Поражение на площади Победы. От первой забастовки шахтеров в Кузбассе до «марша на всё согласных»

В 2000-х в Прокопьевске власти на несколько лет возродили первомайские демонстрации советского образца. Правда, тогдашний мэр постоянно подчёркивал, что в этих шествиях идеологической и политической составляющей нет, всего лишь «Мир! Труд! Май!». Но чем больше мэр об этом твердил, тем очевиднее становилось, что такие демонстрации — смотр лояльных. Российские оппозиционеры в те годы проводили «Марши несогласных», и я, корреспондент городской газеты, назвал свой репортаж о прокопьевской демонстрации «Марш на всё согласных» (редакторка заголовок изменила). Утро выдалось пасмурным, валил снег. Несколько персонажей с гармошками натужно веселились, остальные бюджетники покорно строились в колонны. Лица у всех такие же серые, как небо в тот день. «Попробуй на эту демонстрацию не сходи — с работы уволят», — признался мой бывший школьный учитель, которого в тот день встретил. Проспект Шахтёров, заполненный бюджетниками, с обеих сторон обрамляли люди в форме — не вспомню сейчас, омоновцы или полицейские. Силовики стояли спиной к формирующимся колоннам, но когда началось шествие — как по команде повернулись к демонстрантам лицом. Видимо, не исключали, что лоялистский марш выльется во что-то противоположное. В конце маршрута с удивлением увидел пожарную машину. Погода не огнеопасная, так что эту машину «в случае чего» использовали бы как водомет — других объяснений у меня нет. Среди всего этого позора вдруг вспомнил, что чуть больше 15 лет назад (на тот момент) именно здесь проходила, может быть, крупнейшая в истории СССР забастовка. Шахтеры неделю выходили на площадь Победы перед драмтеатром — этот как раз напротив трибуны, с которой в советский, а потом и в путинский период городское начальство махало ручкой колоннам первомайских демонстрантов. Июль 1989-го Я — коренной прокопчанин, но не из шахтерской семьи, к тому же в июле 1989 года уезжал в отпуск с родителями. Когда мы вернулись, собраний на площади уже не было, но город еще долго бурлил. Учителя на уроках вместо новой темы объясняли, что случилось летом и что будет дальше. Почему время повернуло вспять, и вместо ораторов из народа, отстаивавших свои права, в середине нулевых на площади вновь стояли безмолвные и безвольные? Об этом думал 15 лет назад. И еще о том, что в июле 1989-го на площади Победы случилось самое яркое и невероятное событие за всю историю моего города. В том году забастовки прошли в нескольких регионах СССР, и начались они не с Кемеровской области. Но именно в Кузбассе протест был самым массовым. Столица Кузбасса Кемерово — это еще и город химиков. В Новокузнецке кроме шахт работали металлургические предприятия всесоюзного значения. А Прокопьевск — третий по величине город Кузбасса — по преимуществу шахтовый. Поэтому в июле 1989-го он стал центром забастовочного движения, и сюда ехали делегации горняков из других городов: чем больше участников — тем сложнее подавить протест, в том числе и силовыми методами. Очевидцы мне рассказывали, что на площадь в Прокопьевске ежедневно выходило около 10 тыс. горняков, некоторые оставались на ночь. У других авторов встречал цифру — до 17 тыс. О выступлении рабочих в Новочеркасске в 1962-м к тому времени мало кто слышал. По советской идеологии забастовки бывают только на Западе и в США, а в СССР пролетариат — класс-гегемон, с чего бы ему бастовать против собственной власти? Про польскую «Солидарность» и Леха Валенсу тоже ничего толком не знали. Поэтому забастовавшие в конце 1980-х шахтеры сами всему учились. На снимках 1989 года — океан голов в касках на прокопьевской площади. Сегодня сказали бы — флешмоб. На самом деле горняки в спецодежде не для фотокоров и операторов, а чтобы дать властям понять: «Выполните наши требования, и мы тут же приступим к работе, спустимся в забой». В следующие годы протесты горняков уже не выглядели так ярко, потому что способы диалога с властями (попыток этого диалога, если быть точнее), изменились. В массовом сознании шахтеры — почти поголовно пьяницы-дебоширы, да практически уголовники. Конечно, это миф. Протест 1989-го года был исключительно мирным и трезвым. Нескольких пьяных сами бастующие