«Завтра была война»
Встреча ветеранов. В центре В.Я. Горшунов. Так называется книга, автор которой Ровель Кашапов рассказывает о наших земляках-чекистах, судьбы которых были тесно связаны с Великой Отечественной войной, о деятельности КГБ Татарской АССР по розыску изменников Родины, которые до этого скрывались от возмездия. Надеемся, отрывки из этой книги будут интересны и нашим читателям. ЗАКАЛЕННЫЙ ВОЙНОЙ Нелегко Юнусу Загидулловичу Загидуллину приступить к разговору, начатому мной. Ведь нужно вспомнить, что лежит в самых сокровенных уголках памяти, куда не хочется пускать посторонних. Но все же, когда разговор начался и начался о тех годах, которые, казалось бы, задернуты пеленой времени, картины пережитого начали возникать так ясно и отчетливо, будто все происходило только вчера. Почему-то заныло сердце, а рука невольно потянулась к сигарете. В таких воспоминаниях неизменным было одно — приходилось переживать все сызнова: и горечь поражения, и радость победы, и обжигающую душу ненависть. Странная вещь — память. Порой не можешь вспомнить, что было не- делю-две назад, а некоторые события более чем сорокалетней давности представляешь во всех деталях и подробностях. Я понимаю, что видится ему сейчас родная деревня Псяк Кукморского района, ласковые глаза матери. Судьба не баловала маленького Юнуса, в трехлетнем возрасте он лишился родителей. Четырнадцатилетним подростком уехал в шахтёрский город и стал добывать уголь. Одновременно с этим учился в горнопромышленном училище. Затем, когда началась война, уже будучи курсантом Ленинградского военно-политического училища, защищал от фашистов Петергоф, Ораниенбаум. …С неба несся пронзительный вой, который сковывал все мышцы и вдавливал в землю. Черными стервятниками стремительно падали вниз один за другим пикирующие бомбардировщики. Тяжело бухались в землю вражеские бомбы, она вздрагивала и, казалось, прогибалась от ударов, вскидывалась вверх тучами пыли и дыма. Потом долбила землю артиллерия противника. Кто-то кричал от боли, кто-то подавал команды: «К бою! Приготовить гранаты!». Показались фашистские танки, а за ними цепи автоматчиков в серо-зелёной форме. Было жутко от такого спокойствия, с которым они шли, упирая в животы приклады автоматов и стреляя гулкими очередями. — По фашистским гадам огонь! — прозвучала команда, и Загидуллин стал стрелять, почти не целясь. Потом бросал гранаты и бутылки с горючей смесью в надвигающиеся танки, падал и снова стрелял. Отбить атаку помогла наша артиллерия. От начала до конца прошёл он войну. На разных участках воевал, во многих сражениях был, но тот первый бой ему не забыть, как не забывается первая атака, первая рукопашная встреча с врагом, после которой долго не унять мучительную дрожь в руках. Такую, что пальцы цигарку скрутить отказывались. Трудными были военные дороги Юнуса Загидулловича. Наиболее памятные вехи на них отмечены боевыми наградами. В ноябре 1941 года по окончании училища младший политрук Загидуллин назначается оперативным уполномоченным особого отдела 223 артдивизиона Краснознаменного Балтийского флота, дислоцированного на Карельском перешейке. Перед дивизионом стояла одна задача — сдержать наступление противника на Ленинград. Благодаря четкой работе нашей контрразведки, мужеству и отваге бойцов артдивизиона и других частей поставленная задача была выполнена. В 1941-1944 гг. Юнус Загидуллович в должности начальника оперативной группы участвует в освобождении городов Выборг, Таллин, Кингисепп, Хапалу, островов Муху, Даго, Эзель. То задание, как и другие, разрабатываемые Загидуллиным, готовилось очень тщательно. Он лично возглавил операцию. Изучил местность, определил группы захвата, обеспечения. Договорился с артиллеристами о поддержке огнем. Ножи, гранаты, автоматы, маскхалаты — вроде бы все продумали до мелочей. С наступлением темноты двинулись вперед, к фашистской школе диверсантов. Впереди саперы готовят проход в минных полях, затем — Загидуллин с группой захвата. Тенью стелются бойцы по земле. С каждым щелчком взлетающей ракеты, затаив дыхание, тычутся лицом в землю. Линия фронта позади. Наконец, вот она — разведшкола в отдельно стоящем здании, притихшая, затемненная. Лысов — боевой парень. Он ловко снимает часового, а Загидуллин