Гуськов Анатолий Михайлович.Инженер-нефтяник. Военный контрразведчик.
Путевка в жизнь: Бердянск
По окончании института я получил назначение на Бердянский крекинг-завод. Для справки замечу, что в тот период времени в нефтеперерабатывающей промышленности Советского Союза крекинг-процесса еще не было, поэтому в СССР были закуплены 5 крекинг-заводов, один из которых был построен в Бердянске, на высоком берегу Азовского моря. Он как бы господствовал над городом, расположенным внизу, непосредственно на побережье. Тогда в Бердянске помимо этого строили моторостроительный завод. Других крупных предприятий не было.
Город был небольшим, но чистым, все здания покрашены в белый цвет, в городе много садов и декоративной зелени. Только дом, построенный для работников нашего завода, был кирпичного цвета и поэтому резко отличался от всех окружающих.
На следующий день я был уже на работе. Завод был в основном смонтирован американскими специалистами, но все многочисленные коммуникации были открыты в траншеях, поэтому я сразу начал со всей бригадой инженеров и операторов изучать схему завода, и так как немного владел английским языком, многое спрашивал у американцев.
По условиям договора о продаже нам крекинг-завода в задачу американцев пуско-наладочные работы не входили, что для некоторых обернулось трагедией.
Американские специалисты (а их было человек шесть) как только закончили монтаж оборудования, поспешили убраться восвояси. Мне довелось поработать вместе с ними около двух месяцев. И вот наступил самый ответственный момент — пуск завода. А крекинг-процесс проходит при высоком давлении 40–45 атм. и при температуре 700 — 7500 °C. Поэтому к пуску готовились тщательно и все бригады очень волновались. Нас охватило какое-то чувство неуверенности в успехе дела, которого никто по существу не знал. Начали первый пуск рано утром, вызвав две бригады сменных инженеров и операторов. Первоначально все шло хорошо. Циркуляция обеспечивалась по всем агрегатам. Потом стали поднимать температуру в печах и давление во всей системе. И когда температура была близка к 5000 °C, а давление в системе достигло 30 атмосфер, вдруг нас оглушил сильный взрыв, и огромный фонтан пламени вырвался из печи, вся установка окуталась клубами дыма и пара, исчезла видимость. Все, кто был близко от пламени, бросились бежать в противоположную сторону. Придя в чувство и поняв в чем дело, мы принялись останавливать насосы, качавшие мазут в печь, и включили систему пожаротушения. Но не сразу удалось потушить этот сильный пожар. Прибыла вся пожарная служба завода, города, и только общими усилиями удалось ликвидировать огонь.
Когда все успокоились, осмотрели установку. Настроение было подавленным. Только что смонтированный завод теперь выглядел каким-то обгорелым скелетом. Но глаза страшатся, а руки делают. Осмотр позволил совершенно точно определить и причину пожара. У крекинг- печи вырвало ретурбент (деталь, соединяющая две параллельно идущие трубы), и нагретый мазут под большим давлением вырвался фонтаном и загорелся от соприкосновения с воздухом. Немедленно была создана восстановительная бригада, и со следующего утра закипела работа. Было неимоверно трудно: не было запасных деталей, не было спецоборудования, металла и других материалов.
Но все трудности преодолевались. Одно только обстоятельство беспокоило всех. Горотдел НКВД вел расследование аварии, каждый день на допрос вызывались все новые и новые люди. Примерно неделю спустя пришли утром на работу и узнали, что арестованы зам. главного инженера завода, начальник крекинг-цеха как виновники пожара. Внутренне мы протестовали против такой несправедливости, ибо они не могли предвидеть наступивших последствий, ведь у вырванного ретурбента были оторваны лапки, а это брак металла и только. Но никто техническую сторону дела не исследовал. Нам казалось, что скоро разберутся и наших товарищей освободят, но этого не произошло.
А ремонт тем временем подходил к концу. Признаться по совести, мне этот ремонт был как нельзя на руку. Все аппараты и коммуникации я изучил на зубок, так как являлся руководителем одной из сменных бригад. Начальником цеха был назначен Сергей Николаевич Варфаломеев, ранее работавший в Грозном или Уфе старшим оператором, специального образования не имел, практик был опытный, заместителем главного инженера назначили вновь прибывшего из Баку Сурена Манукяна, ранее работавшего сменным инженером на нефтеперерабатывающем заводе имени Андреева.
