Юлия Ауг: «Сходу закричать и дать по башке, – мы все так сейчас живем»
Звезда российского кино рассказывает про новый фильм, который называется «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали».
На 29-м кинофестивале «Окно в Европу», который прошел в Выборге с 27 августа по 2 сентября, был показан фильм «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали», дебютная картина Армена Акопяна и Дмитрия Тархова. Продюсером выступил Илья Шерстобитов («Каникулы президента»). Продвижением фильма занимались Ксения Ратушная и Вероника Чибис, создатели скандальной картины «Аутло», оператор которой, Геворг Маркосян, также снял фильм Акопяна и Тархова (и заодно выступил со-сценаристом). В такой тесном сотрудничестве родилась едкая и острая трагикомедия про российскую семью, что умудряется ссориться даже на кануне апокалипсиса – на Землю летит огромная комета, что сотрет с лица человечество.
В главных ролях – не нуждающиеся в представлениях Алексей Гуськов и Юлия Ауг. С последней мы поговорили о фильме, расспросили, что нужно для того, чтобы такой фильм доехал для зрителей и не придется ли для этого кому-нибудь сдохнуть.
— Во всей вашей фильмографии роль в «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали», кажется, самая злая. Что вас привлекло в такой героине?
— Вы просто не видели мою роль в «Садовом кольце» (сериал 2016 года – прим. ред.). Я играю там просто монстра. (смеется). Внутри моего персонажа невероятная усталость и многолетний, непроходящий социальный стресс, который приводит к абсолютной обыденности агрессии. Она становится не какой-то высшей точкой взаимодействия с миром, она становится бытовой, ежесекундной. То есть, ты настолько готов к тому, чтобы в любой момент сразу же закричать, дать по башке, влепить пощечину, что для тебя это перестает быть чем-то из ряда вон выходящим. Извините, но мы все так сейчас живем. Обыденность агрессии мне кажется невероятно ценным элементом в этом сценарии. Потому что сейчас, где бы ты ни находился – в пространстве социальной сети, на улице, в общественном транспорте, или даже где-то на каком-то светском рауте достаточно высокого уровня, ты все равно находишься постоянно в фоне очень высокой социальной агрессии. Вот это и есть внутри моего персонажа.
— Вот я тоже подумал, что это такой собирательный образ современного дико застрессованного человека. А насколько это близко к вам?
— Вообще не близко, конечно же. К счастью. Стресс современного российского общества во мне тоже есть, безусловно. Простой пример. Я открываю телеграм, я подписана на огромное количество каналов, и в одном из них я читаю, что талибы расстреляли одного современного автора-исполнителя народных песен, просто вывели из дома и расстреляли. Потом я читаю о том, что в очередной раз идут боевые столкновения на Донбассе. Потом я читаю, что у нас упал самолет. Потом я читаю, сколько человек сегодня было заражено, сколько умерло от коронавируса. Потом я читаю, что у нас провалился мост. Потом читаю, что отец семейства застрелил всю семью. Конечно, я тоже нахожусь в постоянном социально-эмоциональном стрессе. Другое дело, что я все-таки, отношусь к более благополучной, очень тоненькой социальной прослойке. Я вам скажу даже больше, по поводу социального стресса. Я живу за городом. У меня свой частный дом. Это тоже определенный социальный уровень. У нас есть внутренний чат нашего поселка, и я обычно там ничего не пишу. Так вот вчера, внутри этого чата, произошло событие. Один сосед попросил другого отвернуть камеру слежения от его участка. Тот ответил, что она направлена не на его участок, а на границу участка. Тогда тот сосед, на территорию которого камера якобы направлена, вызвал ментов, они приехали с автоматами.
— Господи.
Ничего, они, естественно, не сделали. Камера действительно была направлена лишь на границу его участка. И тогда тот сосед, который не смог добиться своего, избил владельца камеры. Вам не кажется, что это сюжет фильма? И это всего лишь чат поселка, в котором я живу. Если Вы думаете, что я сейчас что-то придумываю, то я вам сейчас могу показать эти прекрасные фотографии. Я за этим сейчас наблюдаю. Вот, пожалуйста (показывает чат в телеграме), избитый сосед, который выкладывает в чат свои фотографии. Понимаете в чем дело, мы сейчас все так живем, и я говорю, что вроде бы отношусь к чуть более благополучной, тоненькой, социальной прослойке. Но и в нашей тоненькой прослойке это все как пороховая бочка, которая в любой момент может взорваться. И я к этому отношусь очень чутко. Другое дело, что я, может быть, в силу своего воспитания, или в силу, может быть, нордического эстонско-шведского темперамента, не так, скажем, взрываюсь. Я, может быть, себе просто не позволяю этого, потому что у меня есть рамки и границы взаимодействия с человеком. Но люди, у которых этих рамок и границ нету, взаимодействуют так, как я вам только что рассказала.
