Сибирь. Реалии: "Еще живого закопали в землю"

Уничтожения православных приходов на тюменском Севере началось в 1919-м и продолжалась более 40 лет, когда в 1960 году была ликвидирована последняя церковь в поселке Шапша Ханты-Мансийского района. С 1937 по 1942 годы все сибирские епархии, в том числе и самая древняя, Тобольская, были упразднены и прекратили свое существование.

Священномученик епископ Герман (в миру Николай Степанович Ряшенцев) пытался объяснить следователям НКВД, что церковные служители не занимаются делами политическими, а тем более контрреволюцией, что любая власть, по мнению церкви, дана от Бога. Но это не спасло его от мученической гибели 15 сентября 1937 года.

– "Вспомните кровавый пот Гефсимании, вспомните эти постоянные слова нашего Учителя, что идти за ним можно только "взявши крест", – так говорил мой двоюродный дедушка. Он эти слова подтвердил своим житием. Вся его земная жизнь – это страдания за веру, за убеждения, – рассказывает внук епископа Германа, игумен Варнава (Столбиков), священнослужитель московского монастыря Зосимова пустынь.

Владыка Герман был из купеческой семьи, родом из Тамбова. Родился 10 ноября 1883 года. В 1902 году поступил в Казанскую духовную академию, на первом курсе пострижен в монашество, а уже на четвертом курсе был рукоположен в иеромонаха. Закончив учиться, преподавал слово божие в Псковской духовной семинарии, был инспектором, а затем ректором Вифанской духовной семинарии. С 1917 года он уже ректор крупной на тот момент Владимирской духовной семинарии. В православных приходах Московской области отец Герман читал проповеди и преподавал Закон Божий, что стало поводом для доноса на него в ВЧК. В июле 1922 года по статье 58-10, за пропаганду и агитацию против советской власти, он был приговорен к двухлетней ссылке, которую отбывал в Западной Сибири, в Тобольском округе.

– В селе Самарово его ссылка проходила терпимо, условия были сносными, – продолжает игумен Варнава. – Именно там дедушка пишет своим духовным чадам письма, которые впоследствии снискали известность среди христианского мира, но через несколько лет власти решили ужесточить режим, в 1925 году батюшка был сослан в отдаленную деревню Чучелинские юрты, оторван от цивилизации. О почте, врачах и даже о полноценном человеческом общении и думать не приходилось, ведь в деревне жили остяки, они русского не понимали, жили своим укладом, к чужакам относились настороженно. Но даже там отец Герман не унывал, он ведь много писал, рисовал, неустанно молился, то есть даже в суровые времена не отчаивался. Я читал его воспоминания, очень хорошим слогом они написаны, чувствуется культура слова, богатое познание христианского мира. Во время чтения сильно проникаешься атмосферой былого времени. В его письмах из Самарово есть много характерных примет наступившего советского безбожия. Вот, например: "Так называемые верующие к храму очень холодны, хотя любят заказывать литургии об усопших в дни их ангела (на которых, сами, однако, отсутствуют). Кроме двух мальчиков, никто не хочет даже стоять в алтаре. Молодежь – в комсомоле, и особенно на женщинах заметно огрубляющее действие безрелигиозности. Они все курят, стригут волосы, на каждом слове чертыхаются и с утра до ночи щелкают, подобно белкам, кедровые орехи".

Так начались 12-летние скитания владыки Германа по лагерям и ссылкам.

Из писем епископа Германа:

"В день памяти князя Даниила, то есть в день Герасима-грачевника, проделали сто километров по глубокому, часто по колено снегу и в сильную метель, переходящую в буран, и 21 марта по старому стилю дошли в село Вочь...Были голодны, измождены, психологически было тяжело от постоянных насмешек и издевательств конвойных… С мая я уже на восьмом месте, но все грустное, тревожное, физически тяжелое, морально безотрадное, надрывающий вид людского горя, страдания, режим подневольного голода, отрыв отсвоих и т. п. – в конечном итоге дали душе так много положительного, что у меня стало меньше усталости, какая не только телом, но и душой моей стала овладевать в растлевающей атмосфере Севера…"

Владыка Герман прошел через Соловецкие лагеря, потом была ссылка в Каракалпакию. А затем – казнь в Сыктывкаре.