с бойцами блокируют гранатами здание, где размещались фашистские наймиты. А потом не менее опасный, с «языком» и захваченным секретным архивом путь домой, на свою сторону. За эту и другие удачно проведенные чекистские операции Юнус Загидуллович был награжден двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени и боевыми медалями. Ещё одна веха на военном пути чекиста отмечена медалью «За оборону Ленинграда». Это самая дорогая и памятная для него награда. «Тяжело было солдатам, но мы знали, что жителям блокадного Ленинграда во много раз труднее. Как они ждали нашего наступления! Сколько ненависти к фашистам скопилось у нас в душе! Это чувство — колючее, обжигающее, требовало только отмщения. Оно уничтожало страх за свою жизнь, придавало силы тогда, когда их уже не было», — вспоминает Загидуллин. Богата военная биография чекиста Юнуса Загидуллина. Под его руководством выявлено и обезврежено несколько агентов противника. После войны он продолжил службу в органах государственной безопасности. Военной службе отдано много лет. Для него, как и для всех ветеранов, самым главным и радостным праздником является День Победы. ИСЦЕЛЕНИЕ В ЕЛАБУГЕ Они не знали друг друга. Никогда не встречались на фронте. Василий Горшунов, сражавшийся под Курском, и Ото Рюле, попавший в плен под Сталинградом. Да и позднее, когда оба оказались в Елабужском лагере военнопленных, Горшунов в качестве офицера госбезопасности, а Рюле, военнопленного, они не встретились. Но их судьбы связала Елабуга. Оба оставили записи о пребывании в лагере, о своих переживаниях, осмыслении происходящего. Мемуары Отто Рюле были изданы в русском переводе в 1969 г. в Москве под названием «Исцеление в Елабуте». Вот их заочная перекличка. В.Горшунов: 8 июля 1942 года нашему танковому батальону было приказано разгромить оборону немцев на окраине деревни Каменка Курской области. Держали ее немецкие танки, зарытые в окопы. Условия были неравные. Немцы вели огонь по пристрелянным ориентирам, а не наобум, как мы. Наша атака захлебнулась, мой танк подбили. Посыпался град снарядов, заклинило башню, вести прицельный огонь стало невозможно. Я приказал экипажу покинуть танк и вести огонь по пехотному. Вскоре от попадания снаряда взорвались баки с горючим, и я оказался в огненном пекле. Сколько прошло времени — не знаю. Очнулся у танка, никого рядом нет. Полз, терял сознание. Через некоторое время, очнувшись, увидел женщину. Она дотащила меня до одной застрявшей у переправы санитарной машины. Состояние мое было тяжелейшим: огнем поражена почти половина тела — голова, лицо, кисти рук, ноги. Будучи в госпитале, я решил не возвращаться домой, чтобы не быть обузой родным. К счастью, разубедил меня политрук госпиталя. И вовремя, потому что родные получили известие о моей смерти. Уже в 1999 году в республиканской Книге Памяти среди павших я нашёл фамилию отца и рядом с ним было и моё имя. О.Рюле: Сталинград. 30 января 1943 года, ровно в 13.00, немецкие и румынские части прекратили огонь. Белые флаги и просто платки, развивающиеся на развалинах, возвестили о капитуляции. Русские тоже перестали стрелять. И вот появились победители: крепкие, румяные, в меховых шапках, в валенках и полушубках. В руках или на груди автоматы. «Жизнь и смерть», невольно промелькнуло у меня в голове, когда я увидел здоровых, сильных красноармейцев и призрачные фигуры немецких солдат, вылезающих из подвалов. В плен нас взяли без особых сложностей. Раненые, сидящие в подвалах при слабом свете, сначала увидели на лестнице валенки, потом полушубок и, наконец, всю фигуру советского офицера. Он спускался в сопровождении нескольких автоматчиков. Некоторые из немцев подняли руки, но русский офицер не обратил на них никакого внимания. На ломаном немецком языке он спросил, есть ли тут командиры и не осталось ли у кого оружия. Между тем автоматчики карманными фонариками осветили все углы подвала, и затем тихо, словно боясь потревожить покой тяжелораненых, один из них что-то сказал офицеру. Старший лейтенант дал нам закурить и заверил, что жизнь всем военнопленным гарантирована, а раненые получат медицинскую помощь. Такой была наша встреча с победителями, которых мы так боялись. В.