САМОУБИЙСТВО «НАЦИ №2»
13 октября 1946 года полковник Бертон Эндрюс сообщил подсудимым нацистам в Нюрнберге, что все их апелляции отклонены. А 15 октября мир облетело сенсационное известие: приговоренный к повешению Герман Геринг покончил с собой прямо у себя в тюремной камере. Как говорится, избежал «позора веревки» и ушел на своих условиях.
Условия содержания нацистских преступников в тюрьме Нюрнберга были весьма жесткими. Здание тюрьмы было построено в 1868 году, и привыкшим к роскоши руководителям Третьего рейха пришлось ютиться в одиночных камерах размером два на четыре метра. Охранники менялись каждые два часа, и они должны были постоянно заглядывать в дверное окошко. Ночью на кровать направлялась специальная лампа, поворачиваться лицом к стене было категорически запрещено.
УСЛОВИЯ СОДЕРЖАНИЯ НАЦИСТСКИХ ПРЕСТУПНИКОВ
Ранее в Нюрнбергской тюрьме повесился руководитель Германского трудового фронта Роберт Лей, и теперь охрану усилили в четыре раза.
Удивительно, но это не помешало «наци №2» Герману Герингу в ночь перед казнью раскусить в камере ампулу с цианистым калием. Бывший охранник советского прокурора Р.А. Руденко Иосиф Гофман позднее вспоминал: «Все нацистские лидеры в последние дни войны имели при себе стандартные ампулы с цианистым калием. Геринг тоже припас себе яд. Как только он был доставлен в центр дознания, его тщательно обыскали и обнаружили латунную гильзу с ампулой яда. Когда ее забрали, Геринг был очень обеспокоен, и американцы решили, что яда у него больше не осталось. В Нюрнбергской тюрьме подсудимых ежедневно обыскивали, но яда не обнаружили».
КАК ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?
Участник Нюрнбергского процесса М.Ю. Рагинский написал в своей книге «Нюрнберг: перед судом истории»: «Вечером 15 октября полковник Эндрюс, ведавший охраной тюрьмы, посетил каждого из осужденных и сообщил им об отклонении Контрольным советом просьб о помиловании. А ровно в полночь он вбежал в комнату журналистов и растерянно сообщил: Геринг умер! Несколько успокоившись, Эндрюс рассказал, что солдат охраны, дежуривший у двери камеры Геринга, услышал странный хрип. Он сейчас же вызвал дежурного офицера и врача. Когда они вошли в камеру, Геринг был в предсмертной агонии. Врач обнаружил у него во рту мелкие кусочки стекла и констатировал смерть от отравления цианистым калием».
Очевидцы отмечают, что Герман Геринг в Нюрнберге был единственным из обвиняемых, кто вел открытый бой с Международным военным трибуналом, ни в чем не поступившись взглядами и ни на секунду не раскаявшись в содеянном. И им двигало честолюбие. Когда Адольфа Гитлера уже не было в живых, именно он, Герман Геринг, рейхсмаршал, главнокомандующий военно-воздушными силами гитлеровской Германии, организатор и руководитель штурмовых отрядов, один из организаторов поджога Рейхстага и захвата власти нацистами, автоматически поднялся до уровня «наци №1».
В день оглашения приговора, в 14:50, ему сказали: «Международный военный трибунал приговаривает вас к смерти через повешение». При этом судья добавил: «Вина этого человека беспрецедентна, а преступления настолько чудовищны, что ему не может быть никакого оправдания».
Оставалось стать мучеником. И у Германа Геринга, боевого летчика, лично сбившего в Первой мировой войне 22 самолета противника и награжденного Железными крестами 1-го и 2-го класса, хватило бы характера пойти на виселицу ради такой перспективы. Но он не верил в мученичество. А может быть, гордыня подсказала ему иной путь: сделать все по-своему и не сдаться на милость победителей.
Вечером перед казнью Герман Геринг обратился к тюремному капеллану с просьбой об отпущении грехов. Капеллан Тереке, ожидавший очередного спектакля, отказался дать ему отпущение, мотивировав это тем, что не станет потворствовать желанию тех, кто ни во что не верит, ведь до этого Геринг ни словом, ни жестом не дал понять, что раскаивается в содеянном. Надо сказать, что дату и время казни держали в строжайшем секрете от всех, включая приговоренных. Но очевидно, кто-то из осведомленных оказался излишне разговорчивым.
Казнь назначили на 2 часа утра 16 октября 1946 года.
