Вадим Левенталь: «Современная русская литература грандиозна»
Российский писатель, критик, редактор и составитель, 37—летний Вадим Левенталь — явление в нынешней русской литературе. Он стал гостем проекта «Культурная линия», а тема встречи звучала как «Национальный бестселлер».
Универсальный дар
Назвали так встречу потому, что Вадим — ответственный секретарь общероссийской литературной премии "Национальный бестселлер", исполнительный директор Григорьевской поэтической премии.
К тому же он автор идеи и составитель двухтомника "Литературная матрица" — альтернативного учебника литературы, ставшего одним из самых успешных литературных проектов последних десятилетий. Автор именного издательского проекта "Книжная полка Вадима Левенталя", цель которого — выпуск серии книг ярких, талантливых авторов.
Его роман "Маша Регина" вошел в длинный список "Русского Букера" и вышел в финал крупнейшей премии РФ "Большая книга" в 2013–м. В августе 2016–го роман представлял Россию на Эдинбургском международном книжном фестивале. Высокой оценки критиков и читателей удостоился и его сборник рассказов "Комната страха".
Сегодня он входит в число известных мастеров слова. О нем замечательный писатель и литературный критик Лев Данилкин сказал: "Это мастер, настоящий, калибра раннего Битова".
Вадим Левенталь родился и вырос в Ленинграде. Учился в физико–математической школе № 30 и средней школе № 27. Окончил филфак Санкт–Петербургского государственного университета по специальности литературная критика и редактирование.
Слушая Вадима, диву даешься, как возможно работать с таким обилием книг, да еще и свои писать. По словам легендарного сатирика Аркадия Райкина, "и свои прочитать, и чужие написать…". Потому что Вадим развернул перед нами настоящее эпическое полотно русской литературы нескольких последних десятилетий.
Пелевин и Лимонов
— Сегодня на литературном поле России мы видим гигантское разнообразие авторов, тем, подходов, позиций. Есть совсем молодые, много и тех, которые начали формироваться в СССР, а печататься в 90–е. Эти люди отказывались принимать новую реальность, говорить о новой России, о том, что происходит со страной, обществом и людьми.
Среди тех, кто взял на себя эту функцию, стал Виктор Пелевин со своими тремя главными романами — "Омон Ра", "Чапаев и пустота" и "Generation П". По крайней мере, эти книги описывали то, что происходило со страной в 90–е. Но самое удивительное, что никто не писал "под Пелевина". Сколько бы ни говорили, что, мол, Пелевин пишет очень просто и он графоман, ни у кого не получилось писать "под него". За Пелевиным нет никого, кто продолжил бы эту работу.
А тот, кто школу создал и в последующие годы ее продолжил — это Эдуард Лимонов. Он вернулся в Россию и пишет по три книжки в год. Его основные черты как автора — максимальная близость рассказчика и героя. Если у Пелевина герой никогда не равен автору и не близок ему, то у Лимонова дистанция убрана донельзя. Чаще всего это сам Лимонов. Мы же понимаем, что он описывает свою собственную жизнь. И отказывается от всякого рода языковых игр — дискурс максимально прост. Максимально прямое сообщение.
Еще одна его особенность — максимально близкое сочетание правого и левого дискурса. И это удивительно! Если уж у американцев правое, то это свободный рынок, уважение прав меньшинств и т. п. А если левое, то восхваление социалистической системы хозяйства, плановой экономики.
Лимонов как раз школу породил — вслед за ним начали писать другие, которые сформировали литературную школу 2000–х. Это Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Андрей Рубанов, Герман Садулаев, отчасти Михаил Елизаров.
Андрей Рубанов в своей книге "Сажайте и вырастет" описывает, как в 90–х участвовал во всяких махинациях, попал в тюрьму, и в этой тюрьме смог сохранить себя человеком. Его произведение — в шорт–листе премии "Национальный бестселлер".
Или роман Сергея Шаргунова "1993". Или рассказы Прилепина. И у всех сочетание левого и правого. С одной стороны, тяга к социальной справедливости, экономической программе социализма — и вместе с этим уважение к традиционным ценностям, патриотизм и прочее.
У Елизарова же нет первых двух элементов — он не пишет о себе, и язык его тяготеет к игровым формам, стилизации. Он один из самых интересных молодых русских писателей. Был страшный скандал в 2007–м, когда он получил премию "Русский Букер" за "Библиотекаря". Написал роман "Мультики" — это путешествия по аду, из которого герой выходит обновленным.