Горшунов: Вернувшись на родину, я прошёл ВТЭК, получил инвалидность и пенсию в 230 рублей, на которую в то время можно было купить две буханки хлеба. Прожить на неё было, конечно, невозможно. И когда однажды меня пригласили в военкомат и предложили работу офицера в лагере для военнопленных офицеров, я даже обрадовался. Так началась моя служба в органах государственной безопасности. До этого об органах я имел смутное представление. Более того, на фронте мы к контрразведчикам относились недоброжелательно, считая, что у них одна забота — собирать на нас компромат, но потом я понял, что служба безопасности просто необходима. Без неё не может существовать государство. О.Рюле: И так на седьмые сутки пути наш состав прибыл в Казань. Разносчики пищи принесли хлеб и чай, мы делили их, как всегда громко спорили. Потом все угомонились, и стало тише. Одни разговаривали, другие чуть слышно стонали и охали, третьи, закрыв глаза, о чем-то вспоминали. На станции «Казань» наш эшелон простоял долго. «Фрицы! Фрицы!» — вдруг крикнула одна из девушек на перроне, и тут же заговорили по-русски. Я ничего не разобрал, но прекрасно понял, что в их словах не было ни ругани, ни проклятий в наш адрес. Лица женщин оставались такими же светлыми и оживленными. Какая-то девушка даже бросила снежок в люк нашего вагона, но сделала она это скорее в шутку, чем из ненависти. В.Горшунов: Моя биография контрразведчика началась в елабужском лагере военнопленных. Сначала там содержались немецкие офицеры и их союзники, а с 1945 года — офицеры японской армии. С непростым чувством пришел я туда. После пережитого на фронте в душе кипела ненависть к врагу, подогреваемая болью обожжённого тела. Корректность в общении с военнопленными требовалась прежде всего в интересах работы. Немцам было разрешено ношение знаков различия, а японским офицерам – и боевых наград. Надо сказать, что у последних была налажена строжайшая дисциплина. В их внутреннюю жизнь мы не вмешивались, особенно после одного случая, когда лагерное начальство сделало незначительное замечание одному из японцев, а на следующее утро он был найден мёртвым. В результате оперативной деятельности мы с товарищами за период существования лагеря выявили и разоблачили свыше 140 военных преступников, чинивших на оккупированных территориях зверства в отношении мирного населения, а также выявляли сотрудников спецслужб. Мною были разоблачены: капитан Айк, бывший заместитель коменданта Орши, уничтоживший много евреев; подполковник Гросс, садист, расстреливавший раненых красноармейцев; японский военный разведчик Сикаи, скрывавшийся под именем Терахара, который осуществлял вербовку агентуры и ее заброску в нашу страну; капитан Куримото, сотрудник особого кабинета бунсицу, истязавший пытками китайцев и русских. По специальному указанию Центра было выявлено несколько сотрудников отряда 731, занимавшегося разработкой и испытанием на людях бактериологического оружия. О. Рюле: «Вот она, Алабуга», — сказал сопровождающий нас часовой- татарин и снял с головы меховую шапку. По видимому, он не меньше нас обрадовался концу пути. Сержант повел нас в длинное двухэтажное здание. Три четверти комнаты занимали двухъярусные нары, на которых могли спать сорок человек. На нарах лежали соломенные матрацы, шерстяные одеяла и, чему я никак не мог поверить, белоснежные простыни. Свою первую ночь в лагере я спал так крепко, как не спал очень давно. Каждому пленному выдали анкету с множеством вопросов. Иногда чья-нибудь анкета заинтересовывала представителя НКВД, и тогда пленного приглашали на особую беседу. Меня лично ни разу на такую беседу не вызывали. Как я успел заметить, НКВД интересовали прежде всего офицеры разведки, высших штабов или же частей, которые совершали преступления. В.Горшунов: В это тяжелейшее время, когда население голодало, когда наши соотечественники гибли в фашистских лагерях, в Елабуге военнопленные вряд ли могли пожаловаться на условия их содержания. Им выдавали продукты, практически недоступные жителям города, оказывали медицинскую помощь. Более того, медработники боролись за жизнь каждого военнопленного. Некоторые из них заразились от немцев тифом и тяжело им переболели. Среди них была и сестра моей жены — врач Малевицкая (после окончания войны она дважды ездила в ГДР по приглашению и даже была награждена орденом Советско-германской дружбы). О.