Страницы, опаленные войной
Из дневника участника Великой Отечественной войны рядового солдата Петра Иванова. Петр Осипович родом из Кыргыдая Вилюйского района, сражался минометчиком в составе 466 и 131 стрелковых гвардейских дивизий в самом пекле войны — обороне Ленинграда и за освобождение Прибалтики от фашистского ига. Он пробыл на войне долгих 828 дней.
Моя боевая медаль
В один из апрельских дней 1943 года на нас неожиданно напала группа вражеских разведчиков — около 40 человек, вооруженных автоматами. Мы, не растерявшись, открыли беспощадный минометный огонь, да и пехота нас вовремя поддержала. Так отбили натиск врага.
Тела немцев в основном остались на нейтральной полосе. Но на следующее утро убитых не обнаружили, видимо, ночью убрали.
В этом бою из нашего расчета погибли командир, кажется, по национальности татарин, и наводчик. Командиром нам назначили рослого сибиряка по фамилии Матвеев, выписавшегося из госпиталя, до ранения служившего в части связистов.
Он живет с нами в одной землянке и ходит со мной, штрафником, на ночную работу. В скором времени Матвеев отменил тот злополучный приказ о моем участии в боях с пехотой и я, наконец, перестал оставлять свой расчет. К сожалению, Матвеев у нас долго не продержался. Однажды, когда меня направили в санчасть с подвернутой левой рукой, его ранило, и он опять попал в госпиталь.
Состав расчета стал часто меняться: кто-то погибал, а кто-то получал ранения. Командиром расчета на этот раз назначили старшего сержанта Гуляева — опытного вояку, участвовавшего в нескольких боях, один раз получившего тяжелое ранение. Он и по годам намного старше нас, солдат, за короткое время научил меня премудростям наводчика, и я заменил погибшего Кузнецова. 14 августа 1943 года мне вручили боевую медаль “За оборону Ленинграда”.
В декабре 1943 года мы в течение трех дней с прошлогодней огневой точки по правому флангу вели усиленные наступательные бои, но немцы свои позиции опять не сдали. Наша батарея понесла большие потери и вернулась на прежнее месторасположение. И в это непростое время мы получили хорошее известие — Волховский и Ленинградский фронты вышли из окружения.
Разведка боем
Через некоторое время нас, троих солдат минометной батареи — Следанова, Зверева и меня — взяли в группу по прикрытию полкового разведчика, получившего задание — раздобыть информацию о вражеском подкреплении в городе Пушкино. Всего нас, кажется, семеро. Я даже понятия не имею, как зовут нашего руководителя группы. Вообще, из них я хорошо знаю только высокорослого Следанова, несмотря на возраст, сохранившего необычайную стройность и подтянутость. Он — мастер на все руки, до войны работал токарем.
Ночи в этих краях, как и у нас в Якутии, белые, поэтому любое время суток все на виду. Из траншеи ползком добрались до города. На окраине Пушкино в углу одного длинного каменного дома заметили пулеметную точку.
“Первым делом надо ее убрать”, — решили мы и поползли к намеченной цели. Вдруг, откуда ни возьмись, нарисовались четыре немецких разведчика. Они увидели нас первыми и начали молниеносно в нас палить.
“Отстреливайтесь!” — крикнул лейтенант, открывая сильный встречный огонь. Словно с разрушенного осиного гнезда на нас с двух сторон сыпались пули. Командир оказался на редкость смелым и проворным молодцем. Трое из нашей группы благодаря его сноровке, храбрым действиям быстро уничтожили пулеметную точку, а мы, четверо, прикрывали их.
Когда благополучно вернулись с задания, командир обнял меня, и жадно затягиваясь табаком, сказал: “Иванов, молодец! Славно поработал. На задание нужно ходить именно с такими, как ты”.
Я вроде бы ничего сверхъестественного не совершил: нещадно стрелял, как ошпаренный понапрасну не дергался, не бегал. Следил за действиями лейтенанта и все повторял за ним: будь то бросок гранаты или умелое укрытие. Правда, был спокоен как никогда и руководствовался только мыслью: “Во что бы то ни стало противостоять врагам”.
В госпитале
В октябре нашу батарею вывели из обороны и отправили на отдых в Ленинград. Отвлекшись на некоторое время от удручающей картины войны, мы, как и подобает молодым, воспрянули духом и радуемся малому.
