Достоевский доходчиво объяснил пропасть между Русью и Западом
Что такое сегодня для нас Достоевский? И почему он остается сверхактуален (во всяком случае, хотелось бы, чтобы так было) в нашу эпоху, казалось бы, столь уже далекую от дел двухсотлетней давности? Ответов на этот вопрос может быть множество, но я дам свой, и возможно (во всяком случае, так представляется мне), самый актуальный.
Достоевский родился в эпоху великого европейского кризиса: времени переоценки всех ценностей, обрушения христианской парадигмы и отказа Европы от христианского наследия. Конечно, процесс этот не был одномоментным. Достоевский родился на 23 года раньше Ницше и умер за восемь лет до того, как Ницше лишился рассудка. Он заглянул в те же глубины человеческого сердца и сознания, в которые заглянул и немецкий гений, но вынес оттуда иное знание и совсем иную философию.
Ницше, исследовавший нигилистическую природу человека (кстати, словечко «нигилизм» Ницше подхватил у Тургенева), дал следующее заключение: все ценности прошлого – ложь, вся европейская цивилизация от Платона и Сократа включительно – насквозь лжива. «Бог мертв», и у современного человека нет более никаких причин почитать мертвых кумиров и основанные на их почитании ценности (включая и химеру совести, которая, по Ницше, была лишь продуктом определенной «культуры долга») и продолжать нести на себе, подобно верблюду, груз тысячелетий. Человеку пора, наконец, сбросить с себя груз долга и отживших ценностей, и родить из себя самого новые ценности – ценности Сверхчеловека, основанные на собственной, эксклюзивной морали, написанной им только для самого себя, и не основанные более ни на чем ином. Ницше прекрасно понимал, что на такой подвиг способны окажутся лишь единицы из всего человеческого стада, а потому поделил будущее человечество на крошечную касту господ-сверхчеловеков и рабов, уделом которых будет нести свое вечное рабское бремя.
Сколь ни безумна и ни бездоказательна была философия Ницше, на переломе XIX–XX веков она обрела большую популярность в Европе и (вкупе с марксизмом и фрейдизмом) стала одной из центральных философий века. Именно «учителя подозрительности», как называли Маркса, Фрейда и Ницше, подготовили почву для его чудовищных войн и революций, в результате которых в конце этого века Европа и европейская культура в целом представляли собой пепелище. Сегодняшние орды варваров и папуасов, справляющих свои оргии на этом пепелище (квир-либерализм с его гей-парадами, мульткультурализмом, новой этикой и т. д.) являют уже следующую сцену этой великой европейской драмы.
Ведь за смертью Бога неизбежно должна следовать и смерть человека. И неслучайно именно смерть человека провозглашает единственное оставшееся у современного мира «светлое будущее» – идеология трансгуманизма. Которая утверждает, что лет через 20-25 человек, как мы его знали, прекратит свое существование. Человек ближайшего будущего будет реальностью уже не только биологической, но и цифровой. Этот полукиборг, подключенный к искусственному интеллекту, получит невероятные возможности и станет, возможно, почти бессмертным, как утверждают трансгуманисты.
Как и в построениях Ницше, «химера совести» не играет ровно никакой роли в их построениях. Да и само расчеловечивание человека и превращение его в «сверхчеловека» идет по ясно и скрупулезно проложенному Ницше пути: деление человечества на господ и рабов. Понятно, что разогнать свой мозг (с помощью ИИ) до космических скоростей и получить «бессмертие» дано будет лишь сверхбогатой элите, остальному же человеческому стаду останется довольствоваться вечным локдауном и виртуальной реальностью в виртуальной вселенной «Мета» Цукерберга.
Самое активное участие в трансгуманистических проектах принимают сегодня НАСА и «Гугл» (Университет Сингулярности, в орбиту деятельности которого вовлечены элиты более чем 150 государств), институты Илона Маска, фонды Гейтса, Рокфеллера, центральные представители биг-цифры и биг-фармы. Таков конец путей, намеченных и проложенных Ницше в его «Заратустре», «Переоценке всех ценностей» и «Антихристе».
Но Достоевский, как мы уже сказали, вынес из тех же глубин, в которые заглянул Ницше, иные ответы. Более того, он ясно предсказал и вывел в своих романах и самого «нового человека» Ницше: прежде всего в образах подпольного человека, Ставрогина, Ивана Карамазова. Это во многом прочувствовал и сам Ницше, восхищавшийся Достоевским, и именно на образе Ставрогина пытавшийся построить свою «феноменологию нигилизма».
