В Благовещенске под огнем врачи явили русское чудо

Клиника кардиохирургии Амурской государственной медакадемии теперь известна всей стране. В пятницу днем в ней произошел большой пожар – как раз в то время, когда бригада врачей оперировала пациента. Эвакуировать его было невозможно – и операцию провели до конца, явив всей стране русское чудо. Специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД побывал на месте событий и познакомился с героической бригадой.

– Рабочий день начинается у нас с восьми утра, – рассказывает Валентин Филатов, заведующий кардиохирургическим отделением в кардиоцентре АГМА – Амурской государственной медицинской академии, Благовещенск. – Была утренняя планерка в отделении. Потом клиническая врачебная конференция. Затем планово перешли к работе в операционной.

В Благовещенске – солнце и совсем небольшой минус. При этом по всему городу – дикий ветер, сносящий голубей в пике. Так бывает перед тем, как Амур и Зея собираются тронуться на ледоход. Однако и во дворе кардиоцентра, и даже в небольшом отдельном административном домике, где идет разговор с доктором Филатовым и его коллегами, пахнет гарью. Пожар, уничтоживший крышу клиники, потушили чуть более полусуток назад. Повсюду – черные остатки кровли, обугленные перекрытия

«Аортокоронарное шунтирование в условиях искусственного кровообращения». Россия выучила это название без малого четверть века назад – президент Борис Ельцин, профессор Майкл Дебейки и его российский коллега, совсем недавний юбиляр Ренат Акчурин. Сейчас это во всех смыслах плановая операция. Пациент – мужчина, 61 год, из Селемджинского района: самый север Амурской области, рабочий поселок. И шунтирование нынче – обычная процедура по ОМС.

– Все шло по намеченному, – вспоминает доктор Филатов. – Но на основном этапе оперативного вмешательства поступила информация о том, что в здании кардиоцентра имеется возгорание. И о том, что идет эвакуация.

– Что значит «поступила информация»?

– Медсестра-анестезист Елена Андриевская выходила, передавала анализы пациента в лабораторию. Ей передали информацию, она сразу же нам сказала. Было примерно без пяти двенадцать – полдень почти, уже второй час операции к концу шел.

Искусственное кровообращение означает, что аорта пациента пережата, а этап кардиоплегии прошел. По-русски говоря, сердце остановлено, а жизнь поддерживает машина.

– Ситуация такая, что мы никак не могли остановить операцию, – объясняет Александр Филиппов, сердечно-сосудистый хирург, ассистировавший доктору Филатову. – Это было бы чревато смертью пациента.

– «Чревато» – это все же либо да, либо нет.

– Да нет, вопрос об эвакуации вообще ни у кого не стоял, – говорит доктор Филиппов. – Выбора не было. Мысли эвакуироваться и оставить пациента на столе – не было. Надо было четко, планово, максимально быстро и качественно закончить операцию. После чего уже штатно эвакуироваться. Всем вместе, с пациентом.

Чтобы штатно – например, без пожара – закончить шунтирование, обычно требуется еще два часа. Примерно поровну на основной этап – то есть собственно шунтирование и на завершение операции: зашить и снять со стола.

– Мы чуть-чуть ускорились, – говорит Филиппов, – и уложились за полтора часа.

– Это максимально возможное ускорение, чтобы не пострадало качество, – уточняет Филатов. – Сделаешь что-то не так – и операция не сокращается, а удлиняется.

Опыт нештатных ситуаций у операционной бригады, конечно, был. Например, отключения электричества с переходом на резервный генератор, работающий только на операционную. Когда в квартале или по району вырубается свет, генератор дает еще полчаса. За это время обычно с аварией справляются. Вот только 2 апреля бригаде в операционной благовещенского кардиоцентра времени нужно было в четыре раза больше. Хорошо, в три – если ускориться без потери качества.

– Нас не удивило, что свет погас, – суммирует заведующий кардиохирургией. – А вот пожар удивил, да. 