15 октября начальник тюрьмы – полковник Бертон Эндрюс сообщил приговоренным, что их прошения о помиловании отклонены.
После оглашения приговора охрана с особой тщательностью следила за всеми заключенными, проводя постоянные проверки. Наблюдатели фиксировали, что Герман Геринг лежал на спине, не шевелясь, с руками поверх одеяла (от заключенных требовали дисциплины и в этом вопросе).
В своих воспоминаниях тюремный капеллан потом написал: «Он выглядел хуже, чем обычно. Стал критиковать метод казни и назвал его наиболее позорным для себя, учитывая свое прежнее положение».
После ухода капеллана в камеру для осмотра и обыска зашел лейтенант американской охраны Джон Уэтс. Он доложил начальству, что ничего запрещенного найдено не было.
Рядовой Гарольд Джонсон из 26-го пехотного полка заступил на дежурство в 22:30. Он и не подозревал, что ему оставалось охранять заключенного лишь 16 минут.
Потом Гарольд Джонсон докладывал: «Я заступил на дежурство как караульный второй смены у камеры Геринга в 22:30. В это время он лежал на своей койке, на спине с вытянутыми вдоль туловища руками поверх одеяла. Он оставался в таком положении без движений минут пять. Потом он поднял руку со сжатым кулаком, как будто закрывая глаза от света, затем опять положил ее сбоку поверх одеяла. Так он лежал совершенно неподвижно примерно до 22:40, когда сложил руки на груди, переплетя пальцы, и повернул голову к стене. Он лежал так минуты две-три, а потом опять вытянул руки по бокам. Было ровно 22:44, так как я посмотрел в этот момент на часы. Примерно через две-три минуты он как будто оцепенел и с его губ сорвался сдавленный вздох».
Джонсон вызвал разводящего сержанта.
«Я сказал ему, что с Герингом что-то не так, – докладывал потом Гарольд Джонсон, – и он полетел в кабинет администрации. Через несколько секунд он вернулся в сопровождении лейтенанта Крамера (ответственного офицера) и капеллана Гереке. Лейтенант Крамер заглянул в камеру, затем я отпер дверь, и он вместе с капелланом зашел внутрь. Я вошел следом за ними и осветил камеру».
Правая рука Германа Геринга свешивалась с кровати, и капеллан Гереке, взяв ее, прощупал пульс.
– Боже правый! – прошептал он. – Этот человек мертв.
Бывший охранник Иосиф Гофман позднее вспоминал: «До сих пор люди продолжают гадать: как же ему это удалось? Кто передал ему яд? На самом же деле ответ весьма прост. Он принес яд в Нюрнбергскую тюрьму сам». Но как такое возможно?
У постели Германа Геринга обнаружили конверт. В нем были письмо второй жене Эмме (урожденной Эмме Зоннеманн), обращение к немецкому народу с оправданием его действий и отрицанием обвинений союзников, а также записка коменданту тюрьмы полковнику Бертону Эндрюсу.
Обращение американцы забрали себе и с тех пор так и не представили его для публикации. Прощальное письмо передали Эмме.
А в записке было написано следующее:
«Нюрнберг, 11 октября 1946 года Коменданту. Я всегда имел при себе капсулу с ядом с того самого момента, когда меня взяли под арест. Когда меня привезли в Мондорф, я имел три капсулы. Первую я оставил в одежде, так чтобы ее нашли при обыске. Вторую клал под вешалкой, когда раздевался и забирал одеваясь. Я делал это и в Мондорфе, и здесь, в камере, так удачно, что, несмотря на частые и тщательные обыски, ее не нашли. Во время заседаний суда я прятал ее в своих сапогах. Третья капсула все еще находится в моем чемоданчике, спрятанная в круглой баночке с кремом для кожи. Я мог дважды взять ее с собой в Мондорфе, если бы возникла необходимость. Нельзя винить за это тех, кто меня обыскивал, так как найти капсулу было практически невозможно. Так уж получилось. Герман Геринг»
Правду написал Геринг или нет, неизвестно до сих пор. И потом мир периодически взрывали сенсационные новые сведения: например, что лейтенант Джек Уиллис, у которого имелись ключи от хозяйственного склада тюрьмы, позволил Герману Герингу зачем-то зайти туда, а Геринг за это якобы подарил ему свои часы.