Закончили ремонт завода весной 1938 года. По всей вероятности это был апрель. Кругом все расцвело, стояла чудесная весенняя погода. На новый пуск рано утром собрались все технические силы завода во главе с директором И.С. Деевым. Поначалу все шло по плану, у каждого уже теплилась надежда, что вот-вот заработает крекинг-установка и мощной струей побежит бензин в резервуар. Но этому вновь не суждено было сбыться. Неожиданно в колонне эвапоратора вспыхнуло пламя и пошло гулять по всей территории. К чести инженерно-технического персонала мы хорошо подготовились к тушению пожара и на сей раз без паники ринулись тушить вместе с пожарной командой. Несколько напряженных минут, и пожар был потушен. Но аварийная остановка привела к закоксованию труб крекинг-печи, а это означало месячную остановку на чистку, не считая ликвидации причин пожара.
Как выяснилось, причиной пожара явился некачественный монтаж оборудования. В частности, крышка люка колонны эвапоратора вместо шести болтов была закреплена только тремя. Поэтому ее сорвало, и вспыхнул пожар. Опять горотделом НКВД проводилось расследование и через несколько дней были арестованы главный инженер завода А.В. Глузбанд и начальник цеха Варфаломеев. Настроение у всех было чрезвычайно подавленное. Каждый думал, что такая участь может коснуться и его. Все как-то притихли, между собой откровенных разговоров не вели. Каждый остерегался проявлять интерес к случившемуся.
Встреча с Лазарем Кагановичем. Видимо, около месяца пошло на чистку печи. И вот опять предстоит пуск. Все инженеры волнуются. Буквально за два дня до пуска вызывает меня к себе директор и так таинственно говорит:— Ты знаешь, Анатолий, нам предстоит серьезное дело.Я спешу подтвердить, понимаю, мол, Иван Степанович, предстоит пуск.
— Да, — говорит, — так, но вот тебя решили назначить начальником цеха. От неожиданности я чуть было язык не прикусил. Оторопел и ничего не могу сказать. Потом наконец выпалил: — Вы что хотите от меня избавиться?. Он посмотрел мне в глаза и сказал: — Я не думал, что ты такой трус. Уж если придется, то пойдем вместе, но тебя в обиду никогда не дам. Как мог я пытался отказываться, но Иван Степанович встал, подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал:— Не старайся доказывать не нужное. Я только вернулся из Горкома партии и вопрос этот согласован. Давай лучше поговорим по делу.
Попросил секретаря принести нам чаю и завел речь о том, как лучше нам пустить завод. Дело осложнялось еще тем, что зам. главного инженера Манукян оказался человеком малоподготовленным и серьезной помощи оказать не мог.Так мы просидели допоздна. Затем он вызвал машину и повез меня показывать будущую 2-комнатную квартиру. Осмотрев квартиру, он сказал:— Ну как, подходит?.Я ответил, что для меня она слишком велика. Я не привык к такой роскоши.— Подожди как еще привыкнешь, будешь просить большую. Предела хорошему не существует.— Хороша квартира, но надолго ли? — глупо пошутил я.
Иван Степанович повернулся ко мне лицом и строго сказал:— Волков бояться — в лес не ходить. Запомни, что страх — самый большой источник пороков. Ну, теперь тебе, наверное, нужна машина для переезда? — и улыбнувшись, пожал мне руку, сказал:— Всегда надо смотреть вперед, а не назад.
Переселился я в новую квартиру, получив напрокат казенную мебель: кровать, стол, стулья, шкаф и т. п. Купить тогда собственную было не так-то просто. Квартира из двух смежных комнат площадью 35 кв.м. казалась настоящим дворцом. Так еще не приходилось мне жить. Надо бы радоваться, да наслаждаться жизнью, а у меня в душе было полное смятение. Очень тревожило осложнение дел с пуском установки. Тысячу раз я задавал себе один и тот же вопрос: неужели, если будет очередная авария, посадят и меня? При одной этой мысли замирало сердце, и тут же спрашивал себя: «Ну, а за что? В чем моя вина?».
В горячей работе все эти мысли забывались и уходили в сторону, а работали тогда буквально день и ночь. И вновь настал, как я считал, роковой день. Надо пускать завод. Казалось, все проверено многократно, облазали все аппараты, коммуникации, опробовали каждую задвижку, болты крепления.
Без преувеличения можно сказать, что мы заново после американцев провели весь монтаж крекинг-установки. И тем не менее уверенности, а главное, душевного спокойствия, не было. Но отступать было некуда.
Начинается очередной пуск. Теперь уже три смены инженерно-технического персонала крекинг-завода из четырех находились на своих рабочих местах. Командовать пуском директор поручил мне. Сам он находился в операторной, но в мои действия не вмешивался, а периодически повторял: «Спокойно, спокойно и еще раз спокойно».
Видимо у каждого человека бывают счастливые события, которые мы просто называем счастьем. Правда, иные скептики не верят в счастье и говорят, что «о счастье и черте говорят все, но никто их не видел». Конечно, в жизни каждого человека, как и в поезде, жестких мест больше, чем мягких. Но все же есть счастье, которое дается не богом, а создается самим человеком.