Рюле: Справедливости ради следует отметить, что паёк, получаемый военнопленными, был в два раза больше пайка русского гражданского жителя. Я имел возможность убедиться в этом лично, когда осенью работал грузчиком на Каме. После прибытия в Елабугу в лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Трагедия, разыгравшаяся под Сталинградом, продолжалась. Я тоже заболел, впал в забытье и ничего не помнил. Неужели я брежу? Перед моими глазами стояла молоденькая, лет двадцати, симпатичная девушка в белом халате. В руках она держала градусник: «Хорошо, температура спадает. Скоро вы будете здоровы!» — услышал я. Эти слова растрогали меня. Оказалось, что эта девушка — далеко не единственная сестра милосердия в нашем лагере. Потом я увидел по крайней мере ещё десять таких девушек. Вызывались ухаживать за нами и некоторые жительницы Елабуги. В основном это были пожилые женщины с посеребрёнными волосами. Они не могли без слез смотреть на умирающих, будто умирали их собственные дети. …А как оценить самоотверженный труд доктора Волковой, еврейки по национальности, которая спасала жизнь многим сотням пленных? Разве это не высшее проявление гуманизма?.. Очень часто я ходил за лекарствами к главврачу лазарета, тоже женщине. Она с головой ушла в свою работу, хотя и сама была нездорова: левый рукав ее халата болтался пустой — у нее не было руки. Я слышал, что она пережила блокаду Ленинграда, где ей и оторвало руку осколком немецкого снаряда. А сейчас она не жалела сил, чтобы спасти пленных немцев от тифа. Работала ещё одна женщина-врач по фамилии Малевицкая. Это молодая, высокая, стройная женщина с тёмно-вишневыми глазами и чёрными волосами, как и её коллеги, работала самоотверженно. Она заразилась тифом и долго находилась в опасности. После болезни её чёрные волосы все выпали, и она никогда не снимала с головы жёлтого платка. Пленные называли её «жёлтой бабочкой». В.Горшунов: После всего пережитого не сразу прошла ненависть к немцам. Известно, душевные раны залечиваются труднее. Но жизнь мудра. Я понял, что одно дело — противник на фронте, и другое дело — в плену. Это помогло мне в вербовке агентов из числа военнопленных. Они помогали в выявлении карателей мирного населения и других преступников. Вербовали мы их и на перспективу. Среди военнопленных были и такие, которые по своим возможностям, либо связям после войны могли иметь доступ к высшим правительственным кругам в своих странах. Помниться, я имел контакты с таким человеком из японских военнопленных. В лагере многие пленные становились антифашистами. Среди них я приобрел даже друзей, с которыми поддерживал связь много лет спустя, в частности, с генералом Ренчем, ставшим одним из руководителей госбезопасности ГДР. Он несколько раз приезжал потом в Елабугу и Казань. Генерал Ренч с супругой в Казани. 1965 год. О.Рюле: Весной 1943 года началось мое знакомство с антифашистским движением немецких военнопленных. Вместе со мной вступить в антифашистскую группу решили еще два старших лейтенанта из нашей комнаты. Однако наряду с аполитичной массой старших офицеров среди пленных оказалось и несколько десятков закоренелых фашистов. Это были молодые штабные офицеры, несколько человек из партийного руководства, в частности, руководители гитлерюгенда. Они тоже не сидели сложа руки и пытались создать некий противовес Национальному комитету. Однако тем из пленных, кто побывал в Сталинградском котле, были явно не по душе ни старые лозунги, ни старые порядки. В.Горшунов: Трудно выразить словами радость, которую мы все испытали, когда утром 9 мая узнали о конце войны, капитуляции и разгроме фашистской армии. Мы вышли на плац нашего городка и начали стрелять в воздух, перепугав насмерть всех пленных. В домах граждан состоялись праздничные застолья, все обнимались, угощались, знакомые и незнакомые. Это был день всеобщей и великой радости. О.