ВЕРСИЯ ГЕРБЕРТА ЛИ СТИВЕНСА
А в феврале 2005 года 78-летний бывший американский охранник Герберт Ли Стиверс, живший в Калифорнии, вдруг сообщил, что во время службы в Нюрнбергской тюрьме познакомился с немецкой девушкой по имени Мона, и она убедила его в том, что Герман Геринг «очень болен», и ему нужны лекарства, которых ему в тюрьме не дают. В результате, Герберт Ли Стиверс два раза передавал от нее Герингу записки, а в третий раз – какое-то лекарство, которое было спрятано в авторучку.
Стиверс, которому в 1946 году было всего 19 лет, служил в 26-м пехотном полку армии США, солдаты которой отвечали за охрану и сопровождение нацистских военных преступников в Нюрнберге. Эти американские солдаты в белых касках хорошо видны на многих всемирно известных фотографиях с процесса.
Герберт Ли Стиверс вспоминал: «Геринг был приятным парнем – он достаточно хорошо говорил по-английски. Мы обсуждали спорт и игры в мяч. Он был летчиком, и мы беседовали о Линдберге». То есть о том самом Чарльзе Линдберге, который первым совершил беспосадочный перелет через Атлантику и до начала Второй мировой войны получил медаль лично из рук Геринга. Герберт Ли Стиверс вспомнил, что Мона была кокетливой темноволосой девушкой, с которой он случайно познакомился на улице, и она уговорила его передать Герману Герингу «авторучку» от двух своих друзей – неких Эрика и Матиаса. Якобы это именно они сообщили, что знакомы с Герингом, и сказали, что тот тяжело болен и страдает без лекарств.
После того, как Герберт Ли Стиверс передал «авторучку» с «лекарством», Мону он больше не видел. «Как я понимаю, она меня использовала», – отметил 78-летний бывший американский охранник. Он также сказал: «Я не думал о его самоубийстве, когда относил яд Герингу. У него никогда не было помутнений разума. Он не казался потенциальным самоубийцей. Знай, я правду, я никогда не принес бы вещь, благодаря которой можно избежать виселицы».
По словам Герберта Ли Стиверса, на протяжении 59 лет он боялся рассказать о случившемся, опасаясь быть привлеченным к военному суду. Он сказал: «После его самоубийства я чувствовал себя ужасно. У меня было странное чувство: мне казалось, что у него на теле не было места, где он мог бы спрятать капсулу». Плюс он отметил, что официальные объяснения американской армии никогда не казались ему правдоподобными (армейское расследование пришло к выводу, что Геринг хранил яд на протяжении всего процесса под ободком унитаза в камере).
Рассказать обо всем Герберта Ли Стиверса убедила его 46-летняя дочь, которая сказала: «Папа, ты – часть истории. Ты должен рассказать все до того, как умрешь». И Стиверс согласился сделать это, узнав, что из-за срока давности никакое преследование ему не грозит.
ОЦЕНКИ ИСТОРИКОВ И ПСИХОЛОГОВ
Сообщившая всю эту историю газета Los Angeles Times обратилась за комментарием к известному немецкому историку профессору Корнелиусу Шнауберу, и тот ответил так: «Это не похоже на состряпанную историю. И это звучит более правдоподобно, чем история о яде, хранившемся в зубной коронке».
По словам Корнелиуса Шнаубера, кто-то тайно пронес капсулу с ядом, которую Герман Геринг разгрыз за два часа до повешения, и «этим человеком вполне мог быть этот солдат».
А вот историк Аарон Брейтбарт высказался по этому поводу так: «Эта история достаточно безумна, чтобы быть правдой. Однако проверить это не представляется возможным. Никто не знает, кто сделал это, за исключением того человека, который сделал это».
Интересно отметить, что поведение Германа Геринга на Нюрнбергском процессе, его реакции и особенности общения с другими подсудимыми подробно фиксировали тюремный психолог Густав Марк Гилберт и психиатр Дуглас Келли.
Герман Геринг на Нюрнбергском процессе
Густав Марк Гилберт был офицером американской военной разведки, а в 1939 году он получил диплом психолога в Колумбийском университете. По окончании Второй мировой войны он был привлечен к работе Международного военного трибунала в Нюрнберге в качестве переводчика коменданта тюрьмы и психолога-эксперта. Потом он написал книгу «Нюрнбергский дневник», в которой на основе допросов обвиняемых попытался понять их истинное отношение к происходившему в годы войны и определить степень раскаяния в тех или иных преступлениях.