Несомненно, наш коллектив создал своими руками это счастье, которого хватило на всех. В этот день мы пустили завод. Довели до требуемых параметров все показатели. И вот уже сбылась мечта — бензин пошел в резервуар! Сколько было радости. Мы брали его руками, даже умывались, смывая черные мазутные пятна с лица. Несколько дней я не уходил с завода домой, жил в кабинете, где оборудовал кровать, а завод все работал, набирая с каждым днем мощность. Через неделю мы уже получили товарную продукцию установленного качества, а через две-три недели достигли проектной мощности. Народ почувствовал уверенность, дежурные инженеры стали самостоятельно регулировать работу установки, добиваясь лучших показателей, что раньше категорически запрещалось. Первый цикл до плановой остановки проработал полностью 25 дней и выполнил установленный план по объему продукции, т. е. бензина, почти на 100 %.
Теперь-то мы уж знали крекинг-установку как свои пять пальцев. Правда, научились на своих собственных ошибках и дорогой ценой, но что сделаешь, каждое новое дело требует жертв. Нам тогда казалось, что пострадавшие за первые неудачи строго не будут наказаны и они вот-вот должны вернуться. Но этого, к сожалению, не случилось. Радовало тогда то, что работа завода налаживалась с каждым месяцем, мы не только выполняли, но и значительно перевыполняли задания. Рабочие и инженерно-технический состав всего завода стали хорошо зарабатывать, получать премии. Я уже, по моим представлениям, был сказочно богат. Ко мне в гости на лето приехали мои родители, сестра Анна, и всем хватало места в квартире, все были накормлены и напоены, да еще каждый с гостинцами отправлялся домой. О нашем заводе писала не только городская, но и областная газета. Я приглашался дважды в радиостудию для выступления по местному и областному радио, был избран вторым секретарем горкома комсомола.
3 сентября 1938 года мы собрались отметить день моего рождения, мне исполнилось 24 года. Были приглашены гости, все сослуживцы с завода. И вдруг, в конце рабочего дня, вызывает меня Иван Степанович, поздравляет с днем рождения и так, улыбаясь, говорит:— А тебя срочно вызывают в Москву.— Это еще зачем? — сорвалось у меня с языка.
Тогда он усадил меня в кресло и сказал:— Я внес предложение назначить тебя главным инженером завода. Вот поэтому и вызывают в Москву, чтобы посмотреть, годишься ты для этого или нет.Признаться, это не вызвало тогда чувства радости или гордости. Я отчетливо понимал, что не созрел для такой должности, да и опыта инженерной работы кот наплакал. Но возражать не стал, так как знал характер Ивана Степановича. Если он сказал, значит, уже все всесторонне обдумал и другого решения быть не может. Я в тот период уже стремился подражать ему, и не только в этом, а буквально во всем. Это был мой глубоко уважаемый наставник. Несмотря на кажущуюся строгость, его сердце было так щедро. на тепло и доброту, что буквально не было ни одного хорошего человека на заводе, которого не согревало бы оно в трудную минуту. Его все любили на заводе. Он пользовался большим авторитетом в городском и областном комитетах партии, а также в Москве, в ВСНХ.
На следующий день я отправился в Москву. Подъезжая к столице, я не мог оторваться от вагонного окна. Сердце мое стучало от радости встречи с Москвой. Как дороги мне были знакомые улицы, дома. Родители к тому времени переехали на ул. Якиманку, д.37.(затем — ул. Димитрова и вновь Якиманка), где занимали комнату 19 кв.м. в квартире из шести аналогичных комнат. Но теперь их было только трое. Сестра Анна вышла замуж и жила отдельно.
На площади Ногина, где размещался ВСНХ, сначала побывал у кадровых работников, заполняя, как мне тогда казалось, ненужные анкеты. И каждый принимавший как-то таинственно говорил: будете на приеме у руководства.
Дня через два группа из шести человек, кандидатов на должность главных инженеров, среди которых я был самым «зеленым», была принята Л.М. Кагановичем. Минут 10–15 он очень хорошо и доходчиво говорил о нужде промышленности в хороших специалистах, пожелал нам успехов в освоении производства, постоянно учиться и учить других. Затем выразил надежду, что мы оправдаем оказанное нам доверие.
Пробыв 3–4 дня в Москве, я почувствовал, что меня тянет обратно в Бердянск. Теперь там была моя жизнь, все мои друзья, интересы и помыслы. И несмотря на то, что мне разрешил Иван Степанович побыть пару дней у родителей, я поторопился уезжать. Когда вернулся в Бердянск, меня впервые в жизни встречал водитель Виктор Иванович на новенькой автомашине М-1. Он первый поздравил меня с новым назначением.
Итак, открылась новая трудовая страница в моей жизни. Начиная все буквально с нулевого цикла, многому учился у других, старался воспринимать все, что мне казалось полезным.
Через неделю работы в новом амплуа на наш завод прибыла группа студентов-дипломников из Московского нефтяного института, которые учились на два курса ниже меня. Руководитель практики, преподаватель технологии нефти был крайне удивлен, увидев меняв роли главного инженера, а студенты, прибывшие на прием, бесцеремонно обращались ко мне: Толя.
4 января 1939 года я был принят кандидатом в члены ВКП(б), а через некоторое время, в связи с организацией Запорожской области, которая выделилась из Днепропетровской, был избран делегатом и участвовал в 1-й областной комсомольской конференции. На этой конференции был избран в состав пленума обкома ВЛКСМ. Когда, как и другие кандидаты в члены обкома, я рассказывал свою биографию и заявил, что работаю главным инженером завода, это вызвало бурные аплодисменты у присутствующих делегатов.
Неожиданное направление в органы НКВД. 1939 год был для меня хорошим, всюду хвалили, на работе дела шли хорошо, меня знали все руководители городских организаций. И вдруг… В августе меня вызывают в горотдел НКВД. Причем этот вызов мне показался каким-то необычным. Начальник горотдела, которого я знал по фамилии и несколько раз видел в президиуме на городских собраниях и совещаниях, позвонил мне вечером часов в 10 домой и очень вежливо сказал:— Я прошу вас завтра утром в 10.00 зайти ко мне.
Не скрою, этот звонок вывел меня из равновесия, но чувствовал я себя уверенно и ничего плохого ожидать не мог. Тогда для меня это была область сплошной неизвестности и какой-то таинственности. Поэтому чувство беспокойства, конечно, появилось. Не раздумывая долго, я позвонил на квартиру Ивану Степановичу и сообщил о состоявшемся разговоре. Он болел ангиной и предпринять какие-либо меры по выяснению не мог. Но, тем не менее, хриплым голосом сказал:— Не робей, это не прошлый год.
Наутро мы встретились с начальником горотдела НКВД. Впервые я имел беседу с чекистом, старшим лейтенантом госбезопасности. Сначала он поинтересовался делами на заводе, но, как мне показалось, то, что я ему говорил, его мало интересовало. Он пристально смотрел на меня и как бы невзначай обронил: «Я уже Вас давно знаю». И, прервав тем самым дальнейший разговор, сказал:— Вас срочно вызывают в УНКВД Днепропетровской области, где будет решен вопрос о направлении вас на работу в органы НКВД.
На следующий день впервые в жизни я поднялся на самолете У-2 в воздух и прилетел в Днепропетровск.
Начальник УНКВД в белой гимнастерке, подпоясанный широким ремнем, с тремя «шпалами» в петлицах, с эмблемами на рукавах выглядел внушительно. Беседа началась с вопроса: «Вы знаете, зачем мы вас пригласили?». Я ответил, что начальник горотдела сказал о цели вызова, но у меня серьезные возражения, и я хотел бы об этом сказать.
— Какие же у Вас возражения?.
Я начал, что являюсь молодым специалистом, только начинающим осваивать американскую технику, вот поработаю немного, тогда будет видно. Начальник УНКВД остановил меня и сказал:— Все понятно, но у нас уже нет времени, едем на бюро обкома ВКП(б).
На заседании бюро обкома на вопрос ведущего заседание секретаря, как я смотрю на то, что меня направляют на работу в органы НКВД, я опять начал лепетать, что являюсь молодым специалистом и хотел бы продолжать квалифицироваться на практике, и т. п… Он ответил: «Там тоже нужны молодые и толковые специалисты». И далее: «Есть предложение направить тов. Гуськова на работу в органы НКВД. Кто за это прошу голосовать». Все подняли руки. «Вопрос решен».— До первого сентября вам надо сдать дела и должность и прибыть в Москву. Подробности расскажет начальник УНКВД.
Вернулся я в Бердянск и прямо к Ивану Степановичу. Все рассказал по порядку. Он развел руками и сказал:— Тут я бессилен что-либо сделать.
Провожали меня из Бердянска очень тепло. Трудности первого периода работы очень крепко сплотили коллектив.
1 сентября я прибыл в Москву в Высшую школу НКВД СССР. Это был специальный набор по решению ЦК ВКП (б) лиц с высшим образованием и с опытом руководящей работы.
Так началась моя деятельность в органах государственной безопасности. Пока я обучался новому делу, политические события в мире бурно развивались.
источник: Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации
Анатолий Михайлович Гуськов. 2004
"Автор прошел непростой путь от инженера на Бердянском нефтеперерабатывающем заводе до руководителя всей военной контрразведки СССР. Последний пост он занимал в наиболее кризисный и драматический период "холодной войны" с 1959 г. по 1963 г."