Оба доктора – благовещенские, закончили АГМА. У Филатова потом были два года клинической ординатуры в федеральном центре сердечно-сосудистой хирургии в Хабаровске. В кардиоцентр вернулся четыре года назад. Ему, заведующему кардиохирургическим отделением – 29 лет.

Филиппову – 33 года. Ординатуру проходил в Новосибирске, в кардиоцентре с 2013-го.

«Отличная молодежь» – звучит то тут, то там в соцсетях. По нормативам ВОЗ – да, молодые люди. По отечественным медицинским реалиям – совсем нет. Потому что еще несколько лет назад, с большой долей вероятности, в этой конкретной бригаде – и почти в любой такой же по регионам – были бы свежие ординаторы и почтенные старики. Те, кого главврачи вернули с пенсии обратно в операционные, апеллируя к чувству долга по схеме «ну видите же – больше некому, если не вы, то кто же». А посередине никого. Доктор Филатов и доктор Филиппов – та самая, уже прорастающая серединка в возрастной палитре отечественной медицины. Как и Александр Коротких – «ударение на и», поясняет сам Александр, который стал главврачом кардиоцентра два месяца назад. Он постарше, ему 34.

– Мое крещение в качестве руководителя, – говорит Коротких. – Я выпустился из нашей академии 11 лет назад... Или сколько... Какой сейчас год?

Нет, все же выпуск 2010-го. Как и у доктора Филатова, ординатура в Хабаровске. А вот в Благовещенск после этого Коротких вернулся не сразу – уехал в Тюмень, заведовал там хирургией в областной больнице № 2. Когда пригласили главврачом в благовещенский кардиоцентр – вернулся.

– По принципу «где родился, там и пригодился». Планы были грандиозные, – говорит Александр. – Я сам много оперирую, мой конек – неинвазивные операции. Но теперь надо отстраивать кардиоцентр заново. 

«Молитвенный дом духовных христиан (молокан), 1905-1907» – сообщают о здании краеведческие сайты Благовещенска. Разумеется, памятник архитектуры. В войну – госпиталь, после войны – городская больница. К началу 1970-х – кардиоцентр, созданный профессором Ярославом Куликом, уникальным сердечно-сосудистым хирургом. На жаргоне пожарных и спасателей – «приспособа»: здание, переделанное под иные нужды. Под больницу, например.

– Мне звонят где-то без пятнадцати двенадцать: «У нас дым», – вспоминает главврач Коротких. – На [противопожарное] оповещение нажали и еще по телефону продублировали. И я сам позвонил на 112. Мне сказали: «Все хорошо, мы в курсе, уже едем».

Несколько звонков плюс тревожная кнопка. Впрочем, достаточно было чего-то одного – для того, чтобы пожарные немедленно выдвинулись к кардиоцентру.

– Ранг вызова на этот объект – автоматически второй, – объясняет подполковник внутренней службы Константин Рыбалко, замначальника регионального управления МЧС по государственной противопожарной службе. Тушением пожара в кардиоцентре подполковник Рыбалко руководил лично. – Это значит, что на любое срабатывание, на любой вызов без проверки сразу выезжают шесть наших автомобилей. Выше только третий ранг, это автоматом девять машин.

– Первая мысль все же была: «Ну курнул кто-то на чердаке, попробуем сами», – говорит Коротких. – Я пожары тушил – бытовые, конечно, не в больнице. Как пользоваться огнетушителем – в курсе. Потом посмотрели, как все там на крыше развивается, и решили уже сами туда не лезть, а заняться эвакуацией больных.

При переделке под больницу молитвенный дом молокан разделили на два этажа. На первом – операционные и лаборатории. А палаты – все на втором этаже. На тот момент в кардиоцентре было 59 пациентов.

