Елизавета Янькова о посещении Новгорода в 1821 году, Юрьевом монастыре и графе Аракчееве
Елизавета Петровна Янькова (1768-1861), внучка историка В.Н. Татищева, урожденная Римская-Корсакова, связанная родственными узами с Щербатовыми, Шаховскими, Архаровыми, Нащокиными, Салтыковыми, Вяземскими и многими другими, живо помнила предания, доходившие до времени Петра I, рассказывала их с удивительными подробностями, была живой летописью всего XVIII и половины XIX столетия. Все это записал за ней ее внук Дмитрий Дмитриевич Благово (1827-1897), в монашестве архимандрит Пимен. Рассказы бабушки представляют собой нечастый в русской литературе жанр изустного семейного предания, рассказа о делах минувших, предках и пращурах рода, все то, что передавалось из поколения в поколение в патриархальной старомосковской семье. Текст приводится по изданию: Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово / Издание подготовила Т.И. Орнатская. - Л.: Наука, 1989. - (Серия: Литературные памятники).
О графе Аракчееве и его приятеле Ильине
Про отца Ильина ничего сказать не умею; слыхала, что его не любили за то, что он был предан Аракчееву, который был человек строптивый, жесткий, а иногда и жестокий; но Прасковью Ивановну я знала хорошо, и в последние годы ее жизни, когда она подолгу гащивала у своей дочери Толстой, жившей в своем доме рядом с моим домом в Зубове, мы видались очень часто. Она была очень добрая, милая и благочестивая старушка. Не получив в молодых летах настоящего воспитания, она воспользовалась тем, что бывала в хорошем обществе, и, умная от природы, умела себя держать просто, но весьма прилично и с достоинством. Когда она умерла, это было в 1831 или 1832 году, брата Петра Степановича не было в Москве, и мне пришлось приготовлять графиню Елизавету Васильевну и объявить ей о кончине ее матери.
Женитьба брата Петра Степановича на Ильиной доставила ему протекцию Аракчеева, который пристроил его к князю Николаю Борисовичу Юсупову в Кремлевскую экспедицию, и ему очень повезло, пока были живы Юсупов и Аракчеев. Аракчеев так любил Ильина, что, не имея детей, хотел сделать его своим наследником, но это не состоялось, и он завещал свое новгородское имение, село Грузино, на военную богадельню, кажется, и, кроме того, был устроен где-то кадетский корпус на его иждивение. Должно быть, оттого, что Ильин умер прежде, Аракчеев и переменил свои намерения и не заблагорассудил оставить детям Ильина того, что думал передать ему самому как самому близкому своему приятелю.
О посещении Новгорода в 1821 году
Сестра княгиня Александра Вяземская более года жила уже в Петербурге со своими двумя мальчиками, Андрюшей и Сашей, которые были записаны юнкерами и готовились поступить на службу в полк. Она писала ко мне и звала меня приехать в Петербург пожить с нею и вместе с тем потешить детей, которые очень все грустили и об отце, и после кончины Сонюшки. В Петербурге я никогда не бывала, и мне любопытно было и самой побывать в этом пресловутом городе, и хотелось показать его дочерям. Брат князь Николай Семенович был в Москве зачем-то, он и уговорил меня ехать. Так я и собралась в конце августа или в начале сентября [1821 года]. Князь Николай Семенович поехал в своей коляске, а я в четырехместной карете: я, три мои дочери, Авдотья Федоровна Барыкова и горничная; из людей я взяла Фоку да Федора.
Ехали по старой петербургской дороге, которою ездили, когда еще не было шоссе. Дорога была, как все большие трактовые дороги, местами хороша, но были и очень дурные места; мосты каменные, построенные при покойной государыне Екатерине, и каменные пирамиды вместо верстовых столбов. Так как мы ехали на наемных лошадях, то останавливались где и когда хотели и по нескольку часов лишнего проводили в городах, на которые лежал нам путь. Первый большой город был Тверь; останавливались ненадолго, однако кое-что видели; город очень чистенький, и его очень красит Волга. Покойная государыня очень к Твери благоволила, и, когда город сгорел в конце 1760-х годов, она послала большое денежное пособие, - говорят, будто бы миллион, - и что поэтому-де и главная улица называется Миллионная; так я слышала. В особенности Тверь украсилась с тех пор, как в ней пожила великая княжна Екатерина Павловна, (в) 1811-1812 годах, сестра покойного государя Александра Павловича, бывшая сперва за принцем Ольденбургским, который и был генерал-губернатором в Твери.