По окончании института я получил назначение на Бердянский крекинг-завод. Для справки замечу, что в тот период времени в нефтеперерабатывающей промышленности Советского Союза крекинг-процесса еще не было, поэтому в СССР были закуплены 5 крекинг-заводов, один из которых был построен в Бердянске, на высоком берегу Азовского моря. Он как бы господствовал над городом, расположенным внизу, непосредственно на побережье. Тогда в Бердянске помимо этого строили моторостроительный завод. Других крупных предприятий не было.
Город был небольшим, но чистым, все здания покрашены в белый цвет, в городе много садов и декоративной зелени. Только дом, построенный для работников нашего завода, был кирпичного цвета и поэтому резко отличался от всех окружающих.
На следующий день я был уже на работе. Завод был в основном смонтирован американскими специалистами, но все многочисленные коммуникации были открыты в траншеях, поэтому я сразу начал со всей бригадой инженеров и операторов изучать схему завода, и так как немного владел английским языком, многое спрашивал у американцев.
По условиям договора о продаже нам крекинг-завода в задачу американцев пуско-наладочные работы не входили, что для некоторых обернулось трагедией.
Американские специалисты (а их было человек шесть) как только закончили монтаж оборудования, поспешили убраться восвояси. Мне довелось поработать вместе с ними около двух месяцев. И вот наступил самый ответственный момент — пуск завода. А крекинг-процесс проходит при высоком давлении 40–45 атм. и при температуре 700 — 7500 °C. Поэтому к пуску готовились тщательно и все бригады очень волновались. Нас охватило какое-то чувство неуверенности в успехе дела, которого никто по существу не знал. Начали первый пуск рано утром, вызвав две бригады сменных инженеров и операторов. Первоначально все шло хорошо. Циркуляция обеспечивалась по всем агрегатам. Потом стали поднимать температуру в печах и давление во всей системе. И когда температура была близка к 5000 °C, а давление в системе достигло 30 атмосфер, вдруг нас оглушил сильный взрыв, и огромный фонтан пламени вырвался из печи, вся установка окуталась клубами дыма и пара, исчезла видимость. Все, кто был близко от пламени, бросились бежать в противоположную сторону. Придя в чувство и поняв в чем дело, мы принялись останавливать насосы, качавшие мазут в печь, и включили систему пожаротушения. Но не сразу удалось потушить этот сильный пожар. Прибыла вся пожарная служба завода, города, и только общими усилиями удалось ликвидировать огонь.
Когда все успокоились, осмотрели установку. Настроение было подавленным. Только что смонтированный завод теперь выглядел каким-то обгорелым скелетом. Но глаза страшатся, а руки делают. Осмотр позволил совершенно точно определить и причину пожара. У крекинг- печи вырвало ретурбент (деталь, соединяющая две параллельно идущие трубы), и нагретый мазут под большим давлением вырвался фонтаном и загорелся от соприкосновения с воздухом. Немедленно была создана восстановительная бригада, и со следующего утра закипела работа. Было неимоверно трудно: не было запасных деталей, не было спецоборудования, металла и других материалов.
Но все трудности преодолевались. Одно только обстоятельство беспокоило всех. Горотдел НКВД вел расследование аварии, каждый день на допрос вызывались все новые и новые люди. Примерно неделю спустя пришли утром на работу и узнали, что арестованы зам. главного инженера завода, начальник крекинг-цеха как виновники пожара. Внутренне мы протестовали против такой несправедливости, ибо они не могли предвидеть наступивших последствий, ведь у вырванного ретурбента были оторваны лапки, а это брак металла и только. Но никто техническую сторону дела не исследовал. Нам казалось, что скоро разберутся и наших товарищей освободят, но этого не произошло.
А ремонт тем временем подходил к концу. Признаться по совести, мне этот ремонт был как нельзя на руку. Все аппараты и коммуникации я изучил на зубок, так как являлся руководителем одной из сменных бригад. Начальником цеха был назначен Сергей Николаевич Варфаломеев, ранее работавший в Грозном или Уфе старшим оператором, специального образования не имел, практик был опытный, заместителем главного инженера назначили вновь прибывшего из Баку Сурена Манукяна, ранее работавшего сменным инженером на нефтеперерабатывающем заводе имени Андреева.
Закончили ремонт завода весной 1938 года. По всей вероятности это был апрель. Кругом все расцвело, стояла чудесная весенняя погода. На новый пуск рано утром собрались все технические силы завода во главе с директором И.С. Деевым. Поначалу все шло по плану, у каждого уже теплилась надежда, что вот-вот заработает крекинг-установка и мощной струей побежит бензин в резервуар. Но этому вновь не суждено было сбыться. Неожиданно в колонне эвапоратора вспыхнуло пламя и пошло гулять по всей территории. К чести инженерно-технического персонала мы хорошо подготовились к тушению пожара и на сей раз без паники ринулись тушить вместе с пожарной командой. Несколько напряженных минут, и пожар был потушен. Но аварийная остановка привела к закоксованию труб крекинг-печи, а это означало месячную остановку на чистку, не считая ликвидации причин пожара.
