Иго тут ни при чем!
С удовольствием прочла в очередном номере газеты «Абакан» материал Елены Лобановой «Школа злословия». И подумала: «Неужели матерщина действительно стала настолько обыденной и неотделимой частью нашей жизни, что люди уже перестали ее замечать?» И что будет дальше, если дать полную свободу такому «великому и могучему», не превратятся ли наши дети в люмпенов, которые просто перестанут пользоваться нормальными словами? Но, поразмыслив, решила, что не так страшен черт, как его малюют.
БЫТЬ ИЛИ КАЗАТЬСЯ?..
Автор этих строк с рождения и до совершеннолетия кочевала по просторам Родины чудесной. Наша семья жила в военных городках, где общение, как вы понимаете, не напоминало светский раут. Но мои родители как-то доходчиво объяснили: тебе совсем не обязательно повторять все, что говорил старшина дядя Леня сбегавшему «в самоволку» солдату. Он – мужчина и взрослый человек, а ты – девочка. И тебе произносить такие слова – это все равно что выйти на середину площади, снять штанишки и делать свои дела у всех на виду. Неприлично! Мне тогда было 10 лет, и, конечно, я уже знала все эти «термины». Но чтобы сказать вслух, да еще при ком-то – да боже упаси!
Когда дочь в четыре года, придя с отцом из садика, спросила меня: «Ты, что, б…, не знаешь, что снег пошел?» – первым побуждением было дать ей хорошего леща. Но, потихоньку выяснив, где, когда, от кого, мы как-то смогли убедить ребенка, что Гена может от такого слова заболеть, стать некрасивым, злым и плохим мальчиком и что он просто ошибся, когда так назвал Настю.
Да, мир вокруг нас стоязык, причем языки эти бывают откровенно грязными. Но совсем не обязательно, что подростки, диалог которых услышала Елена Лобанова, будут и дальше общаться в такой стилистике. У мальчишек 12–13 лет – самый «людоедский» возраст, когда хочется казаться крутым и взрослым. И еще: может, надо все-таки обращать внимание на такие случаи, или, как говорилось когда-то в сатирических статьях и передачах, «не проходить мимо».
Вот только один пример. Из жизни. Иду по Щетинкина, навстречу три грации в возрасте где-то лет 15–16. И общаются… в общем, понятно, как общаются! Остановилась и говорю: «Девчонки, вы такие красивые, такие мажорные, такие стильные, будто с модельного подиума сошли. А разговариваете как пьяные бичихи у мусорного бака». Они замолчали, а потом одна говорит: «Извините нас». Отвечаю: «Да мне-то все равно. Но вы же хотите, чтобы рядом с вами нормальные парни были, а не полный отстой». Не уверена, что сразу поколебала мнение о «великом и могучем», но, может, что-то в их юных головках все-таки задержалось?
НЕ БРАНЬ, А ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ
…После первого курса универа у нас была диалектологическая практика. Три недели ездили по уральским деревням, общались с местными жителями, записывали на магнитофоны говоры, интонации, местные пословицы, даже сказы (те, что не успел записать П.П. Бажов). И, конечно, частушки, среди которых было немало с «солеными» словечками, поэтому в отчеты они не попали. Но, честное слово, в них было столько живого юмора, незлобивости, что некоторые я помню до сих пор. Поэтому, на мой взгляд, не стоит преувеличивать опасность всеобщего заражения матом. Он был и будет частью языка любой нации.
Как утверждает один мой знакомый, мат в России – это, в большинстве случаев, не брань, а производственная необходимость. В самом деле: не станет же человек, работая на высоте пятого этажа, кричать: «Уважаемый коллега, зачем же вы приварили левый швеллер, когда согласно плану здесь должен быть приварен правый?» Он крикнет: «Ванька, трам-тара-рам…» И всем все понятно. Но вот с чем я безоговорочно согласна: надо как-то ставить в рамочки наше вконец оборзевшее телевидение. Про Интернет я уж и не говорю. Полчаса в сети – и будто из выгребной ямы вылезла.
Забавно, но оголтелый мат довольно часто звучит на Центральном рынке, там, где торгуют вещами (неважно, какими – норковыми шубами или домашними тапочками). Идешь мимо рядов, как сквозь строй. Мужчины, женщины, молодые, пожилые, местные и гости из ближнего зарубежья как будто забыли обычный человеческий язык и общаются друг с другом только на ненормативной лексике.
А еще – можете не верить – такие же «перлы» я буквально на днях услышала в очереди клиентов социальной аптеки. И вроде бы вменяемые люди присутствовали, но стоило одному сказать что-то нелицеприятное на тему недостатка лекарств, такое полилось. Интересно, со своими детьми и внуками они так же разговаривают?
Так что, как говорил классик: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива». 99% детей слышат матерные слова из уст взрослых. Хорошо, что «товарищи ученые, доценты с кандидатами» все же отказались от теории проникновения в русский язык данных терминов во времена татаро-монгольского ига. (Кстати, в свое время эта тема активно муссировалась, пока не возмутились татары.) Но, как видите, народ ругался и ругается матом и в маленькой, тихой Голландии, и в чопорной, надменной Англии, и даже в Республике Бурунди, хотя это самое иго там сроду не ночевало…
Запретить употребление ненормативной лексики невозможно, можно только скорректировать. Если не хотите, чтобы ваш ребенок употреблял слова, от которых покраснел бы не только извозчик, но даже его лошадь, найдите такое объяснение, чтобы он понял: этого делать не надо.
Только начинать нужно не тогда, когда он уже хлебнул вольницы и общения со старшими сверстниками, а раньше. Годиков эдак с трех. В таком возрасте дитя может повторить услышанное где-то нецензурное слово, еще не понимая его значения. И тут главное – найти понятное для него объяснение. Но когда станет постарше, рассказать, что есть язык, на котором говорили Шекспир и Пушкин и на котором разговаривают нормальные люди. А есть такой, на котором общаются рабочие-дорожники, да и то лишь в том случае, когда у них асфальтовый каток сломался. Ведь под колпак ребенка не посадишь, он все равно где-то что-то услышит. И это – как болезнь, которую важно захватить вовремя…
Маргарита Логинова