Город очень возвысило то, что он был под управлением государева зятя. Для них тогда был выстроен прекрасный дворец с двумя церквами, православною и лютеранскою, в двух зданиях, соединенных с дворцом длинными галереями. Дворец почти рядом с собором, очень древним. Великая княгиня овдовела в конце 1812 года и, говорят, была неутешна, так что опасались тогда за ее жизнь, а в 1816 году она вышла вторым браком за короля Виртембергского и скончалась в 1819 году. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, в особенности любившая Екатерину Павловну, очень горевала о ее кончине, и государь был очень тронут этою потерей. В Твери за Волгой Отрочь монастырь, в котором жил в заточении Филипп митрополит, где он и приял мученический конец, и тут же некоторое время был настоятелем преосвященный Тихон Задонский, прежде своего епископства.
Версты четыре от города - Желтиков монастырь, где мощи святителя Арсения. Дорога песками и сосновым бором; монастырь старинный. Верст 60 за Тверью - Торжок, хорошенький и чистенький городок; там монастырь мужской, построенный преподобным Ефремом Новоторжским; мощи его на вскрытии и под спудом мощи келейника его, преподобного Авраамия. Станции три за Торжком начинаются Валдайские горы и тянутся верст на 60, так что приходилось более дня ехать этими горами. Эта часть пути очень утомительна. На одной из станций валдайские девки пристают к проезжим со своими баранками и кренделями. Князь Николай Семенович был очень туг на денежки, и когда к нему стали приставать валдайки со своими кренделями, он все с ними бранился и ничего не хотел покупать; вдруг одна какая-то поудалее говорит ему: «Купи у меня, барин, а я тебя поцелую». Что ж, ведь растаял и накупил премножество этих баранок, прислал нам в карету несколько связок и потом с досады, что истратил какой-нибудь рубль или два, несколько станций был не в духе и на всех нас дулся, а ямщику всю спину простучал тростью за то, что тот тихо его везет... На другой станции торгуют валдайскими колокольчиками, которые особенно звонки.
В Новгороде мы останавливались дольше и побывали в соборе и монастырях, где много мощей и святыни. Были в Юрьеве монастыре, который неподалеку от города. В то время он был древний монастырь, очень неважный по своим постройкам, показавшийся мне даже очень обветшавшим и совсем не таковым, как сделался впоследствии, когда благочестивая и богатая графиня Орлова стала ему благотворить из желания угодить отцу Фотию, которого тогда там еще не было. Пожелала я помянуть и несчастного князя Долгорукова, казненного при императрице Анне, мужа известной Натальи Борисовны, дочери фельдмаршала Шереметева и отца князя Михаила Ивановича; нашли ту церковь, где он погребен, и поминали. При нашем приезде в Петербург погода стояла прекрасная, и мы на первых же порах могли многое осмотреть. Я сговорилась с сестрой Вяземской, и мы нашли себе дом, в котором мы могли жить вместе, где-то около Офицерской улицы. Первые мои выезды были в домик Петра Великого, чтобы приложиться к иконе Спасителя, которая там находится, в Казанский собор и в Невскую лавру.
Об архимандрите Фотии (Спасском) и новгородском Юрьевом монастыре
В Переяславле останавливались и служили в Данилове монастыре молебен у мощей преподобного Даниила, в Никитском - у преподобного Никиты Столпника и в Федоровском женском монастыре панихиду на могиле Елизаветы Ивановны Взимковой, от которой новгородское череповское имение перешло к батюшке, потом ко мне, а я отдала его в приданое дочери Посниковой. Выехали мы рано утром и в тот же день, сентября 1, были в Ростове. За несколько дней до нас в Ростове был государь Александр Павлович, два раза в один день посетил Яковлевский монастырь и, зная и уважая иеромонаха Амфилохия, ходил к нему в келью и более получаса провел у него в духовной беседе. В 1818 году в бытность свою в Ростове государыня императрица Мария Феодоровна посещала Яковлевский монастырь, и так как в то время там не было настоятеля, недавно пред тем умершего, то принимал императрицу старец Амфилохий как старейший из братии, и государыня с ним милостиво беседовала.