Рюле: В прекрасный солнечный день 9 мая 1945 года нас построили на плацу. Майор Исаков сообщил, что по радио недавно передано сообщение о безоговорочной капитуляции Германии. Война закончилась. Наконец-то настал час, который с нетерпением ждали миллионы людей во всем мире! Послышались радостные возгласы. Ликовали итальянцы, румыны, венгры, чехи, словаки, австрийцы. Все обнимались, в воздух летели шапки. Немцы тоже радовались, однако их радость омрачалась сознанием того, что их страна до последнего момента вела преступную войну. Удручало сознание собственной вины. Этот день закончился торжественным прохождением военнопленных всех национальностей перед руководством лагеря. ВОЗМЕЗДИЕ В 1978 году контрразведывательное подразделение КГБ Татарской АССР, занимающееся розыском государственных преступников, получило от оперативного источника информацию том, что некий Пелих, проживающий рядом с пороховым заводом, ведет осторожный и замкнутый образ жизни. Себя он выдаёт за участника Великой Отечественной войны, однако каких-либо наград у него нет и разговоров на эту тему избегает. Являясь уроженцем Украины, никогда на родину не выезжал и о своих родственниках умалчивал. Жена его была на пять лет старше, детей у них не было. Друзей он тоже не имел. Данные признаки могли свидетельствовать о причастности Пелиха к совершению государственного преступления. Казанские чекисты начали проверку. Было установлено, что гражданин Пелих Федор Карпович, 1922 года рождения, уроженец Миргорода, беспартийный, работает машинистом холодильных установок треста столовых г. Казани. В это же время из Управления КГБ Полтавской области был получен список лиц, подозреваемых в участии в карательных операциях в период войны. В них значился и Пелых Федор Карпович (других данных не было). Фамилия несколько изменена. Предстояло негласно получить данные, подтверждающие, что наш объект — это и есть разыскиваемый преступник. К Пелиху под благовидным предлогом был подведен агент органов безопасности из числа его соседей. В одном из разговоров он показал Пелиху газетную статью об осуждении в Краснодарском крае немецких пособников. Прочитав о суде над изменниками Родины, Пелих ходил подавленный, запил. Учитывая это обстоятельство, чекисты заполучили фотографию Пелиха и направили ее на опознание в УКГБ по Полтавской области. По этой фотографии свидетели опознали Федора Пелыха, бывшего полицейского города Миргорода. Он жил среди нас, работал машинистом в тресте, характеризовался положительно, был окружен почетом как участник Великой Отечественной войны. Особенно ничем не выделялся, если не считать замкнутости и молчаливости, что относили к свойствам его характера. Словом, жил как все. На самом же деле он вынужден был контролировать каждый свой шаг, остерегаться случайных встреч с теми, кто знал его во времена далекой молодости. Он следил за тем, чтобы в разговорах о войне не допустить оплошность. Прошли годы, но из его памяти не стерлись те страшные дни, когда осенью 1941 года он пошел в каратели. Он стал прислужником фашистов, которые убивали, издевались и угоняли в неволю его земляков, с которыми он вместе жил до войны, учился и работал. Как он хотел забыть обо всём и надеялся, что и о нём забыли. Но его жертвы приходили к нему по ночам в кошмарных снах и вселяли животный страх за возможную расплату. Приходилось отказываться от многих радостей в жизни: он не мог себе позволить поехать в родной Миргород, по которому постоянно тосковал, встретиться с родными, переписываться с ними, завести друзей, пойти в гости. Даже пищу, до которой он был особенно охоч в молодости, он потреблял как во сне, без ошугцения вкуса, смешивая в одной тарелке закуски, первые и вторые блюда. Ему казалось, что он создал себе надёжный защитный панцирь, а прошедшие десятки лет в его жизни предали забвению совершенные им страшные злодеяния. Однако для предателей Родины нет срока давности. Из Полтавской области была получена санкция прокурора на арест Пелыха. Он был арестован оперативно-следственной группой на своём рабочем месте. При аресте и в пути следования Пелых был бледен, а в глазах стоял панический страх. Этот страх перед возмездием преследовал его повсюду, несмотря на то, что он уехал из тех мест, где совершал преступления. «За 25 лет супружеской жизни знала его только с положительной стороны, — говорила чекистам жена Пелых. — Если бы я была осведомлена о его злодеяниях, то ни минуты не жила бы с таким мерзавцем. Я знаю цену этой войне, мой первый муж честно сражался за Родину и погиб». Началась кропотливая работа киевских чекистов по сбору и исследованию неопровержимых доказательств вины Пелыха: немецких трофейных документов, свидетельских показаний, актов экспертиз и других. А в Казани необходимую работу, вели сотрудники Комитета государственной безопасности Н.