– В 1937 году его обвинили в создании диверсионной группы "Священная дружина", в период с 1934–1937 гг. якобы борющейся против советской власти. Абсурднее обвинение придумать было нельзя. Владыка Герман сроду не держал в руках оружия, никогда не призывал к насилию! Просто пел в местном храме, помогал священнослужителям, помогал прихожанам. После 4 месяцев допроса, в сентябре 1937 года, он был приговорен к высшей мере наказания. Статья, естественно, 58-я ("контрреволюционная деятельность" – С.Р.). Казнен 15 сентября 1937 года в Сыктывкарской тюрьме. Об этом нигде не пишут, но убит он был страшным образом. Большевики не простили ему того, что он не признал вину, не отрекся от своего креста. Его еще живого закопали в землю. Не смогли расстрелять с первого раза и таким образом палачи поглумились. В 2001 году отец Герман был причислен к лику святых Русской православной церковью. Есть все-таки правда на свете.

– Но и сегодня в России можно пострадать за свою веру…

– Что до современных притеснений верующих, если таковые имеют место быть, то скажу, что в целом православная традиция не приемлет деятельность всевозможных реформаторских направлений. Свидетели Иеговы, к примеру, нам чужды. Но следует также понимать, что силой нельзя запретить человеку верить. Нельзя тюрьмой и побоями отнять у человека надежду и веру во всевышнего, в том плане, как его понимают люди разных конфессий. Нужно учитывать опыт прошлого, когда сотни тысяч верующих шли на плаху. Казалось бы, конец, а ведь церковь до сих пор жива! А значит, жива и вера в господа Бога. Можно подвергнуть лишениям тело, но нельзя изменить душу. Тюрьма и побои – плохие помощники, человека они не лишат веры.

Последним официально служащим священником на территории Югры в советское время был иерей Березовской церкви Александр Тоболкин (1892 - 1937). Когда он, будучи юношей, заявил о своем желании стать батюшкой, его отец тут же ответил: "Готовься сидеть в тюрьме". Так в будущем и случилось. Сказанные односельчанам слова о том, что "все земное здесь истлеет, уничтожится", послужили основанием к аресту не только отца Александра, но и нескольких его знакомых верующих.

Из материала следственного дела за 1937 год следует, что священник до последнего выполнял свой обет, не отрекся от веры, не выдал своих собратьев и не оговорил себя. Он был расстрелян в Тюмени – 17 ноября 1937 года по обвинению в пораженческой агитации в пользу фашистских государств.

Жительница поселка Березово, 75– летняя Руфина Бубнова вспоминает:

– Мне рассказывала сестра Надя, старше меня на 13 лет. Это было в 1937 году. 22 января родился старший брат Петр. Надо было его крестить, а батюшку Александра Тоболкина в это время отправили из Березово на лесозаготовки. Крестным был друг отца Корочков, имя не помню. Он на лошади поехал в лес ночью и привез батюшку. Окрестили брата Петра в церкви, и Корочков увез его обратно. Я всю жизнь молилась за батюшку Александра. А еще моя мама рассказывала мне, что когда приезжал батюшка из Тобольска, то люди коврами устилали всю дорогу от пристани, до Воскресенского собора. Очень был чтим и любим народом отец Александр.

На данный момент комиссия по канонизации Ханты-Мансийской епархии собирает материалы для канонизации Александра Тоболкина.

– В Госархиве Югры сохранились документы окружного съезда Союза воинствующих безбожников, который состоялся в Тобольске предположительно в 1929 году, – рассказывает Ольга Спиридонова, работник государственного архива Югры. – На съезде все религиозные организации были объявлены главными помощницами кулаков-эксплуататоров, политической агентурой капиталистов. В массы были брошены тезисы о том, что антирелигиозная борьба все больше становится одним из ответственных участков пролетарской революции. Борьба с религией все больше превращается в открытую форму борьбы за социализм. Участниками съезда был выдвинут лозунг Союза воинствующих безбожников – "Борьба с религией – борьба за социализм!". Члены СВБ призывали к массовому несоблюдению религиозных обрядов и праздников, реформе существующего календаря, укреплению новых форм безрелигиозного быта: гражданские браки и похороны, октябрины вместо именин, проводили антирелигиозные кампании, в частности, антипасхальную. Но самое главное, они требовали передачи религиозных зданий под культурные и социально-бытовые учреждения.

