Живая легенда часть 4: Александр Харченко о международных парусных регатах и советской журналистике

На счету одного из самых известных и заслуженных журналистов Тверской области, что там говорить — страны, который 38 лет проработал в Телеграфном Агентстве Советского Союза (ТАСС) — тысячи текстов и около 50 командировок в зоны боевых действий и межнациональных конфликтов. Александр Харченко — полный кавалер медалей ордена «За заслуги перед Отечеством», имеет также множество других наград. В жизни легендарного журналиста, ветерана ТАСС, члена Союза писателей России, было множество интересных встреч, командировок, людей: в том числе освещение парусной регаты Игр XXII Олимпиады, прошедшей на Таллинском заливе. Начало истории (часть первая) Часть вторая: Большой спорт, большая журналистика Часть третья: Крейсерские яхты и девушки Часть четвёртая…                                                                Стиль яхтсменов                                                                                         …В кабине летчиков тесно. Устраиваюсь на откидном стуле и, положив блокнот на коленку, делаю наброски будущего репортажа о работе Эстонского управления гражданской авиации. Над заголовком не мучаюсь: «Сирень из Нальчика». — Борт 45077, командир, слышишь? Буксировку разрешаю, запуск по готовности, взлетный курс, — раздается в динамике голос диспетчера полетов. Его манера по-домашнему общаться с экипажами мне импонирует.–  Проверьте рули и закрылки. Счастливого полета! Остается под крылом надувной спортивный зал, в котором временно разместился аэропорт «Нальчик». Вот и дорога к нему, вдоль которой выстроились  пирамидальные тополя.  — По ней мы ехали, — подмигивает мне бортпроводница Алдона. Еще мгновение и наша «Тушка» оказывается над белоснежными  облаками, а вокруг – бесконечная синева. — Вот и все, корреспондент, — поворачивается ко мне командир экипажа. – По его широкому веснушчатому лицу разбегаются ехидные морщинки. – Еще чуть-чуть и вы с Алдоной сидели бы здесь три дня – до следующего рейса. Как бы наша славная бортпроводница перед мужем оправдалась, ты подумал? Летчики дружно смеются. Штурман подхватывает шутку:  — Знаешь, Харт, ее муж — парень ревнивый!..  Может они на это и рассчитывали? — И пасует ее дальше: — Ни на что мы не рассчитывали, дураки! — краснеет Алдона, вызывая новую волну дружеских подколок.  — Хватит! — успокаивает командир экипаж, заметив, что бортпроводница вот-вот разрыдается.. Я смеялся вместе со всеми, наблюдая за тем, как Алдона поливает из пузатого кувшина пушистые ветки. — Не волнуйтесь, довезем! – говорит она. — С такими приключениями достали.  Кто бы мне хотя бы один цветочек так привез? — Помоги Тане, — командир напоминает ей, что скоро надо будет кормить пассажиров. И блондинка исчезает за дверью кабины.   В аэропорту цветочниц не было. Практичная бортпроводница предлагает смотаться в центр. И поднимает руку: — Такси! У нас 43 минуты. Ее белокурые волосы, разбросанные по плечам синего кителя «Аэрофлота» с «золотыми птичками» магически действуют на водителя старенького «Москвича». Кавказец, чтобы произвести на Алдону впечатление, давит на «газ». Визг тормозов и на нас обрушивается ливень цветочного базара. — Парень, — зовет меня худая женщина в мужском пиджаке, — пойдем сирень покажу, ахнешь.  С душистыми гроздьями, – бортпроводница тоже купила несколько веток, едва размещаюсь на заднем сидении такси. Дальше все вверх тормашками: толкотня, детский плач, лезгинка провожающих.  К стойке, отметить служебный билет, не протолкнулся. — Сюда! — Алдона тащит меня к служебному выходу на летное поле. Бежим по бетонке. Со стороны это выглядело смешно. К «ТУшке» двигался куст сирени на двух ногах. У трапа нас ждала Татьяна. Все! Успели!   Надо было видеть умиленные лица пассажиров 22-го маршрута автобуса, в котором я из аэропорта ехал к Балтийскому вокзалу. Сирень никого не оставила равнодушным.  Ведь за окнами  еще лежали покрытые ледяной коркой сугробы, обдуваемые  колючими ветрами с Таллинского залива. В порыве щедрости подарил ветку нарумяненной старушенции с буклями и в широкополой шляпе под Марлен Дитрих. Тянулись минуты,  Йоханна не приходила. Алдона, сгорая от нетерпения увидеть женщину, ради которой я все это затеял, стояла рядом, делая вид, что… — Муж здесь меня встретит. — Заметив, что я собрался уходить, просит: — Подождем еще, пожалуйста? А мне затея с сиренью уже казалась глупой — фрагментом из французской мелодрамы под музыку Фрэнсиса Лея. Йоханна жила в одном из особняков на побережье. Когда-то они принадлежали капитанам эстонского флота. Я поднялся на второй этаж, положил сирень на коврик перед дверью ее квартиры и выбежал из подъезда. Йоханна позвонила в тот день, когда утренние газеты напечатали мой репортаж «Сирень из Нальчика». — Я все поняла, — и объяснила свое опоздание так: — Задержалась в парикмахерской… Потом мы встретились на балу Союза журналистов в «Тульяке». Я пьянел от запаха ее духов, от прикосновения ее рук, лежащих во время танца у меня на плечах. От блюза, напомнившего строчки Игоря Северянина с его «Сирень – сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном крене… Мороженое из Сирени…». И я про себя решил называть Йоханну «Феей сирени». Когда стали награждать лучших журналистов по итогам года, она сказала: — Хочу видеть тебя среди них!   