Наиболее яркое и откровенное столкновение двух идей, двух идеологий (Ницше и Достоевского) мы видим в сцене «у Тихона» романа «Бесы», в которой Ставрогин (воплощенный Ницше потенциальный сверхчеловек) приходит к православному старцу Тихону, надеясь разрешить свою роковую дилемму. Ставрогин отказывается от предложенного ему Тихоном выхода, после чего ему остается единственный исход – безумие и самоубийство.
Собственно, тот же путь повторяет вслед за Ставрогиным и сам Ницше, которого на путях становления его сверхчеловека ждало многолетнее безумие и смерть. Таким образом, Достоевский предсказал не только появление Ницше, но и его судьбу, и судьбу всей пошедшей за ним европейской цивилизации. Таково, на мой взгляд, важнейшее пророческое дело Достоевского. Еще сто пятьдесят лет назад ясно и точно обозначившего момент нашего цивилизационного размежевания.
Да, в ХХ веке стихия ницшеанства и марксизма затопила и нас. Но не смела нас так, как смела она современный Запад. И не в последнюю очередь это заслуга наших учителей: Пушкина, Гоголя, Достоевского. Которые повели нас путями, отличными от тех, которыми несчастную Европу повели Маркс, Ницше и Фрейд. Но какой же ответ о природе человека, в отличие от Ницше, дает нам Достоевский?
В то время, когда Ницше говорит: отказавшись от всех ценностей, переступив через химеру совести, человек может найти выход по ту сторону добра и зла – выход в себе самом, Достоевский отвечает: нет! По ту сторону добра и зла у человека нет выхода, и нет у него никаких оснований в себе самом. Ибо «всяк человек ложь» (Пс. 115.2), и единственное настоящее его основание – это его связь с божественным. Этой связью в человеке является совесть (со-весть, совместное знание). И что, соответственно, человек, убивший в себе совесть и сознание связи с божественным, уже не сможет найти в себе иных оснований, не сможет стать сверхчеловеком – его ждет безумие и смерть. Именно это и случилось со Ставрогиным, который, утратив связь с Богом, получил взамен канал связи с «личным бесом».
Достоевский говорит и еще нечто крайне для него важное: человек начинается с любви к родине, родной земле, и вне этой связи быстро теряет почву под ногами (что случилось и со Ставрогиным, и с Ницше, отказавшемся «от всего немецкого» и ставшим гражданином мира). Культ матери-земли глубоко занимал Достоевского, его герои целуют землю в религиозном экстазе, а в любви к жизни сходятся самые противоположные характеры. «Я думаю, что все прежде всего должны жизнь полюбить. – Жизнь полюбить больше чем смысл ее? – Непременно так, полюбить прежде логики, как ты говоришь, непременно чтобы прежде логики, и тогда только я и смысл пойму», – в этом диалоге Ивана и Алеши Карамазовых сошлись бы и Достоевский с Ницше.
Но для Ницше любовь к жизни (соседствующая с мыслями о самоубийстве) разрешается в любви к себе, как высшем ее проявлении. Для Достоевского с любви к земле начинается любовь к небу, и так, расширяясь, рождается его Всечеловек – последнее откровение и последнее слово о человеке, сказанное Достоевским.
Достоевский доходчиво объясняет нам, почему между путями Запада и путем Русской цивилизации лежит пропасть.
Эта пропасть – в самом понимании природы человека, навязанном либерализмом и Ницше Западу, и пониманием природы человека в цивилизации русской.
Сегодняшний либеральный человек Запада – это самозамкнутая индивидуальность, эмансипированная от государства, родины, Бога, семьи, пола и наделенная абстрактными правами. Совсем иному пониманию человека учит русская культура. Человек на Руси – это прежде всего связь: с отцом и матерью, с родиной, с Богом. «Самостоянье человека» основано на любви к «отеческим гробам», утверждает Пушкин. Ту же мысль транслируют Гоголь, Достоевский и вся последующая русская культура. Таков русский идеал, созданный тысячелетней русской культурой. Таковы русские учителя, столь отличные от «учителей подозрительности» современного Запада. Путь которого от идеи «разумного эгоизма» (как духовного основания либерализма и капитализма) до беспредельного эгоизма «сверхчеловека» в трансгуманизме оказался не так уж и долог.
Потому и слова о цивилизационном размежевании, звучавшие не так давно на Валдае, не стали для нас каким-то там откровением. Для русской души, воспитанной тысячелетней русской культурой, они звучат совершенно естественно. Сто пятьдесят лет назад на то же тотальное размежевание указывал Достоевский, детально разбирая его сущностные смыслы. Вот где по-настоящему актуальное (сверхактуальное!) значение для нас сегодня Достоевского, двухсотлетие которого мы отпраздновали.