– Выводим спокойно, без шума, тех, кто ходить может, – вспоминает доктор Коротких. – Двое – маломобильные, их выносим. Половину пациентов ведем в здание компьютерной томографии, половину – в еще один наш блок, поменьше. Там везде тепло, а на улице в тот день совсем прохладно было. Дал поручение коллегам, чтобы связались с областной больницей, где есть кардиология, и сам главврачу позвонил. Те отреагировали сразу...

Из 59 пациентов кардиоцентра в областную больницу уехали 16.

– Жителей Благовещенска, которые готовились на выписку в понедельник (а у нас большая выписка планировалась), мы выписали в пятницу, их 37 человек, – говорит главврач. – Риска не было и нет. Они в любом случае на связи с нами, получили запас препаратов, мы созваниваемся и контролируем. Шестеро остались здесь, во втором корпусе. Там пять палат на 15 коек. И малая операционная, третья.

Стало быть, на круг – 59 пациентов и 47 сотрудников. Из них восемь медиков и один пациент – в операционной, в процессе. В прямом смысле слова – под огнем, который на крыше. Если совсем строго, то чуть-чуть наискосок.

– Мы обговорили с пожарными угол пролития, чтобы по минимуму попали в то крыло, где операционные, – говорит главврач кардиоцентра. – Я дал поручение коллективу, чтобы все щели под дверями операционной плотно заделали. Чтобы там не было дыма.

– А чем?

– Мокрыми тряпками, разумеется. Как по-другому...

– Дым все равно был, как без него, – признается подполковник Рыбалко. – Потому что начиналось распространение огня на этажи. Мы за этим следили, буквально руками щупали стены. Где вдруг нагрев – вскрывали и проливали сразу. Стены-то внутри – пустотные.

Дней за десять до пожара главврач Коротких отдельно проверил резервный дизель. За две недели до событий подполковник Рыбалко проводил учения в областной детской больнице. Помимо прочего, отработали подключение внешнего генератора к операционным – кабелями, через воздухозаборник в окне. «Как чувствовали» и прочую лирику не воспроизводят ни тот, ни другой. Но как факт – упоминают, да.

– У нас есть две скорые, они тоже могут как генераторы работать, – говорит Коротких. – Я спасателям сказал: «Можем мы, можете вы». Спасатели сказали, что дадут электричество в операционную сами, чтобы нам скорые этим не занимать, на всякий случай. Спасибо им огромное.

А так кардиоцентр, конечно, обесточили – весь и сразу. И не только обесточили, но и перекрыли кислород для аппаратов, чтобы вся разводка не взорвалась.

– Специалист-кислородчик у нас выездной, в этот день был не с нами, – вспоминает главврач. – Я позвонил ему, попросил: «Скажите, какие перекрывать вентили на кислородной станции, в каком порядке» – и своими руками их перекрывал. Предварительно спросил коллег [в операционной]: «Вы подключили свой баллон?» – «Да, подключили, отключайте». Баллона хватает на всю операцию, это вот дизель только полчаса работает.

– Если бы главврач не отключил кислородную станцию, – размышляет подполковник Рыбалко, – и если бы огонь прорвался с крыши на второй этаж – был бы хлопок.

– То есть взрыв.

– Хлопок, – повторяет Рыбалко. – Хлопок, перерастающий в интенсивное горение. И все было бы много хуже. 

– Как нас не залило? – переспрашивает доктор Филиппов. – Хороший вопрос. Мы сами по этому поводу беспокоились. Больше всего остального – если не считать пациента и его состояния, естественно.

– Когда выяснилось, что пожарные проливают крышу, мы ждали поступления воды в операционную, – признается Филатов.

Вода поступила рядом – в предоперационную комнату.

– Мы практически завершили основной этап, чуть полегче стало, – вспоминает Филиппов. – Тут из предоперационной слышится грохот. Заходит оттуда к нам коллега-анестезист, вся с головы до ног мокрая. Мощный сброс воды пошел, как ни старались этого избежать.

– Но до самой операционной же не дошло, – замечает завотделением.