В каждой деревне тогда действовали ячейки Союз воинствующих безбожников . За каждым членом Союза был закреплен определенный участок в несколько домов и конкретное число людей. Повсеместно распространялись газеты и журнал "Безбожник".

В январе 1930 года был провозглашен курс партии на сплошную коллективизацию крестьянских хозяйств и ликвидацию кулачества как класса. В этом же начались и массовые репрессии священников в Сибири.

– Массовые расстрелы проводились в Ханты-Мансийске возле современного концертно-театрального центра "Югра-Классик". Около 600 человек, по данным ФСБ, были расстреляны и похоронены на этом месте в 30– 40 годы прошлого столетия, – говорит Светлана Поливанова, член комиссии по канонизации святых Ханты-Мансийской епархии, православный писатель и краевед. – Самым крупным стал расстрел в годовщину смерти Ленина – 21 января 1938 года. Тогда уничтожили 142 человека, в том числе и по религиозному признаку. Верующих расстреливали за то, что воспротивились закрытию церкви в селе Реполово. Так, например, 26 марта 1938 года на этом месте был казнен отец Иоанн (Питухин), клирик Тобольской епархии. Потом при пересмотре дела отца Иоанна и прочих верующих, уже после смерти Сталина, юристы напишут о том, что практически все "члены религиозной контрреволюционной группы" были люди неграмотные, нередко вместо подписи ставили плюсики или отпечатки пальцев. Кроме того, практически все они на момент ареста были стариками. Что есть такой термин "контрреволюционная деятельность", возможно, и не слышали.

Детей репрессированных верующих изымали из семей и отправляли в детдома.

Жительница спецпоселка Лапоры (Березовский район Тюменской области) 72–летняя Наталья Стоматова вспоминает:

– После войны в Лапоры привезли старообрядцев, в основном, женщин с детьми. Взрослые отказывались работать, тогда прибыли с комендатуры, чтобы отнять детей и увезти их в детский дом. В поселке стоял сильный плач. Детвора плакала, кричала, рыдали матери. Но детей все равно отобрали, усадили в сани и увезли в Шайтанский детский дом. Что стало с детьми, неизвестно, скорее всего, их не отдали. Слышала от старших, что "катакомбников", как называли верующих, вынужденных скрываться от властей, тогда привозили в Лапоры в "телячьих вагонах", в которых были сделаны нары в три яруса, а в центре стояла буржуйка – железная печка, так как было еще холодно. Вот так и везли, как скотину, неделями, без удобств. Когда печка топилась, все затихали, двери-то были задраены наглухо, случись пожар – все бы сгорели заживо. Редко поезд останавливался, и тогда народ выпускали из вагонов под надзором охраны. Люди выбегали из вагонов глотнуть свежего воздуха и справить свои естественные нужды. Садились здесь же рядом с вагонами. Вот в такие унизительные условия были поставлены люди. В нашем спецпоселке дети часто умирали. Не было никакой медицинской помощи, родителей гоняли на работу, не обращая внимания даже на то, что дома остается тяжело больной ребенок. Во время войны мои родители похоронили четырех детей: троих в возрасте около полутора-двух лет и одну девочку, которой даже не успели дать имя.

По словам Светланы Поливановой, выжить священнослужители в те годы могли лишь благодаря поддержке прихожан. Семьям лишенцев верующие односельчане помогали продуктами и теплыми вещами. Некоторых детей, чьи родители умерли или были осуждены, усыновляли или брали в семьи на иждивение.

– Дети духовенства, как и прочих "лишенцев", были практически лишены возможности получать какое-либо образование выше начального. Всевозможных пособий, распределений по карточкам "лишенцы", разумеется, тоже не получали. Квартплата же для них назначалась самая высокая. Эти семьи спасало только неравнодушие верующих. – уверена Поливанова.

Дети репрессированных священников опасались рассказывать про своих родителей даже в годы оттепели. Жительница села Сытомино Сургутского района, 77– летняя Надежда Яркова не застала своего деда, священнослужителя Леонтия Чешева живым, а от отца слышала немногое.