За несколько месяцев пред тем ему был высочайше пожалован наперсный алмазный крест. Он был родом из самого Ростова, где отец его был священником в одной из приходских церквей, а дед, тоже священник в одном селе, был рукоположен самим святителем Димитрием. Мирским именем отца Амфилохия звали Андреем; он с детства, говорят, любил ходить в церковь и плакивал, когда ему случалось проспать утреню. Так как в Ростове исстари много было иконописцев и в особенности мастеров, пишущих иконы по финифти, то и он научился этому мастерству и сделался искусным иконописцем. Когда он пришел в совершенный возраст, отец его женил, и он был в скором времени после того посвящен в дьякона и имел дочь. При покойной императрице Екатерине потребовалось в Москве поновить Успенский собор живописью. Для этого велено было выбрать хороших мастеров и преимущественно из духовенства, которое тогда много в этом упражнялось.
В числе прочих сподобился и ростовский дьякон Андрей потрудиться во храме Успения богоматери. Покуда он в Москве работал, жена его умерла. Возвратясь на родину, он погоревал о жене, дочь свою отдал кому-то из родных на воспитание, а сам пошел в Яковлевский монастырь и по прошествии немногих лет был пострижен, посвящен во иеромонаха и назначен гробовым к мощам святителя. Жизнь его была самая строгая, подвижническая, и в особенности он отличался кротостью, терпеливостью и смирением. Весь город его чтил и уважал, и все, посещавшие Ростов, желали быть его духовными детьми. Между прочим, в числе их была и графиня Орлова, которая по нескольку недель гащивала в Ростове, преимущественно во время четыредесятницы. Он первый указал ей на отца Фотия, который был в начале 1820-х годов неизвестным игуменом какого-то новгородского монастырька и был почему-то известен отцу Амфилохию. Впрочем, не мудрено, потому что его все знали, и когда графиня Орлова стала просить у старца указать ей на опытного человека, руководительству которого она могла себя вверить, он ей тогда и указал на Фотия; это было или в 1820 или в 1821 году.
С этих пор Фотий и пошел в гору, его стали переводить из монастыря в монастырь и, наконец, перевели в Юрьев монастырь, который и обязан ему тем, что он из него сделал при щедрой помощи Орловой. Случившееся пред нашим приездом посещение государя так обрадовало отца Амфилохия и потрясло, что дня два спустя, 25 или 26 августа, с ним сделалось дурно в церкви, и его оттуда вынесли на руках, и что он с тех пор все пребывает у себя в келье. Однако слабость его не помешала ему нас исповедать, но сидя, и он благословил нас иконами. Он был, по-видимому, в прежнее время довольно высокого роста, но тут он был уже сгорблен, очень худ и бледен и говорил слабым и едва внятным голосом; видно было, что свеча догорала. Настоятелем монастыря был в то время родной племянник отца Амфилохия архимандрит Иннокентий, бывший прежде священником и, овдовев, пошедший в монашество. Он был невысок ростом, довольно плотный, с очень приятным лицом и весьма ласковым, мягким взглядом; человек приветливый и умевший говорить очень красно и сладко. Он был настоятелем почти тридцать лет и заслужил общее уважение. Под конец он стал страдать ногами, сделались раны, потом оказалась у него каменная болезнь от долгих стояний и продолжительных служений, и он умер в конце 1840-х годов. Его очень любила Орлова, которая тоже немало сделала и для Яковлевского монастыря. Отец Амфилохий недолго пожил после нас; в мае месяце следующего 1824 года его не стало: он, говорят, скончался тихо, заснул с молитвою в устах.
Упомянув о Фотии, при случае скажу все, что про него слышала от людей, коротко его знавших,и, между прочим, от тех же Посниковых, которых Орлова с ним познакомила. Одни его чересчур хвалили, другие взводили на него напраслины и всячески на него клеветали; доставалось и на долю Орловой. Вся его монашеская жизнь была на моей памяти; часто говаривала мне про него Катерина Сергеевна Герард, великая поклонница митрополита Филарета, не совсем долюбливавшего Фотия, но и она, хотя и не превозносила его до небес, никогда дурно про него не отзывалась. Откуда он был родом, хорошенько не припомню; кажется, отец его был причетником, по фамилии Спасский; мальчика звали Петром. Он учился очень усердно, так что по окончании всех учений был сам сделан законоучителем. Жизни он был очень воздержной и совсем монашеской, хотя еще и не был монахом. Кто обратил на него сперва внимание - не знаю, но только он в скором времени попал в настоятели в Новгородскую губернию и был игуменом Сковородского и Деревяницкого монастырей; в котором прежде - не знаю, и тут он и познакомился с Орловой. По ее знатности, богатству и по приближенности ко двору все пред нею низкопоклонничали и лебезили, а он обошелся с нею просто, холодно и даже сурово. Именно этим-то он графиню и расположил к себе: ей странным показалось, что он обращается с нею не как все прочие.