В своей книге Густав Марк Гилберт постоянно цитирует свои регулярные беседы с Германом Герингом, сопровождая их своими наблюдениями. По его словам, «наци №2» существенно отличался от других фигурантов: ему была свойственна последовательность и цельность взглядов, пересматривать которые он категорически не желал. Показатель его IQ был впечатляющим – 138. Кстати, самый низкий результат оказался у Юлиуса Штрейхера, одного из организаторов фашисткой партии, «идеолога» антисемитизма и издателя ежедневной антисемитской газеты Der Stürmer (Штурмовик). Самый высокий IQ – 143 балла – оказался у главного финансиста нацистской партии Ялмара Шахта (именно он фактически создал экономику Третьего рейха). Герман Геринг оказался по этому показателю третьим, и он тут же попросил его протестировать еще раз – хотел быть первым.
Доктор Дуглас Келли был высококвалифицированным врачом-психиатром, и он был допущен к заключенным в любое время дня и ночи. Он следил за их состоянием, измерял пульс и сердцебиение. Для специалиста его уровня это было довольно простой задачей, но Дуглас Келли задумал другое – он хотел понять, обладали ли заключенные нацисты какими-либо общими психическими особенностями, отклонениями или заболеваниями, по причине которых они и совершили свои ужасные преступления?
По сути, Дуглас Келли искал поразивший их всех «вирус нацизма». Он, конечно, подозревал, что это упрощение. Но в то же время был убежден, что эти люди не могут быть нормальны. Здоровый человек на такое неспособен...
Его коллега по работе в Нюрнберге Густав Марк Гилберт полагал обратное – у всех нацистов имелись лишь некоторые психологические особенности личности, не более того.
Что же касается Геринга, то Густав Марк Гилберт обсуждал с ним самоубийство Гитлера, и Геринг ответил, что считает его естественным и закономерным. Он своими ушами слышал, как Ева Браун еще 22 апреля 1945 года сказала Альберту Шпееру, что они с Гитлером намерены добровольно уйти из жизни. Самоубийство Гитлера Геринг трусостью не считал. По свидетельству Густава Марка Гилберта, он сказал: «Ведь он был фюрером Германского рейха. И для меня совершенно немыслимо представить себе Гитлера вот в такой же камере в ожидании суда над ним, как над военным преступником, вершить который будут зарубежные судьи. И пусть он даже возненавидел меня перед самым концом, это ничего не меняет. Он был символом Германии. Это все равно, что после завершения прошлой войны устроить процесс кайзера. Даже японцы добились того, что их император не был отдан под суд. Неважно, пусть это будет для меня тяжелее, я готов взять все на себя, лишь бы не видеть живого Гитлера перед судом, нет, нет, такое совершенно немыслимо для меня. Вот Гиммлер – дело другое. Тому следовало бы ответить хотя бы за себя и за своих подручных. Он смог бы своим словом очень многих избавить от обвинения в соучастии в массовых убийствах. Никогда мне не понять, как он творил такое, оставаясь в ясном уме».
В своей книге Густав Марк Гилберт потом написал: «Во время наших с ним бесед в камере Геринг пытался произвести впечатление неунывающего реалиста, поставившего все на карту и вчистую проигравшегося, но воспринимавшего свой проигрыш как искушенный спортсмен, привыкший не только к победам, но и к поражениям. Все обвинения неизменно отметались им одним и тем же циничным доводом о пресловутом «праве победителя». Геринг приводил массу весьма правдоподобных отговорок, ничего, по его мнению, не знал и не ведал о массовых преступлениях нацистов, постоянно пытаясь «уличить» союзные державы. Его юмор, вероятно, должен был служить одним из средств убедить собеседника, что тот имеет дело с человеком, по природе своей добродушным и не способным ни на какие зверства. Однако то и дело, прорывавшееся нескрываемое презрение Геринга к остальным нацистским предводителям свидетельствовало о его патологическом тщеславии».
Соответственно, Густав Марк Гилберт был уверен: «Геринг отправился в мир иной так же, как и жил, как психопат, измывавшийся над всеми общечеловеческими ценностями, непрерывно пытавшийся одурачить всех своими актерскими выходками».
Что же касается Дугласа Келли, то для него это все закончилось очень плохо. Вернувшись из Нюрнберга, он ушел из психиатрии и полностью сменил сферу деятельности. А 1 января 1958 года он покончил с собой в своем доме в Северном Беркли (Калифорния). Его последними словами были: «Я больше не могу. Мне это больше не по силам…»