Но, как назло, в это время у меня на верхней губе выскочил огромный фурункул, и с дикими болями вынужденно попал в санчасть. Неделя, проведенная здесь, мне показалась вечностью. В день по нескольку раз захожу в кабинет врача и упрашиваю выписать обратно в часть.
Молоденькая врач осматривает в день каждого больного по семь минут. Однажды после очередной моей настоятельной просьбы перевела меня в другую палату. На новом месте медсестры попросили почистить во дворе снег. К вечеру из-за жуткой боли опять слег, даже не поужинав. Врач, увидев это, заругала:
— Вот видишь, к чему привели твои уговоры. Не слушаешься совсем. Спешишь, словно домой. Долечивайся как следует.
— Скучаю по части, — отвечаю ей.
— Дурачок, ты прямо как маленький. Куда ты торопишься? Скоро ведь опять наступление, — перебивает врач, осуждающе качая головой.
Находясь в санчасти, натолкнулся на своего земляка — уроженца Халбаакы Алексея Ивановича Иванова, с которым вместе прибыл на фронт. Оказывается, он здесь из-за сильной зубной боли. Увидев меня, бросился обниматься, судорожно всхлипнув: “А ты совсем не изменился”. Он же до неузнаваемости отощал и осунулся. Оказывается, он стал пулеметчиком, “второй номер”, стреляет из “максима”.
Алексей поведал, что в недавнем бою чуть ли не распрощался с жизнью. После ожесточенной стрельбы немцы сумели занять прежние свои траншеи. Алексей, не сумевший вовремя отойти назад, вынужден был прикинуться мертвым, прикрывшись телами давно похолодевших своих товарищей.
Он слышал, как немцы о чем-то беспрестанно болтая на непонятном языке, напоминающем вороний грай, расстреливая раненых, оставшихся на поле боя, постепенно приблизились к нему, …и, пиная мертвых, прошлись и по нему, к счастью, не заметив, что живой. Только с наступлением темноты смог добраться до своей части.
Вскоре меня решили выписать из санчасти. Я пробежался по палатам, чтобы распрощаться с Ивановым, но его так и не нашел, видимо, уже успели выписать. Молоденькая врач выдала мне направление не в прежнюю мою часть, а в батальон. Я настойчиво стал просить направить меня к своим, но она сказала, что ничем не может помочь, так как это решение начальства.
И вдруг она зарыдала. Я растерялся, не зная, что делать.
Немного успокоившись, она проводила меня через несколько пропускных пунктов, установленных на улицах. По дороге она предупредила, что в скором времени начнутся масштабные сражения. Ее прощальные трогательные слова до сих пор волнуют меня — “Береги себя. Если ранят, постарайся попасть ко мне”. То ли она меня так сильно пожалела, то ли еще что — так и не понял.
Несмотря на имеющееся направление в батальон, из санчасти прямой наводкой прилетел в свою батарею. Тут выяснилось, что командиром назначен незнакомый старший сержант, а состав расчета полностью укомплектован. С отчаяния я чуть было не скис, но вовремя спохватился — вспомнил про старшину: вот он-то и поможет, просто надо его найти.
Старшина встретил меня как старого хорошего друга. Я как на духу поведал ему о своем твердом намерении остаться с ними. Внимательно выслушав, он первым делом направил меня на кухню поесть. “О, Петя вернулся! Да тебя совсем не узнать!” — радостно воскликнули повара Коля с Аней и засуетились, накрывая стол.
Досыта поев, со старшиной пошли искать командира взвода.
Командир сразу признал меня. “Иванова надо оставить в отделении. Если его направить в батальон, то непременно попадет в пехоту”, — молвил за меня друг. Выслушав доводы старшины, командир, не мешкая, направился в батарею. Мы, естественно, последовали за ним.
Командир батареи пристальным изучающим взглядом обвел меня с ног до головы и спросил: “Кто по национальности?” Я ответил. Старшина мной не нахвалится. Командир взвода поддакивает ему. Наконец после долгого молчания командир дал добро: “Говорите, что с 1942 года воюет в вашей части? Пусть остается. Но если об этом узнают в батальоне, нам несдобровать”.
Продолжение следует.
Подготовила Галина МОХНАЧЕВСКАЯ