Как выяснилось, причиной пожара явился некачественный монтаж оборудования. В частности, крышка люка колонны эвапоратора вместо шести болтов была закреплена только тремя. Поэтому ее сорвало, и вспыхнул пожар. Опять горотделом НКВД проводилось расследование и через несколько дней были арестованы главный инженер завода А.В. Глузбанд и начальник цеха Варфаломеев. Настроение у всех было чрезвычайно подавленное. Каждый думал, что такая участь может коснуться и его. Все как-то притихли, между собой откровенных разговоров не вели. Каждый остерегался проявлять интерес к случившемуся.
Встреча с Лазарем Кагановичем. Видимо, около месяца пошло на чистку печи. И вот опять предстоит пуск. Все инженеры волнуются. Буквально за два дня до пуска вызывает меня к себе директор и так таинственно говорит:— Ты знаешь, Анатолий, нам предстоит серьезное дело.Я спешу подтвердить, понимаю, мол, Иван Степанович, предстоит пуск.
— Да, — говорит, — так, но вот тебя решили назначить начальником цеха. От неожиданности я чуть было язык не прикусил. Оторопел и ничего не могу сказать. Потом наконец выпалил: — Вы что хотите от меня избавиться?. Он посмотрел мне в глаза и сказал: — Я не думал, что ты такой трус. Уж если придется, то пойдем вместе, но тебя в обиду никогда не дам. Как мог я пытался отказываться, но Иван Степанович встал, подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал:— Не старайся доказывать не нужное. Я только вернулся из Горкома партии и вопрос этот согласован. Давай лучше поговорим по делу.
Попросил секретаря принести нам чаю и завел речь о том, как лучше нам пустить завод. Дело осложнялось еще тем, что зам. главного инженера Манукян оказался человеком малоподготовленным и серьезной помощи оказать не мог.Так мы просидели допоздна. Затем он вызвал машину и повез меня показывать будущую 2-комнатную квартиру. Осмотрев квартиру, он сказал:— Ну как, подходит?.Я ответил, что для меня она слишком велика. Я не привык к такой роскоши.— Подожди как еще привыкнешь, будешь просить большую. Предела хорошему не существует.— Хороша квартира, но надолго ли? — глупо пошутил я.
Иван Степанович повернулся ко мне лицом и строго сказал:— Волков бояться — в лес не ходить. Запомни, что страх — самый большой источник пороков. Ну, теперь тебе, наверное, нужна машина для переезда? — и улыбнувшись, пожал мне руку, сказал:— Всегда надо смотреть вперед, а не назад.
Переселился я в новую квартиру, получив напрокат казенную мебель: кровать, стол, стулья, шкаф и т. п. Купить тогда собственную было не так-то просто. Квартира из двух смежных комнат площадью 35 кв.м. казалась настоящим дворцом. Так еще не приходилось мне жить. Надо бы радоваться, да наслаждаться жизнью, а у меня в душе было полное смятение. Очень тревожило осложнение дел с пуском установки. Тысячу раз я задавал себе один и тот же вопрос: неужели, если будет очередная авария, посадят и меня? При одной этой мысли замирало сердце, и тут же спрашивал себя: «Ну, а за что? В чем моя вина?».
В горячей работе все эти мысли забывались и уходили в сторону, а работали тогда буквально день и ночь. И вновь настал, как я считал, роковой день. Надо пускать завод. Казалось, все проверено многократно, облазали все аппараты, коммуникации, опробовали каждую задвижку, болты крепления.
Без преувеличения можно сказать, что мы заново после американцев провели весь монтаж крекинг-установки. И тем не менее уверенности, а главное, душевного спокойствия, не было. Но отступать было некуда.
Начинается очередной пуск. Теперь уже три смены инженерно-технического персонала крекинг-завода из четырех находились на своих рабочих местах. Командовать пуском директор поручил мне. Сам он находился в операторной, но в мои действия не вмешивался, а периодически повторял: «Спокойно, спокойно и еще раз спокойно».
Видимо у каждого человека бывают счастливые события, которые мы просто называем счастьем. Правда, иные скептики не верят в счастье и говорят, что «о счастье и черте говорят все, но никто их не видел». Конечно, в жизни каждого человека, как и в поезде, жестких мест больше, чем мягких. Но все же есть счастье, которое дается не богом, а создается самим человеком.