– Это да. За это спасибо пожарным огромное, – согласен его ассистент. – У нас сверху даже не капало, только по стенам сочиться начинало.

Благодарность пожарным, которые приняли все меры, чтобы локализовать источник – раз, при этом не залить операционную – два, и не заполнить все дымом – три, хирурги Филатов и Филиппов произносят раз десять.

– Иначе все было бы очень серьезно, – признает заведующий кардиохирургией.

– А было не очень?

– По сравнению с тем, что могло быть – пожалуй, да, – поразмыслив, откликается его ассистент. – А так они сделали все для того, чтобы нам было комфортно работать.

Что такое «комфорт», каждый понимал по-своему. Например, специальные маски-СИЗОДы – средства индивидуальной защиты органов дыхания для работы при задымлении. Пожарные, зайдя в кардиоцентр, едва ли не первым делом переправили эти маски в предоперационную. На всякий случай, если задымится и вокруг бригады. Не пригодилось, но за маски врачи благодарны пожарным не меньше, чем за возможность обойтись без них.

– Все просто собрались, скооперировались и сосредоточились, – возвращается Филатов к работе коллег в операционной. – Никакой паники не было абсолютно. Несмотря на то, что везде сирены все это время гудели. И общая тревога, и каждый из аппаратов свою тревогу бьет: кислорода нет, электричества нет...

– Так есть же дизель. И баллоны с кислородом есть.

– Вот потому и тревога, что только автономные источники есть, а не централизованные, – поясняет доктор Филиппов. – И отключить эти сигналы нельзя. Очень по эмоциям било.

– Аппарат как бы сообщает нам: «Что-то произошло. Я какое-то время еще поработаю, но вы разберитесь», – переводит заведующий кардиохирургией. – «Подключите меня к постоянным источникам, а до тех пор я буду орать». И за окном же видно, что все в белом дыму. И пожарные со шлангами к нам в окно заглядывают оттуда – сами на бегу. Но мы эмоциям не поддались и отработали до конца.

Доктор Филатов и доктор Филиппов попросили упомянуть в статье всю операционную бригаду, потому что «иначе несправедливо».

Ирина Хангану, санитарка. Елена Андриевская, медсестра-анестезист. Анжелика Хорсак, операционная медсестра. Станислав Фукс, анестезиолог. Георгий Кондратов, перфузиолог. Виктор Никитин, анестезиолог-реаниматолог, заведующий отделением. Ну и, разумеется, сердечно-сосудистые хирурги – Александр Филиппов и Валентин Филатов.

Операция заняла три с половиной часа. Потом бригада помогала эвакуировать своего пациента – в областную больницу, как и других. Потом – помогала выносить оборудование из операционной. В кардиоцентре куда ни глянь, все было новое и дорогое. «Только в одном помещении, – упоминают сотрудники центра, – на 220 миллионов рублей спасли».

Затем операционная бригада поняла, что произошло.

– Мы же не видели сам пожар. Только косвенные признаки. А как вышли, как увидели много людей, прежде всего пожарных, как у коллег в телефонах посмотрели, что ж это такое было... Ну шок, конечно. Мы же люди живые, – говорит Филатов.

– Масштабы всего события оценили не сразу. Оценив, немножко опешили: пламя такое, горящие и падающие обломки крыши, – вспоминает Филиппов.

– Вы бы тоже, наверное, впечатлились на нашем месте, – предполагает доктор Филатов.

– Меня жена уже тут ждала, за воротами, – говорит доктор Филиппов. – Обнялись сразу, счастье было. Потом по пропущенным отзвонились, сразу всем.

– Я подсчитал, – показывает главврач кардиоцентра Коротких на телефон. – Тысяча пропущенных. Нет, не тысяча человек. Кто-то по сорок раз звонил, кто-то по пятьдесят. Но много, много...

И только потом доктор Филатов и доктор Филиппов поехали – нет, не домой. А в областную больницу, куда отвезли пациентов кардиоцентра. Наблюдать, как положено. 