Мы стали встречаться. У нас появились «свои места» на побережье у маяка, и среди душистых кустов сирени – как у Ремарка в «Трех товарищах» — на старинном Александро-Невском кладбище в центре Таллина. Среди старых могил нашли место захоронения «короля поэтов». На небольшой серой плите была изображена лира и выбиты такие слова:  «Как хороши, как свежи будут розы! /Моей страной мне брошенные в гроб!». Ниже: «Северянин Классические розы…». Я внимательно присматривался к работе московских коллег, в частности, Кукушкина. Запоминал информационные заходы, которые должны были привлечь внимание читателей к сообщениям. А главное, так я думал, Сева был частью парусного мира, заполненного ветрами, соперничеством. Слышал, как президент  IYRU в эксклюзивном интервью говорил моему шефу: «…Мне нравится ваша идея розыгрыша Кубка Балтийского моря по сумме регат в Киле, Таллине и Хельсинки. Можно добавить еще гонки у берегов Дании и Швеции, не так ли? Обязательно обсудим это на ближайшей ассамблее…». Сам Кукушкин день за днем вбивал в мою пока еще пустую голову «яхтенную тему». И его рекомендации попали на благодатную почву. «…У Таллинского залива удобная для проведения парусных регат акватория, — диктовал он. – Здесь нет   приливов и отливов. Острова Найссаар и Аэгна защищают его от волн открытого моря. Высокий берег выходит на восточное побережье залива прямо к воде. Это создает интересную «игру» ветра. Президент IYRU считает, что…»  Сколько лет прошло, а я помню каждое слово. «…Четвертая гонка проходила почти шесть часов — сначала ждали появления хотя бы слабого потока ветра, а затем яхты просто медленно скользили по глади залива. Увидеть, где дует ветер, довольно легко. Где штиль — поверхность гладкая, как чай в блюдце, где есть поток — залив бугрится, словно булыжная мостовая. Вот по этим «булыжникам» и пытался сегодня идти каждый рулевой. Двукратный чемпион мира в классе катамаранов «Торнадо» Потапов из Подмосковья признался, что «в такой гонке устаешь больше, чем в штормовую погоду, причем не только физически, но и «нервно». Корреспонденты ТАСС видели гонщиков, когда они сходили на берег, вернувшись в гавань Парусного центра. Казалось, что эти парни на себе тащили свои яхты все двенадцать миль дистанции». И подобных сообщений было море.   Мне захотелось стать, как Кукушкин, «своим парнем» в пока еще малознакомом парусном мире. А пока Сева снова и снова диктовал тексты, под которыми ставил наши фамилии. Меня это смущало, но он так считал. Знакомил с тренерами и гонщиками. Следующим летом, благодаря Кукушкину, на регате мне было работать и легче, и труднее. Сева продолжал устраивать мастер-классы. И за это я был ему благодарен. Легче, потому что благодаря Кукушкину, я тоже стал «своим парнем» в сборной СССР. Помогла и сентябрьская поездка на чемпионат СССР в Севастополь. Гордился дружбой с тренерами, гонщиками. Сам Манкин говорил мне: «Что значит быть первым? Это значит всегда совершенствоваться, находить и исправлять свои недостатки». Меня узнавали тренеры и яхтсмены зарубежных команд, представители ИЯРУ и Федерации парусного спорта страны. — Александр, кого ищешь? – окликнул меня «финнист» Балашов из Ленинграда. – Это с ним в свое время  тренировался на Таллинском заливе Майер и о нем говорил нам с Севой в интервью для «Navy News».  – Гаста?  Видел у контейнеров. На шее Андрея висел корсарский платок. На щеках капитан-лейтенанта темнела  недельная  щетина. Некоторых военных чиновников от спорта она раздражала больше, чем кожу на обветренном лице чемпиона Европы. В резких тонах они выражают свое недовольство. Не зная, что их флотское чистоплюйство неимоверно злит Балашова. Что и требовалось доказать. Во «взведенном» состоянии он лучше гоняется. — Андрей владеет большим арсеналом приемов. — говорил мне главный тренер сборной СССР.  – Обладает огромной работоспособностью. На дистанции безжалостен к соперникам, но не жесток… Его первым тренером был Игорь Москвин – яхтсмен и… фигурист. Прекрасный абсурд – коньки и парус. Но однажды Андрей скажет мне так: — Если фигуристы ищут новые прыжки, то мы – изгиб мачты, покрой парусов. Мне поведали «сборники», что Балашов из клочков дакрона сам скроил и сшил парус, с которым стал призером нескольких регат, в том числе международных. Тогда его и  заметили в  парусном мире.  – Еще есть музыка. Лодка идет, как поет хорошо настроенная гитара, в порыве откровенности сказал Андрей. — Это мне напомнило «балетные» экзерсисы Майера. Когда я вставил про гитару в один из наших с Севой репортажей, он только хмыкнул, но возражать не стал. С Майером договорились встретиться после третьей гонки, которая, как известно, не состоялась по метеоусловиям.  И он пришел в пресс-бар с  Кукушкиным. IYRU. / International Yacht Racing Union/.   Международный союз парусного спорта.   Продолжение следует…