Когда она пригляделась к нему и уверилась, что он хороший монах да еще и строгий подвижник, она обратилась к нему за духовными наставлениями. Он и тут ее ошеломил и сказал ей прямо, о чем другие и намекнуть ей боялись: «Ты не очень превозносись своим богатством: оно греховное, преступно нажитое». Графиня отца своего любила, чтила его память и, узнав о нем подробности, которые от нее таили, решилась посвятить всю свою жизнь добрым делам и, расточая на них свои богатства, замаливать грехи отца и спасти его душу. Из благодарности к Фотию, что он открыл ей тайны об ее отце, она вполне предалась его руководству, и Фотий стал распорядителем ее имущества и советником всех ее действий. Когда его перевели в Юрьев монастырь под самым Новгородом, рядом с монастырем графиня купила мызу и стала обновлять забытый и обедневший очень древний монастырь. Думаю, что Фотия перевели в Юрьев монастырь в 1822 или в 1823 году, потому что, когда мы ехали в Петербург в 1821 году, его там еще в ту пору не было, и в продолжение тринадцати или четырнадцати лет, что Фотий был юрьевским архимандритом, он сделал беднейший монастырь одним из самых богатых в России.
Что рассказывали недоброжелатели и враги Фотия про его будто бы предосудительные отношения к графине, - пустая выдумка и злая клевета. Он был строгой жизни и к женщинам вообще очень суровый, а графиня пребогомольная и преблагочестивая девица. Говорили, что она была в тайном постриге 10 и что она пошла бы и совсем в монастырь, да не было ей позволено, и потому она оставалась в миру, а носила под своими богатыми туалетами власяницу и жила, как монахиня. Фотий считался некоторыми людьми за фанатика оттого, что строго держался православия и не одобрял многих духовных книг, которые в то время, то есть в 1820-х годах, стали печатать при тогдашнем министре духовных дел князе Голицыне Александре Николаевиче. Голицын почуял, что Фотий ему недоброжелатель, и старался было его придавить, но тот забрал уже силу, и Орлова его оберегала от погибели всем своим сильным влиянием. Может статься, Фотий и взаправду преувеличивал вещи и видел бесовщину, где ее и не было, но только это совсем не из притворства, а потому что ему самому чуялось во многом вражеское наваждение. Его упрекали, что он и графиню слишком запугал дьяволом и так прибрал к рукам, что она, бедная, ступить боялась, не посоветовавшись и не спросясь, не зная, не будет ли это в угождение врагу.
Сказывали, что когда Фотий читал какую-нибудь духовную книгу и встречал мысль, с которою не был согласен, то отмечал на полях: ложь, ересь бесовская. Катерина Сергеевна Герард иногда посмеивалась над Фотием и говаривала: «Il voit le diable ou n'existe pas», но никогда нимало не заподозрила его искренности и не отвергала его подвижнической строгой жизни, а я знаю, что она глядела глазами митрополита Филарета и руководилась его мыслями. Года за два или за полтора до своей смерти Фотий приезжал в Москву, жил сколько-то времени и посетил многие из московских городских и загородных монастырей и везде сделал пожертвования: где бриллиантовый крест, где панагию, где так дал деньгами, а то и графиню расположил помочь там, где видел нужду. От очень строгого поста и всегдашнего воздержания здоровье отца Фотия стало слабеть, он изнемогал, чувствовал упадок сил и окончил жизнь в 1836 или 1837 году.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
О графе Аракчееве и его приятеле Ильине
Про отца Ильина ничего сказать не умею; слыхала, что его не любили за то, что он был предан Аракчееву, который был человек строптивый, жесткий, а иногда и жестокий; но Прасковью Ивановну я знала хорошо, и в последние годы ее жизни, когда она подолгу гащивала у своей дочери Толстой, жившей в своем доме рядом с моим домом в Зубове, мы видались очень часто. Она была очень добрая, милая и благочестивая старушка. Не получив в молодых летах настоящего воспитания, она воспользовалась тем, что бывала в хорошем обществе, и, умная от природы, умела себя держать просто, но весьма прилично и с достоинством. Когда она умерла, это было в 1831 или 1832 году, брата Петра Степановича не было в Москве, и мне пришлось приготовлять графиню Елизавету Васильевну и объявить ей о кончине ее матери.