А.Земсков, B.C.Антохин, О.В.Казакулов. Характеристика от треста, где работал Пелых, была неплохая. Его фотография висела на почетном месте среди действительных ветеранов войны. Пелых после ареста был этапирован самолётом на Украину. В пути следования на аэродром города Казани, сидя в машине в наручниках, Пелых сказал: «Всё равно не докажут… Прошло уже так много…». Его надежды сразу же рухнули, когда его и других карателей-полицаев привели к вскрытому противотанковому рву в 4 километрах от Миргорода и заставили вновь встать у этого страшного рва. В октябре 1941 года здесь полицай Пелых и другие каратели в упор, с 8-10 метров, расстреляли 200 ни в чем не повинных мирных советских граждан. Были умерщвлены целые семьи — женщины, старики, дети. В 1979 году выездная сессия военного трибунала Краснознаменного Киевского военного округа рассматривала на открытых судебных заседаниях, проходивших в г. Миргороде, уголовное дело в отношении бывших жителей города В.Г.Гавриша, А.Я.Деревянко, П.И.Ксенза, И.И.Манчича, Ф.К.Пелыха и Н.А.Петренко, обвинявшихся по статье 56 часть 1 Уголовного кодекса Украинской ССР в измене Родине и переходе на сторону врага. Суд установил, что 26 октября 1941 года в оккупированном немцами Миргороде начались массовые аресты, которые проводили гитлеровцы и их подручные — полицейские, в том числе и указанная выше шестёрка. Арестовывали советских граждан еврейской национальности и сгоняли их на базарную площадь, предварительно обнесённую забором. 28 октября арестованных построили в колонну и под конвоем солдат и полицейских, в сопровождении немецких овчарок повели за город. По пути к колонне присоединили группу советских активистов и десять раненых бойцов Красной Армии, попавших в плен к фашистам. Каратели подгоняли арестованных прикладами, не скупились на ругань и удары. Всех их выстроили у противотанкового рва, предварительно сорвав одежду и отобрав ценные вещи. По команде «огонь!» Пелых, Деревянко, Петренко, Ксенз, Манчич и другие палачи начали расстрел людей в упор. В последующие дни каратели схватили еще двадцать граждан еврейской национальности, которым удалось избежать описанной выше расправы, и после долгих истязаний в городской тюрьме их, обессиленных, полуживых, отвезли на санях к тому же рву и расстреляли. Пелых и другие изменники Родины за немецкие марки, полное котловое довольствие и возможность грабежа населения ревностно несли свою предательскую службу: патрулировали улицы города, охраняли оккупантов, прочесывали в поисках партизан леса, врывались по ночам в дома жителей. В ноябре-декабре 1941 года в селах миргородщины карателями было схвачено около 30 советских и партийных активистов, патриотов, которые вели борьбу с оккупантами. Пелых и другие раздели арестованных и, избивая их прикладами, отвели на школьный двор к выкопанной там траншее и расстреляли. В акте Чрезвычайной комиссии по установлению злодеяний немецко- фашистских захватчиков от 20 мая 1944 года отмечено, что за период временной оккупации Миргородского района расстреляно 513 советских граждан, в том числе у противотанкового рва и во дворе школы — 370 человек. Среди них 28 детей в возрасте от 5 до 16 лет. Как установил суд, все это на совести «миргородских палачей» — Пелыха и ему подобных, оказавшихся в итоге на скамье подсудимых. Понадобился, без преувеличения, огромный труд чекистов, занимавшихся розыском этих преступников, понадобилась кропотливая, порой ювелирная работа, чтобы найти и изобличить их. Как часто чекистам казалось, что они уже у цели, а затем приходилось начинать всё сначала: опрашивать сотни свидетелей, проверять каждую мелочь, которая могла стать решающей в розыске. Выездная сессия военного трибунала Краснознаменного Киевского военного округа приговорила Ксенза, Деревянко, Пелыха, Манчича, Петренко к исключительной мере наказания, Гавриша — к 15 годам лишения свободы с отбытием срока наказания в исправительно-трудовой колонии строгого режима и с конфискацией личного имущества.