Реалисты и фундаменталисты
Всех этих писателей объединяет термин "новые реалисты" — до сих пор идут споры, кто это название придумал. Северодвинский критик Андрей Рудалев претендует на первенство. Но на самом деле этот термин Павел Басинский привнес, а Рудалев его только подхватил.
Не было того, чтобы ребята собрались, написали манифест и сказали, что будут новыми реалистами, станут делать то–то и то–то. Они сплотились позже и даже выпустили несколько общих книжек. Одна из них — сборник "Десятка". Если вы хотите ознакомиться со всеми ними, это, может быть, лучший способ. По одному рассказу каждого автора, и можно составить о каждом впечатление.
А параллельно с ними в Питере работали писатели, которые объявили себя группой с самого начала, написали манифест — это "Петербургские фундаменталисты" Павел Крусанов, Александр Секацкий, Татьяна Москвина, Сергей Коровин. Здесь стилистически совсем другие установки — принципиально максимально простая и доступная речь, но у каждого свой, неподражаемый стиль.
Секацкий, конечно же, философ. "Боги и их могущество", "Два ларца" (где было написано, что перевод с китайского Секацкого). Якобы обнаружили в одной из старинных библиотек сборник шпаргалок для сдающих экзамены китайских чиновников древности. Мощнейшее философское чтение.
Самой главной была идея Небесной империи, эстетической прежде всего. Речь шла о том, что политическое единство и политическая благодать могут появиться из какого–то потустороннего пространства, где сочетание голосов, хор, лад и стройность создают какое–то внятное политическое пространство.
Они существовали как группа, проводили всякие–разные хеппенинги, мероприятия. Когда вопрос Курил стоят остро, привезли много банок сайры из Питера в Москву, раздавали на улице. Если, мол, отдать Курилы, то у нас не будет сайры — попробуйте, какая она вкусная.
Написали коллективное письмо Николя Саркози в его бытность президентом Франции — мол, вся история Европы катится в пропасть, потому что Бастилию разрушили. Нужно восстановить Бастилию, и тогда все наладится. В году 2010–2011–м фундаменталисты прекратили свою работу. Как и новые реалисты. Они сделали свою работу, отразили 2000–е, и все, их миссия закончена.
Репетиция Пришествия
Если переходить к литературе 2010–х, то здесь сложнее. Потому что, чтобы оценить явление, нужно отойти немного в сторону. А мы как раз в самой гуще и находимся. Да и литературы этой очень много. И построить какую–то карту тут очень трудно, можно только наметить какие–то тенденции, которые оказываются интересными и очевидными.
Литература 2010–х очень много всматривается в историю страны. Это порой прямо–таки исторические романы, как "Лавр" Водолазкина. Люди всматриваются в историю, чтобы, наверное, обнаружить какие–то ответы по событиям сегодняшнего дня.
Роман Владимира Шарова "Репетиция" — лучший у него, он в игровой форме описывает несколько столетий в истории России. Организуется секта после раскола, которая верит, что второе пришествие Христа состоится на Руси, а произойдет оно, по видимости, как и первое. И лучший способ подготовиться — все время репетировать пришествие Христа, первое. Образуется секта, поколение сменяется поколением, а они все продолжают репетировать, подстраиваясь под разные обстоятельства, вплоть до 1930–х — римские стражники там охровцы. Создано художественное пространство абсолютно убедительное, мощнейшее, и понятно, что это такой способ подумать об истории страны и как–то ее концептуализировать.
Книга Леонида Юзефовича "Зимняя дорога", за которую он в 2016–м получил премию "Национальный бестселлер", документальная, не сочинение, не роман, речь там шла об одном из последних сражений Гражданской войны, малоизвестном. Когда небольшая группа белых под руководством генерала Пепеляева отправляется из Охотска на Якутск, чтобы взять Якутск и там снова попробовать начать воевать с красными. А им навстречу выдвигаются красные под командованием Строда, и происходит страшное противостояние в деревушке. В общем, ничего не получается. А потом они встречаются в суде и оба попадают под репрессии. Обращаясь к теме Гражданской войны, Юзефович выглядит очень актуально и убедительно, абсолютно современное звучание.
О романе Захара Прилепина "Обитель" наверняка многие слышали. Это о Соловках в 1920 году, где был один из первых лагерей в Союзе, который организует Эйхманис. Построено на документах, которые Захар изучал, как и проводил много времени на Соловках. Поднимаются вопросы, которые обсуждали люди 20–х годов, но они не менее сегодня актуальны.