сдавали в милицию, чтобы рабочее движение не дискредитировали. Слышал от некоторых прокопчан, что во время забастовки кто-то готовился к погромам магазинов и расправе над начальниками всех мастей. Не знаю, правда ли это. Во всяком случае, таких расправ не случилось. Если такие люди и были, то составляли ничтожную долю от всего рабочего движения. Страх говорить и помнить После лоялисткой демонстрации 2000-х решил записать рассказы участников и очевидцев событий июля 1989 года. Казалось бы, нет ничего проще в Прокопьевске, где, по меньшей мере, каждый десятый об этом помнит. Но не складывалось. Собеседники начинали излагать какие-то конспирологические теории: «Прокопьевск специально оставили без колбасы, чтобы шахтеры взбунтовались». Говорили про «жидомасонский заговор». В теории заговоров не верю, и помню, что продовольственный кризис в конце 80-х накрыл не один город, а всю страну. С остальными происходили не менее странные метаморфозы. Обещали перезвонить, и не перезванивали, а мои звонки и смс игнорировали. Или в последний момент отказывались от интервью, ссылаясь на болезни или на взрослых детей, которых могут с работы выгнать — даже те, чьи дети с угольной сферой никак не связаны. «Последствия могут быть страшные, страшные!» — уверяли меня. Были такие, кто бодро и радостно отговаривался: «А я в июле 89-го в отпуске был». Звучало это как школьное: «Тетрадку дома забыл!» Говорил им: «Вы вернулись в город через несколько дней после забастовки. Что бросилось в глаза? Какие перемены заметили? В чём причины забастовки, вы тоже можете ответить. Ни один же день они накапливались». После этого «отпускные» сникали, но продолжали хранить молчание. Много раз наблюдал, как у человека с нормальной голосовым аппаратом, сразу после моего вопроса про забастовку что-то делалось с речью — ни слова не разберешь. Участники забастовки разве что не убегали от меня — все остальное, кажется, было. Какая-то коллективная психотравма. Пришла на ум аналогия: забастовку 1989 года поначалу воспринимали как победоносную Сталинградскую битву, а теперь — как провальную операцию «Марс». Немногие все же шли навстречу, но они помнили удивительно мало и неточно. Найти прокопчан, которые внятно смогли что-то рассказать, получилось только два года назад, к 30-летию забастовки. В том юбилейном году искал шесть месяцев, нашел только троих непобоявшихся. У меня было время подумать, почему вспоминать о забастовке стыдятся. «Бастовавшие шахтёры развалили СССР», — в это верят даже многие участники событий июля 1989 года. Но экономический кризис стал причиной забастовки, не наоборот. Вышедших в том году на площадь обвиняют, что из-за них закрылись шахты. Это тоже не так. Просто на советских шахтах в условиях рыночной экономики добывать уголь стало нерентабельно. Сегодня за такое вносят в списки иноагентов и экстремистов. Не каждый додумывает мысли до конца, но на уровне подкорки «все всё понимают» Шахтеры в 1989 году требовали соблюдения трудовых прав. Требовали, чтобы заработанные ими деньги не уходили в Москву. А тут уже маячит почти запретное ныне слово «суверенитет». 32 года назад Прокопьевск на неделю почти превратился в древние Афины: открытые дебаты на площади, прямая демократия. Сегодня за такое вносят в списки иноагентов и экстремистов. Не каждый додумывает мысли до конца, но на уровне подкорки «все всё понимают». Та забастовка — спонтанно возникшее движение снизу. Никакого опыта самоорганизации и опытных лидеров. И настолько мирно и цивилизованно все прошло! Оказалось, можно жить и без «руководящей роли партии», без «отеческого ока» начальства, и, как сказали бы сегодня, без вертикали власти. В связи с событиями 1989-го чаще всего вспоминают, что шахтеры взбунтовались, потому что им не выдавали мыло — хоть грязным домой после смены иди. Первую забастовку, стремясь ее принизить, называют «мыльной», а требования бастующих — «бытовыми». Разумеется, это слишком упрощенный взгляд. В июле 1989-го бастующим не хватало осмысленности и последовательности, но все же их вывело на площадь чувство собственного достоинства. Остается понять, куда оно подевалось потом. Не только в Прокопьевске, но и во всей России. Текст Андрея Новашова Фото из архива Александра Матвеева