Женитьба брата Петра Степановича на Ильиной доставила ему протекцию Аракчеева, который пристроил его к князю Николаю Борисовичу Юсупову в Кремлевскую экспедицию, и ему очень повезло, пока были живы Юсупов и Аракчеев. Аракчеев так любил Ильина, что, не имея детей, хотел сделать его своим наследником, но это не состоялось, и он завещал свое новгородское имение, село Грузино, на военную богадельню, кажется, и, кроме того, был устроен где-то кадетский корпус на его иждивение. Должно быть, оттого, что Ильин умер прежде, Аракчеев и переменил свои намерения и не заблагорассудил оставить детям Ильина того, что думал передать ему самому как самому близкому своему приятелю.
О посещении Новгорода в 1821 году
Сестра княгиня Александра Вяземская более года жила уже в Петербурге со своими двумя мальчиками, Андрюшей и Сашей, которые были записаны юнкерами и готовились поступить на службу в полк. Она писала ко мне и звала меня приехать в Петербург пожить с нею и вместе с тем потешить детей, которые очень все грустили и об отце, и после кончины Сонюшки. В Петербурге я никогда не бывала, и мне любопытно было и самой побывать в этом пресловутом городе, и хотелось показать его дочерям. Брат князь Николай Семенович был в Москве зачем-то, он и уговорил меня ехать. Так я и собралась в конце августа или в начале сентября [1821 года]. Князь Николай Семенович поехал в своей коляске, а я в четырехместной карете: я, три мои дочери, Авдотья Федоровна Барыкова и горничная; из людей я взяла Фоку да Федора.
Ехали по старой петербургской дороге, которою ездили, когда еще не было шоссе. Дорога была, как все большие трактовые дороги, местами хороша, но были и очень дурные места; мосты каменные, построенные при покойной государыне Екатерине, и каменные пирамиды вместо верстовых столбов. Так как мы ехали на наемных лошадях, то останавливались где и когда хотели и по нескольку часов лишнего проводили в городах, на которые лежал нам путь. Первый большой город был Тверь; останавливались ненадолго, однако кое-что видели; город очень чистенький, и его очень красит Волга. Покойная государыня очень к Твери благоволила, и, когда город сгорел в конце 1760-х годов, она послала большое денежное пособие, - говорят, будто бы миллион, - и что поэтому-де и главная улица называется Миллионная; так я слышала. В особенности Тверь украсилась с тех пор, как в ней пожила великая княжна Екатерина Павловна, (в) 1811-1812 годах, сестра покойного государя Александра Павловича, бывшая сперва за принцем Ольденбургским, который и был генерал-губернатором в Твери.
Город очень возвысило то, что он был под управлением государева зятя. Для них тогда был выстроен прекрасный дворец с двумя церквами, православною и лютеранскою, в двух зданиях, соединенных с дворцом длинными галереями. Дворец почти рядом с собором, очень древним. Великая княгиня овдовела в конце 1812 года и, говорят, была неутешна, так что опасались тогда за ее жизнь, а в 1816 году она вышла вторым браком за короля Виртембергского и скончалась в 1819 году. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, в особенности любившая Екатерину Павловну, очень горевала о ее кончине, и государь был очень тронут этою потерей. В Твери за Волгой Отрочь монастырь, в котором жил в заточении Филипп митрополит, где он и приял мученический конец, и тут же некоторое время был настоятелем преосвященный Тихон Задонский, прежде своего епископства.
Версты четыре от города - Желтиков монастырь, где мощи святителя Арсения. Дорога песками и сосновым бором; монастырь старинный. Верст 60 за Тверью - Торжок, хорошенький и чистенький городок; там монастырь мужской, построенный преподобным Ефремом Новоторжским; мощи его на вскрытии и под спудом мощи келейника его, преподобного Авраамия. Станции три за Торжком начинаются Валдайские горы и тянутся верст на 60, так что приходилось более дня ехать этими горами. Эта часть пути очень утомительна. На одной из станций валдайские девки пристают к проезжим со своими баранками и кренделями. Князь Николай Семенович был очень туг на денежки, и когда к нему стали приставать валдайки со своими кренделями, он все с ними бранился и ничего не хотел покупать; вдруг одна какая-то поудалее говорит ему: «Купи у меня, барин, а я тебя поцелую». Что ж, ведь растаял и накупил премножество этих баранок, прислал нам в карету несколько связок и потом с досады, что истратил какой-нибудь рубль или два, несколько станций был не в духе и на всех нас дулся, а ямщику всю спину простучал тростью за то, что тот тихо его везет... На другой станции торгуют валдайскими колокольчиками, которые особенно звонки.