Роман "Завод "Свобода" Ксении Букши, в 2014–м — премия "Национальный бестселлер". Ей дали задание написать к юбилею реального завода "Свобода", предоставили документы, она поговорила со многими людьми. В книге у нее история завода, которая охватывает большую часть ХХ века начиная с 1920–го по 1990–е, каждая глава — одно десятилетие. Как в капле воды в истории одного предприятия рассказывается вся история страны. Особенность этой книги, которая мне очень понравилась, в том, что главы написана языком десятилетия, о котором идет речь. Получается не только история страны, но и история русского языка. Найдена замечательная оптика.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
"Там есть слово "интеллектуальный"…
— Как проходит голосование по премии "Национальный бестселлер"?
— Каждый из членов жюри читает все шесть книг короткого списка (short list) — такая–то книга мне понравилась, такая–то меньше, а голосую за такую–то. 25 мая в 19 часов по Москве начнется трансляции церемонии, где можно будет узнать, почему выиграла такая–то книга, а не другая.
— Дина Рубина за свою книгу с блестящими продажами не получила ничего. Почему?
— В названии "Национальный бестселлер" присутствует в квадратных скобках слово "интеллектуальный". Стало быть, книга Дины Рубиной попадает немножко в другую категорию.
— У вас есть такая цитата: "Если Людмила Улицкая, Дмитрий Быков и, прости Господи, Борис Акунин — это и есть современная русская литература, то ее пора пощекотать ножичком по ребрам, чтобы она развивалась". От вас досталось и Гузель Яхиной, которая тоже побывала в Риге, — вы строго оценили ее прозу…
— Наверное, я никакой тайны не раскрою, если скажу, что те явления, которые пользуются вниманием профессионалов, открывают нам какие–то новые горизонты. Но массовый вкус всегда ориентирован немного в прошлое.
Что касается расхожих имен — Быкова, Улицкой, то это проза даже не вчерашнего, а абсолютно позавчерашнего дня. По всему, включая язык — это такое пирование на трупе психологического реализма, замешанное на рассказе про страшный–страшный Советский Союз. Это абсолютно заидеологизированная проза.
А литература, о которой мне интересно думать, ориентирована на развитие, на острие того, что сейчас происходит.
Этой прозы меньше, и она просто автоматически не может поспорить популярностью со всеми понятными вещами. Это как песни Аллы Пугачевой будут всегда популярнее песен Егора Летова. Все мы понимаем, что Егор Летов — значительное культурное явление. Алла Пугачева относится, скорее, к жанру массовой культуры. Надо разделять эти поля.
Сложно отношусь к Александру Проханову, но романом "Певец боевых колесниц" наслаждался. Кристальная, пушкинская, прозрачная ясность, а генерал Новосельцев — сквозной прохановский персонаж.
"Доля ангелов" и блокада
— В вашем сборнике "Комната страха" есть повесть "Доля ангелов". И читатели, и критики оценили эту повесть как самое пронзительное произведение последних десятилетий о ленинградской блокаде. Почему вы взялись за эту тему и как такому молодому человеку удалось так передать историческую достоверность?
— У меня все три бабушки — блокадницы. Моя родная бабушка и ее сестра весной 42–го эвакуировались по Дороге жизни, а моя бабушка по отцовской линии провела в Ленинграде все 900 дней блокады. Мне всегда казалось, что у меня своего рода долг такой… И рано или поздно надо будет об этом написать. Долго готовился, много чего на тему блокады прочитал — практически все, что можно было прочитать. Использовал, разумеется, и какие–то семейные истории.
Не знаю, что мне там удалось, но, наверное, что–то удалось… К этой теме надо подходить максимально серьезно. Это, знаете, как средневековые иконописцы уходили в отшельники, готовились, постились, прежде чем приступить к работе. Я, наверное, метафорически точно так же поступил. Писалась "Доля ангелов" долго, а готовился к этому еще дольше. Мне не нравится, когда на тему блокады делают какие–то игровые истории, постмодернизЬм — с мягким знаком. Была такая книжка американского писателя Вишневецкого — там на тему блокады была устроена какая–то литературная игра. Мне кажется, что это омерзительно.
— А как вы относитесь к фильму "Праздник" на тему блокады?