Что делать с кардиоцентром – ремонтировать ли старое здание, просить деньги на новое, сделать первое в надежде на второе? Все это – дело федерального Минздрава. Пока что Амурская область дает деньги на консервацию кардиоцентра – чтобы уберечь этажи, открытые непогоде.

Сколько будет стоить большой ремонт, выяснится позже. Молитвенный дом молокан – памятник архитектуры: требуются и особая комиссия, и уполномоченные специалисты по составлению сметы. Есть только одна цифра – около 120 миллионов рублей. Эти деньги Амурская область ранее планировала потратить на облагораживание фасада исторического здания.

Фасад кардиоцентра в процессе ремонта улицы Горького планировали покрасить и подсветить. Реконструкция улицы началась 1 апреля. За день до пожара. Участок, где расположен кардиоцентр, успели перекопать. Пожарным машинам пришлось идти в объезд; лишние минуты. Кроме того, в уличных стационарных гидрантах, к которым подключаются пожарные, упало давление. Соответственно, надеяться можно было только на собственные запасы воды – и гнать дополнительную технику. «Нам в этом плане капитально не повезло» и «хорошо, что не повлияло на ситуацию» – вспоминает это стечение обстоятельств подполковник Рыбалко.

– У нас есть опыт тушения старых зданий – например, торгового дома «Меркурий», где дважды горела кровля. Есть методические рекомендации по тушению памятников архитектуры. Не допускать излишне пролитой воды, – говорит Рыбалко. – А пролитую – по возможности убирать в гидроэлеваторы, что мы и сделали на первом этаже кардиоцентра. Применять компрессионную пену там, где еще не так сильно горело – по-русски говоря, она просто прилипает к деревянным стенкам и не дает огню идти дальше. Не нужно лишнего разбирать, ломать, лишнее крушить... Думать надо, прежде чем что-то сделать. Мы историю уважаем, город у нас не столь древний, но тем не менее.

В самой коллизии «современная медицина в приспособленном здании начала прошлого века» Василий Орлов, губернатор Амурской области, проблемы как таковой не видит:

– Смотря какое здание, смотря насколько приспособленное к основной деятельности. С этим проблем [у кардиоцентра] никогда не было. А вот все, что связано с безопасностью – противопожарной, антитеррористической – надо бы посмотреть внимательно. И не только в случае с кардиоцентром. Областному управлению по чрезвычайным ситуациям такая задача поставлена. Любой пожар – ЧП, а пожар в здании с лежачими больными, подключенными к аппаратам для выживания... Сами понимаете. К таким объектам надо присмотреться. Если будут проблемы, то мы их обязательно и оперативно решим.

Врачи благовещенского кардиоцентра, если что, в целом настроены вернуться к себе на улицу Горького. И традиции профессора Кулика, и новейшее оборудование, и старые полутораметровые стены: ни холода зимой, ни жары летом...

– В любом случае, – вновь возвращается к чисто медицинским нуждам Амурской области Василий Орлов, – нам необходимы оба кардиологических объекта. И наш, и федеральный, в любом виде.

Желание Орлова можно понять. Сердечно-сосудистая смертность в регионе и так высока. Повышать ее – совсем не хотелось бы.

* * *

– Мы понимали, что под нами операционная, – суммирует подполковник МЧС Рыбалко. – Все без исключения переживали за жизнь того, кто лежал на столе. И за тех врачей, которые боролись за его жизнь. Очень мужественные врачи, и главврач хороший, толково руководил процессом эвакуации людей и медоборудования.

– Скорее всего, короткое замыкание, – предполагает Рыбалко, отдельно оговаривая, что это его частное мнение. – Не думаю, что кто-то курил наверху. Точную причину установят дознаватели.