Несомненно, наш коллектив создал своими руками это счастье, которого хватило на всех. В этот день мы пустили завод. Довели до требуемых параметров все показатели. И вот уже сбылась мечта — бензин пошел в резервуар! Сколько было радости. Мы брали его руками, даже умывались, смывая черные мазутные пятна с лица. Несколько дней я не уходил с завода домой, жил в кабинете, где оборудовал кровать, а завод все работал, набирая с каждым днем мощность. Через неделю мы уже получили товарную продукцию установленного качества, а через две-три недели достигли проектной мощности. Народ почувствовал уверенность, дежурные инженеры стали самостоятельно регулировать работу установки, добиваясь лучших показателей, что раньше категорически запрещалось. Первый цикл до плановой остановки проработал полностью 25 дней и выполнил установленный план по объему продукции, т. е. бензина, почти на 100 %.
Теперь-то мы уж знали крекинг-установку как свои пять пальцев. Правда, научились на своих собственных ошибках и дорогой ценой, но что сделаешь, каждое новое дело требует жертв. Нам тогда казалось, что пострадавшие за первые неудачи строго не будут наказаны и они вот-вот должны вернуться. Но этого, к сожалению, не случилось. Радовало тогда то, что работа завода налаживалась с каждым месяцем, мы не только выполняли, но и значительно перевыполняли задания. Рабочие и инженерно-технический состав всего завода стали хорошо зарабатывать, получать премии. Я уже, по моим представлениям, был сказочно богат. Ко мне в гости на лето приехали мои родители, сестра Анна, и всем хватало места в квартире, все были накормлены и напоены, да еще каждый с гостинцами отправлялся домой. О нашем заводе писала не только городская, но и областная газета. Я приглашался дважды в радиостудию для выступления по местному и областному радио, был избран вторым секретарем горкома комсомола.
3 сентября 1938 года мы собрались отметить день моего рождения, мне исполнилось 24 года. Были приглашены гости, все сослуживцы с завода. И вдруг, в конце рабочего дня, вызывает меня Иван Степанович, поздравляет с днем рождения и так, улыбаясь, говорит:— А тебя срочно вызывают в Москву.— Это еще зачем? — сорвалось у меня с языка.
Тогда он усадил меня в кресло и сказал:— Я внес предложение назначить тебя главным инженером завода. Вот поэтому и вызывают в Москву, чтобы посмотреть, годишься ты для этого или нет.Признаться, это не вызвало тогда чувства радости или гордости. Я отчетливо понимал, что не созрел для такой должности, да и опыта инженерной работы кот наплакал. Но возражать не стал, так как знал характер Ивана Степановича. Если он сказал, значит, уже все всесторонне обдумал и другого решения быть не может. Я в тот период уже стремился подражать ему, и не только в этом, а буквально во всем. Это был мой глубоко уважаемый наставник. Несмотря на кажущуюся строгость, его сердце было так щедро. на тепло и доброту, что буквально не было ни одного хорошего человека на заводе, которого не согревало бы оно в трудную минуту. Его все любили на заводе. Он пользовался большим авторитетом в городском и областном комитетах партии, а также в Москве, в ВСНХ.
На следующий день я отправился в Москву. Подъезжая к столице, я не мог оторваться от вагонного окна. Сердце мое стучало от радости встречи с Москвой. Как дороги мне были знакомые улицы, дома. Родители к тому времени переехали на ул. Якиманку, д.37.(затем — ул. Димитрова и вновь Якиманка), где занимали комнату 19 кв.м. в квартире из шести аналогичных комнат. Но теперь их было только трое. Сестра Анна вышла замуж и жила отдельно.
На площади Ногина, где размещался ВСНХ, сначала побывал у кадровых работников, заполняя, как мне тогда казалось, ненужные анкеты. И каждый принимавший как-то таинственно говорил: будете на приеме у руководства.
Дня через два группа из шести человек, кандидатов на должность главных инженеров, среди которых я был самым «зеленым», была принята Л.М. Кагановичем. Минут 10–15 он очень хорошо и доходчиво говорил о нужде промышленности в хороших специалистах, пожелал нам успехов в освоении производства, постоянно учиться и учить других. Затем выразил надежду, что мы оправдаем оказанное нам доверие.
Пробыв 3–4 дня в Москве, я почувствовал, что меня тянет обратно в Бердянск. Теперь там была моя жизнь, все мои друзья, интересы и помыслы. И несмотря на то, что мне разрешил Иван Степанович побыть пару дней у родителей, я поторопился уезжать. Когда вернулся в Бердянск, меня впервые в жизни встречал водитель Виктор Иванович на новенькой автомашине М-1. Он первый поздравил меня с новым назначением.
Итак, открылась новая трудовая страница в моей жизни. Начиная все буквально с нулевого цикла, многому учился у других, старался воспринимать все, что мне казалось полезным.