— Не смотрел и не буду его смотреть. Но по тем открыткам, которые видел, понял, что это бездарная поделка. Любой человек сможет снять какой ему хочется фильм — я против любого вида цензуры. Но просто мы должны знать цену этим поделкам, и гражданское общество оглушительным свистом должно приветствовать создателей фильма.
— Как современная русская литература поддерживает русскую культуру в целом? Есть ли у нее будущее?
— Мне кажется, что современная русская литература дико интересная и разнообразная. Во всяком случае, если судить по тем переводам, которые у нас есть сейчас с французского, английского, немецкого языков, уж точно мы не находимся здесь в какой–то резервации, на обочине мировых процессов. Скорее наоборот, мне кажется, что та картина русской литературы, что я вижу, ничем не уступает англоязычной — а ведь та в десятки раз объемнее.
Просто современной русской литературы очень много, и каждый может найти книгу на свой вкус. Есть место литературе экспериментальной, патриотической, о возрастных проблемах. И цензуры никакой нет.
Доказательство — книга Олега Зоберна "Автобиография Иисуса Христа", где Господь и наркотиками торгует, и сам курит травку, и поощряет сексуальные связи. Я думал, что уж точно какие–нибудь православные казаки ее сожгут или еще что–нибудь. Нет! Полное молчание. Абсолютно всем пофиг. А это, в общем–то, вопиющее явление, таких книг выпускать нельзя.
Все что угодно у нас пишется — любые темы, вопросы, творческие стратегии. За всем этим следить, во всем этом разбираться, внутри этого находиться дико интересно.
"Хулиганский учебник"
— Вы — автор проекта "Литературная матрица". Как родилась идея создать этот альтернативный учебник, как вы отбирали авторов для него, а самое главное — как вас приняли учителя и педагоги?
— Книжка"Литературная матрица" вышла в 2011–м. Идея возникла так, что я вспомнил, как учился в школе — это была неплохая петербургская школа, и как нам учителя говорили, мол, читайте, а мы в классе поговорим о вашем впечатлении. И я подумал, что лучше, если о литературе напишут не какие–то литературоведы, которые зачастую пишут слишком сухо или с сюсюканьем — вот, детишки, мы сейчас со своих академических высот спустимся и поговорим о книгах. Что вызывает у детей чудовищное отторжение.
И я по неопытности и молодости этот проект запустил. Сейчас бы за такую работу не взялся — вы просто не представляете, какие это чудовищные усилия, сколько на это ушло нервов, времени, энергии! Это четыре книги — XIX век, XX век, "Советская Атлантида" и внеклассное чтение, где от "Слова о полку Игореве" до Саши Соколовой, 92 статьи 64 авторов и больше 3000 страниц.
Работа шла до 2014–го — сейчас многие авторы вряд ли пошли бы на один проект вместе. А тогда были разные и по разным плоскостям — Андрей Битов и Людмила Петрушевская, и совсем молодые ребята типа Сергея Шаргунова, от кондовых реалистов до авторов абсолютно экспериментальной литературы, от либералов ло патриотов.
Удалось собрать очень представительный состав авторов. Потому что все известные на тот момент писатели — за исключением, может быть, Сорокина и Пелевина — в этом проекте поучаствовали. Мы у них спрашивали: "Про какого автора вы хотели бы написать? Какого писателя любите, о ком бы хотели поговорить?" Мне не стыдно за этот проект.
Что касается учителей — были попытки использовать в классе эту книгу, то они, скорее, оказались неудачными. Сама эта форма "хулиганского учебника" все–таки противится официозу и обязаловке. Но я совершено точно знаю, что очень и очень многим учителям она помогла как книга для учителя, как материал, от которого можно оттолкнуться и по–новому посмотреть на литературу, как то, о чем поговорить с детьми касательно творчества Пушкина, Достоевского, других авторов.
Одна из задач, которую мы ставили — протянуть ниточку к современности. Поговорить о том, каким образом сейчас при современной культуре этот автор существует в нашем сегодняшнем сознании.
Наталья ЛЕБЕДЕВА.
Написали коллективное письмо Николя Саркози в его бытность президентом Франции — мол, вся история Европы катится в пропасть, потому что Бастилию разрушили. Нужно восстановить Бастилию, и тогда все наладится.
Что касается расхожих имен — Быков, Улицкая и другие, то это проза даже не вчерашнего, а абсолютно позавчерашнего дня. Это такое пирование на трупе психологического реализма, замешанное на рассказе про страшный–страшный Советский Союз.