В Новгороде мы останавливались дольше и побывали в соборе и монастырях, где много мощей и святыни. Были в Юрьеве монастыре, который неподалеку от города. В то время он был древний монастырь, очень неважный по своим постройкам, показавшийся мне даже очень обветшавшим и совсем не таковым, как сделался впоследствии, когда благочестивая и богатая графиня Орлова стала ему благотворить из желания угодить отцу Фотию, которого тогда там еще не было. Пожелала я помянуть и несчастного князя Долгорукова, казненного при императрице Анне, мужа известной Натальи Борисовны, дочери фельдмаршала Шереметева и отца князя Михаила Ивановича; нашли ту церковь, где он погребен, и поминали. При нашем приезде в Петербург погода стояла прекрасная, и мы на первых же порах могли многое осмотреть. Я сговорилась с сестрой Вяземской, и мы нашли себе дом, в котором мы могли жить вместе, где-то около Офицерской улицы. Первые мои выезды были в домик Петра Великого, чтобы приложиться к иконе Спасителя, которая там находится, в Казанский собор и в Невскую лавру.
Об архимандрите Фотии (Спасском) и новгородском Юрьевом монастыре
В Переяславле останавливались и служили в Данилове монастыре молебен у мощей преподобного Даниила, в Никитском - у преподобного Никиты Столпника и в Федоровском женском монастыре панихиду на могиле Елизаветы Ивановны Взимковой, от которой новгородское череповское имение перешло к батюшке, потом ко мне, а я отдала его в приданое дочери Посниковой. Выехали мы рано утром и в тот же день, сентября 1, были в Ростове. За несколько дней до нас в Ростове был государь Александр Павлович, два раза в один день посетил Яковлевский монастырь и, зная и уважая иеромонаха Амфилохия, ходил к нему в келью и более получаса провел у него в духовной беседе. В 1818 году в бытность свою в Ростове государыня императрица Мария Феодоровна посещала Яковлевский монастырь, и так как в то время там не было настоятеля, недавно пред тем умершего, то принимал императрицу старец Амфилохий как старейший из братии, и государыня с ним милостиво беседовала.
За несколько месяцев пред тем ему был высочайше пожалован наперсный алмазный крест. Он был родом из самого Ростова, где отец его был священником в одной из приходских церквей, а дед, тоже священник в одном селе, был рукоположен самим святителем Димитрием. Мирским именем отца Амфилохия звали Андреем; он с детства, говорят, любил ходить в церковь и плакивал, когда ему случалось проспать утреню. Так как в Ростове исстари много было иконописцев и в особенности мастеров, пишущих иконы по финифти, то и он научился этому мастерству и сделался искусным иконописцем. Когда он пришел в совершенный возраст, отец его женил, и он был в скором времени после того посвящен в дьякона и имел дочь. При покойной императрице Екатерине потребовалось в Москве поновить Успенский собор живописью. Для этого велено было выбрать хороших мастеров и преимущественно из духовенства, которое тогда много в этом упражнялось.
В числе прочих сподобился и ростовский дьякон Андрей потрудиться во храме Успения богоматери. Покуда он в Москве работал, жена его умерла. Возвратясь на родину, он погоревал о жене, дочь свою отдал кому-то из родных на воспитание, а сам пошел в Яковлевский монастырь и по прошествии немногих лет был пострижен, посвящен во иеромонаха и назначен гробовым к мощам святителя. Жизнь его была самая строгая, подвижническая, и в особенности он отличался кротостью, терпеливостью и смирением. Весь город его чтил и уважал, и все, посещавшие Ростов, желали быть его духовными детьми. Между прочим, в числе их была и графиня Орлова, которая по нескольку недель гащивала в Ростове, преимущественно во время четыредесятницы. Он первый указал ей на отца Фотия, который был в начале 1820-х годов неизвестным игуменом какого-то новгородского монастырька и был почему-то известен отцу Амфилохию. Впрочем, не мудрено, потому что его все знали, и когда графиня Орлова стала просить у старца указать ей на опытного человека, руководительству которого она могла себя вверить, он ей тогда и указал на Фотия; это было или в 1820 или в 1821 году.