– Мой дедушка был простым псаломщиком, а его признали врагом народа, – рассказывает Надежда Дмитриевна. – Расстреляли якобы за антисоветскую агитацию. Мол, людей подбивал против власти, жил на нетрудовые доходы. А он ведь душевный был человек. Пел псалмы в церкви села Белогорского (Березовский уезд), потом служил в Успенской церкви села Селиярово, это в Ханты-Мансийском районе. Дедушка часто посещал Сытомино, юрты инородцев, то есть местных хантов учил божьему слову, помогал, где словом, а где и добрым советом. Революция ударила по нему хорошенько. Из церкви был уволен за штат... На тот момент ему чуть больше сорока лет было. Подался в Тобольский район, там работал сторожем при церкви в деревне Новоселове. Ездил по деревням, тайно крестил детей. Отец мой остался в Сытомино, а дед в 37 году был приговорен к высшей мере наказания, то есть к расстрелу. В Тобольске есть памятная доска, там данные деда написаны. Хорошо, что хоть так память осталась… Из того что знаю, скажу, что дед жил очень скромно, лишь в углу комнаты был "красный уголок" с лампадкой и иконами. Еще, вот, знаю о его благом поступке. В годы первой мировой, он решил отчислять от своего казенного жалованья часть денег в пользу больных и раненых воинов. В одном из приходов был произведен сбор пожертвований. Люди живо откликнулись, было собрано много денег в помощь солдатам, теплые вещи. Видно, взаимопомощь до революции сильная была.

Но и после революции вера объединяла людей. Вот сосланные к нам в Сытомино "спецы" прибыли сюда, в глухую тайгу, и с местными быстро нашли общий язык, не с властью, а с простыми людьми. Никто не воровал, хозяйством обзаводились, дома крепкие строили. Сытоминцы помогали и едой и дровами. На духовную жизнь села ссыльные хорошо повлияли тоже, верующих же среди них много было, и православных и католической веры. В общем, властей опасались, но Бога не забывали. Тайно крестили детей и праздники святые справляли. Думаю, людей вера укрепляла, а помогал господь Бог. Иначе, откуда у людей было столько сил вынести лишения? Сельчане хранили у себя сбереженные иконы и молились тихонько, чтобы их не услышали. За портретами Сталина иконки даже прятали, слышала такие истории. И куличи пекли и пасхи. Хотя причины бояться у нас были. Неподалеку от нашего Сытомино была большая деревня Кушниково. Была там церковь, в ней служил священник отец Николай Немчинов. В 30-е годы его арестовали, и он с концами как говорится. Церковь закрыли, а жителей Кушникова перевезли к нам в село. Раньше все думала, что сделал мой дед этой власти? Кому помешал? Человека казнили ни за что, а виновных вроде бы и нет…Должно же быть какое-то публичное извинение, покаяние! Только от кого его теперь ждать? Реабилитацией моя семья не занималась, документы не подавали никуда. Может, власти сами решат оправдать, инициативу проявят, но мне ничего не приходило, никаких извещений, – говорит Надежда Яркова.

В Югре до сих пор не увековечили имена пострадавших за веру. А многие дела репрессированных священников до сих пор хранятся в архивах ФСБ под грифом "секретно".

– А ведь просыпается генетическая память у нашего народа, и уже праправнуки ищут своих предков, – говорит Светлана Поливанова. – Совсем недавно на городской форум написала праправнучка одного из расстрелянных у нас в Ханты-Мансийске, просила возложить цветы на могилу... К сожалению, ее нет. В 1997 году на территории автостоянки возле КТЦ "Югра-Классик" были установлены крест и щиты с фамилиями расстрелянных и захороненных на этом месте. Крест со временем снесли, убрали и щиты. В середине 2000-ых годов архивы ФСБ были закрыты, сейчас информацию о деле репрессированного могут взять только родственники, доказав свое родство. Причем, даже в этом случае родственникам не выдают все дело (нередко по одному делу проходят несколько человек), а только ту информацию, которая касается конкретного запрашиваемого человека. Все это сегодня является препятствием для канонизации. К примеру, дело одного из репрессированных, отца Ефимия. Он был расстрелян в Казахстане, сейчас это другое государство со всеми вытекающими законодательными особенностями. Мы собираем документы для его канонизации. Но собрать информацию по его делу в Казахстане можно легко, а вот в России – нет. Возможно, это такой политический курс, лишний раз не трогать сталинский период, ведь к несчастью немалая часть общества защищает Сталина и Советский Союз. Может быть потому, что живы и потомки тех, кто писал доносы, расстреливал.

• Константин Силин