— В этом фильме есть негативный смысловой полюс, собственно, про стресс в современном обществе. Но на другой стороне я увидел, что это также фильм о семейных ценностях. И к финалу герои в очень специфическом виде приходят к тому, на что более-менее должна быть похожа семья. Вопрос: насколько в такое непростое время подобное кино вообще актуально? Может ли оно что-то отрефлексировать в людях?
— Это кино, конечно, об очень искаженных семейных ценностях, но да, вы все абсолютно правильно увидели. Я думаю, что оно способно что-то отрефлексировать, но изменить ничего не может. Я давно уже убедилась в том, что ни кино, ни театр, ни литература – ничего изменить не могут. Красота спасет мир? Я вас умоляю. Не спасет. А насколько оно актуально? Удивительная вещь – мы снимали его два года назад, еще до коронавируса, когда о нем еще, по большому счету, никто ничего толком не знал и не воспринимал это всерьез. Никто не понимал масштабов проблемы, с которой мы скоро столкнемся. И когда я вчера смотрела этот фильм, я понимала, что он значительно актуальнее, чем в тот момент, когда мы его снимали. В тот момент это было какое-то гипертрофированное ощущение того, что может быть. А сейчас это уже нормально. Поэтому да, более чем актуально.
— Представьте себе на секунду, что вы просто зритель, самый обыкновенный, с попкорном и после работы. Что бы вы увидели в этом фильме?
— Мне очень сложно представить это с моей многолетней профессиональной деформацией. Но мне кажется, что позиционировать этот фильм, как черную комедию – неправильно. Потому что, если будет приходить зритель, который хочет лишь «поржать», он просто уйдет из зала. В этом фильме мало смешного, и довольно много страшного. А вот зритель, который придет, чтобы воспринять это как, скорее, фарс, нежели комедию, не будет разочарован. Если бы я была обычным зрителем, который думает, что пришла на черную комедию, я спросила бы – а где тут комедия?
— Есть ли у Вас любимая сцена в этом фильме? Самая животрепещущая?
— Да. Но ее вырезали. Там была сцена, в которой очень много разных перипетий, я выхожу подышать, и на пути, когда я пошла от домашнего ада продышаться, попадаю в ад еще больший. Вот этот мой путь весь вырезан. И там, по этому пути, я падала в ванну с водой, в которой плавали всякие яблоки, желтые листья, и я просто в воде этой лежала, и думала о том, что то ли утопиться прямо сейчас, то ли все-таки вынырнуть. И в тот момент, когда я решила уйти под воду, в этой ванной, у меня перед глазами появилась лошадиная морда, которая начинала пастью собирать яблоки из этой ванны. И я вылезала за этой лошадью, начинала ее гладить, и просто шла за ней. Она такая горбатая была, с продавленной спинкой, и я шла за ней, а она выводила меня обратно домой. И тогда я опять возвращалась в домашний ад. Вот это была моя любимая сцена. Но она была слишком длинной, поэтому пришлось ее вырезать.
— Расскажите в целом о работе с режиссерами фильма (Армен Акопян и Дмитрий Тархов – прим. ред.). Они дебютанты, но вы не в первый раз работаете с дебютантами. Каково опытному актеру, актрисе, работать с новичками?
— Это очень интересно, я люблю работать с дебютантами. У них всегда есть необходимая энергия, внутренний экстремизм, который необходим для работы, потому что они всегда очень хотят снять свое кино. Этот драйв очень передается. Но вообще работа была достаточно конфликтной. И я этого не скрываю, я говорю это о всех подобных работах. Я довольно серьезно сопротивлялась определенным вещам, которые мне предлагали режиссеры. Но это нормально! Потому что, если молодой режиссер берет актера, у которого есть достаточно серьезный опыт, он должен понимать, что просто выполнять какие-то их указания, которые они дают и в которых я не вижу какой-то цели, не чувствую мотивации – я, скорее всего, не буду.
— Вы сильно влияли друг на друга?
— Влияние было постоянным. Это касается всех, и я, например, бесконечно счастлива, что мы работали с Алексеем Гуськовым (он сыграл роль отца семейства – прим. ред.). Если бы у меня не было такой опоры рядом, как он, я бы, может, думала про себя, что я просто капризуля, и поэтому протестую просто потому, что мне что-то не нравится, что я просто «хочу». А я понимала, что нет, что это связано именно с неким непониманием профессии, потому что Алексей тоже был такого мнения, тоже поддерживал меня. Но это было очень интересно, как и всегда с дебютантами. Ребята большие молодцы, что сняли такое острое и смелое кино.
Статьи по теме: