никак не складываются в строки оттого, что мозг упорно пытается понять, что же дала мне военная служба.
Порой я задумываюсь об этом и сегодня. Сказать, что служба превратила нас в суперсолдат, нельзя. Мы научились всему понемногу — стрелять, подчиняться, командовать, управлять техникой, охранять объекты и так далее. Но это ли главное? Для меня — нет. Я так и не стал поклонником армии и никогда не планировал заключить контракт.
Но за два года я научился разбираться в людях,. Научился справляться с любым стрессом, понял, где проходит граница моей внутренней человечности. Кроме того, пришло осознание того, что вряд ли в моей жизни будет более сложное испытание. Ну и в конце концов я начал ценить простые и общедоступные радости. Вы не представляете, как хорошо иметь возможность просто пойти туда, куда хочешь ты, а не твой командир. Как прекрасно проснуться не в 6.00, а в 6.05, например. Как облегчает жизнь отсутствие кирзовых сапог и наличие обычных носков…
Поэтому, в целом, служба в армии пошла мне на пользу. И когда меня спрашивают — служить или не служить — я всегда выбираю первое. Но, это, как следует из названия рубрики, мое личное мнение.
С праздником тех, кто служил и служит!
Анзор САБАНОВ
Фото из личного архива автора