Через неделю работы в новом амплуа на наш завод прибыла группа студентов-дипломников из Московского нефтяного института, которые учились на два курса ниже меня. Руководитель практики, преподаватель технологии нефти был крайне удивлен, увидев меняв роли главного инженера, а студенты, прибывшие на прием, бесцеремонно обращались ко мне: Толя.
4 января 1939 года я был принят кандидатом в члены ВКП(б), а через некоторое время, в связи с организацией Запорожской области, которая выделилась из Днепропетровской, был избран делегатом и участвовал в 1-й областной комсомольской конференции. На этой конференции был избран в состав пленума обкома ВЛКСМ. Когда, как и другие кандидаты в члены обкома, я рассказывал свою биографию и заявил, что работаю главным инженером завода, это вызвало бурные аплодисменты у присутствующих делегатов.
Неожиданное направление в органы НКВД. 1939 год был для меня хорошим, всюду хвалили, на работе дела шли хорошо, меня знали все руководители городских организаций. И вдруг… В августе меня вызывают в горотдел НКВД. Причем этот вызов мне показался каким-то необычным. Начальник горотдела, которого я знал по фамилии и несколько раз видел в президиуме на городских собраниях и совещаниях, позвонил мне вечером часов в 10 домой и очень вежливо сказал:— Я прошу вас завтра утром в 10.00 зайти ко мне.
Не скрою, этот звонок вывел меня из равновесия, но чувствовал я себя уверенно и ничего плохого ожидать не мог. Тогда для меня это была область сплошной неизвестности и какой-то таинственности. Поэтому чувство беспокойства, конечно, появилось. Не раздумывая долго, я позвонил на квартиру Ивану Степановичу и сообщил о состоявшемся разговоре. Он болел ангиной и предпринять какие-либо меры по выяснению не мог. Но, тем не менее, хриплым голосом сказал:— Не робей, это не прошлый год.
Наутро мы встретились с начальником горотдела НКВД. Впервые я имел беседу с чекистом, старшим лейтенантом госбезопасности. Сначала он поинтересовался делами на заводе, но, как мне показалось, то, что я ему говорил, его мало интересовало. Он пристально смотрел на меня и как бы невзначай обронил: «Я уже Вас давно знаю». И, прервав тем самым дальнейший разговор, сказал:— Вас срочно вызывают в УНКВД Днепропетровской области, где будет решен вопрос о направлении вас на работу в органы НКВД.
На следующий день впервые в жизни я поднялся на самолете У-2 в воздух и прилетел в Днепропетровск.
Начальник УНКВД в белой гимнастерке, подпоясанный широким ремнем, с тремя «шпалами» в петлицах, с эмблемами на рукавах выглядел внушительно. Беседа началась с вопроса: «Вы знаете, зачем мы вас пригласили?». Я ответил, что начальник горотдела сказал о цели вызова, но у меня серьезные возражения, и я хотел бы об этом сказать.
— Какие же у Вас возражения?.
Я начал, что являюсь молодым специалистом, только начинающим осваивать американскую технику, вот поработаю немного, тогда будет видно. Начальник УНКВД остановил меня и сказал:— Все понятно, но у нас уже нет времени, едем на бюро обкома ВКП(б).
На заседании бюро обкома на вопрос ведущего заседание секретаря, как я смотрю на то, что меня направляют на работу в органы НКВД, я опять начал лепетать, что являюсь молодым специалистом и хотел бы продолжать квалифицироваться на практике, и т. п… Он ответил: «Там тоже нужны молодые и толковые специалисты». И далее: «Есть предложение направить тов. Гуськова на работу в органы НКВД. Кто за это прошу голосовать». Все подняли руки. «Вопрос решен».— До первого сентября вам надо сдать дела и должность и прибыть в Москву. Подробности расскажет начальник УНКВД.
Вернулся я в Бердянск и прямо к Ивану Степановичу. Все рассказал по порядку. Он развел руками и сказал:— Тут я бессилен что-либо сделать.
Провожали меня из Бердянска очень тепло. Трудности первого периода работы очень крепко сплотили коллектив.
1 сентября я прибыл в Москву в Высшую школу НКВД СССР. Это был специальный набор по решению ЦК ВКП (б) лиц с высшим образованием и с опытом руководящей работы.
Так началась моя деятельность в органах государственной безопасности. Пока я обучался новому делу, политические события в мире бурно развивались.
источник: Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации
Анатолий Михайлович Гуськов. 2004
"Автор прошел непростой путь от инженера на Бердянском нефтеперерабатывающем заводе до руководителя всей военной контрразведки СССР. Последний пост он занимал в наиболее кризисный и драматический период "холодной войны" с 1959 г. по 1963 г."