Частным порядком подполковник МЧС просит также обратить внимание на то, что «индивидуальный профиль объекта» довольно сложен. Прежде всего – по уровню его приспособленности. Не столько к нормативам, сколько к реалиям. В бывшем молельном доме молокан нет дополнительных запасных выходов, которые есть в современных больницах. И распределения напора воздуха, который сегодня предполагается уже на уровне проектов лечебных учреждений (с теми же противопожарными целями) – тут тоже нет.

– Ни этого, ни многого другого, – констатирует Рыбалко. – Коридорная система, палаты слева-справа, внизу операционные и лаборатории. Рухни бы кровля, распространился бы огонь – был бы... гораздо хуже было бы.

– И не знаю, назвать ли это плюсом, – говорит Денис Долинин, официальный представитель ГУ МЧС по Амурской области. – Но если бы все это произошло не днем, а ночью – последствия были бы непредсказуемыми. Неизвестно, когда бы пожар обнаружили. Неизвестно, как бы прошла эвакуация.

– Мы знаем, что в домах с деревянными перегородками огонь может уйти вниз, в колодцы столетней давности, – говорит Рыбалко. – Начаться может с крыши, а закончиться в подвале.

– И что делать?

– Подавать пену средней кратности по вентиляционным шахтам, – говорит подполковник МЧС. – Чтобы искры гасились. 

А теперь – то, чего не скажет ни один пожарный в самом частном разговоре.

Сколько ни проводи учений, сколько ни напиши верных методик обращения с памятниками архитектуры, как ни поливай горящую крышу наиболее щадящим образом – никто не даст гарантии, что потолки в операционной приспособленного под современную медицину памятника архитектуры не треснут. И что туда не свалится штукатурка либо что потяжелее и погорячее. На головы врачам и сестрам. И – простите за натурализм – в раскрытую грудную клетку их пациента.

Зато можно понять вот что. Самую малость: слагаемые чуда. Русского чуда, если так угодно.

Героизм операционной бригады. Профессионализм коллег-врачей из кардиоцентра, благовещенских пожарных и спасателей. Интуиция главврача Коротких и подполковника Рыбалко – с проверкой резервного дизеля и отработкой подачи электричества. Плюс знаменитый «русский авось» в амурском его изводе. Ехали на пожар дольше, зато горело не ночью. Не оказалось напора в гидрантах, зато вовремя перекрыли кислородную станцию. Старое здание с наполнителем из опилок и глины, с деревянными перекрытиями, с непредсказуемыми пустотами, которые могут вывести огонь бог знает куда? Зато полное взаимодействие спасателей, пожарных и медиков.

А все вместе – чудо. Благодаря которому сто с лишним человек – пациенты и доктора – без потерь прошли по краю огромной трагедии. Или, как принято говорить, по тонкому льду. Вроде того, что сейчас на Амуре и Зее, которые собираются тронуться в ледоход.

– Кстати, – говорит Денис Долинин. – Кстати. Ветра в день пожара тоже не было. Только на следующий день подуло. Тоже плюс не плюс, но точно не минус, с таким-то пламенем.

В общем, не стоит удивляться, почему это главврач кардиоцентра Александр Коротких на следующий день всерьез спрашивает, который у нас нынче год. Хороший пока что у него год, тьфу-тьфу-тьфу. Всем нам бы такой, если, не дай бог, что.

* * *

Валентин Филатов и Александр Филиппов прощаются. Суббота субботой, но у них – теперь уже в областной больнице, в отделении кардиологии – лежат двое, требующих постоянного внимания. В минувший вторник они в том же составе – только наоборот: Филиппов командовал процессом, заведующий Филатов ему ассистировал – прооперировали еще одного пациента. И довольно тяжелого: 74 года, осложнения, в эвакуацию из кардиоцентра увезли вместе с аппаратом ИВЛ.

– Сейчас получше, – говорит доктор Филатов. – Состояние стабильное, угрозы жизни нет. И у нашего пятничного героя – тоже. Удивился только очень, что проснулся после наркоза... ну, маленько в другом учреждении.