С этих пор Фотий и пошел в гору, его стали переводить из монастыря в монастырь и, наконец, перевели в Юрьев монастырь, который и обязан ему тем, что он из него сделал при щедрой помощи Орловой. Случившееся пред нашим приездом посещение государя так обрадовало отца Амфилохия и потрясло, что дня два спустя, 25 или 26 августа, с ним сделалось дурно в церкви, и его оттуда вынесли на руках, и что он с тех пор все пребывает у себя в келье. Однако слабость его не помешала ему нас исповедать, но сидя, и он благословил нас иконами. Он был, по-видимому, в прежнее время довольно высокого роста, но тут он был уже сгорблен, очень худ и бледен и говорил слабым и едва внятным голосом; видно было, что свеча догорала. Настоятелем монастыря был в то время родной племянник отца Амфилохия архимандрит Иннокентий, бывший прежде священником и, овдовев, пошедший в монашество. Он был невысок ростом, довольно плотный, с очень приятным лицом и весьма ласковым, мягким взглядом; человек приветливый и умевший говорить очень красно и сладко. Он был настоятелем почти тридцать лет и заслужил общее уважение. Под конец он стал страдать ногами, сделались раны, потом оказалась у него каменная болезнь от долгих стояний и продолжительных служений, и он умер в конце 1840-х годов. Его очень любила Орлова, которая тоже немало сделала и для Яковлевского монастыря. Отец Амфилохий недолго пожил после нас; в мае месяце следующего 1824 года его не стало: он, говорят, скончался тихо, заснул с молитвою в устах.
Упомянув о Фотии, при случае скажу все, что про него слышала от людей, коротко его знавших,и, между прочим, от тех же Посниковых, которых Орлова с ним познакомила. Одни его чересчур хвалили, другие взводили на него напраслины и всячески на него клеветали; доставалось и на долю Орловой. Вся его монашеская жизнь была на моей памяти; часто говаривала мне про него Катерина Сергеевна Герард, великая поклонница митрополита Филарета, не совсем долюбливавшего Фотия, но и она, хотя и не превозносила его до небес, никогда дурно про него не отзывалась. Откуда он был родом, хорошенько не припомню; кажется, отец его был причетником, по фамилии Спасский; мальчика звали Петром. Он учился очень усердно, так что по окончании всех учений был сам сделан законоучителем. Жизни он был очень воздержной и совсем монашеской, хотя еще и не был монахом. Кто обратил на него сперва внимание - не знаю, но только он в скором времени попал в настоятели в Новгородскую губернию и был игуменом Сковородского и Деревяницкого монастырей; в котором прежде - не знаю, и тут он и познакомился с Орловой. По ее знатности, богатству и по приближенности ко двору все пред нею низкопоклонничали и лебезили, а он обошелся с нею просто, холодно и даже сурово. Именно этим-то он графиню и расположил к себе: ей странным показалось, что он обращается с нею не как все прочие.
Когда она пригляделась к нему и уверилась, что он хороший монах да еще и строгий подвижник, она обратилась к нему за духовными наставлениями. Он и тут ее ошеломил и сказал ей прямо, о чем другие и намекнуть ей боялись: «Ты не очень превозносись своим богатством: оно греховное, преступно нажитое». Графиня отца своего любила, чтила его память и, узнав о нем подробности, которые от нее таили, решилась посвятить всю свою жизнь добрым делам и, расточая на них свои богатства, замаливать грехи отца и спасти его душу. Из благодарности к Фотию, что он открыл ей тайны об ее отце, она вполне предалась его руководству, и Фотий стал распорядителем ее имущества и советником всех ее действий. Когда его перевели в Юрьев монастырь под самым Новгородом, рядом с монастырем графиня купила мызу и стала обновлять забытый и обедневший очень древний монастырь. Думаю, что Фотия перевели в Юрьев монастырь в 1822 или в 1823 году, потому что, когда мы ехали в Петербург в 1821 году, его там еще в ту пору не было, и в продолжение тринадцати или четырнадцати лет, что Фотий был юрьевским архимандритом, он сделал беднейший монастырь одним из самых богатых в России.
Что рассказывали недоброжелатели и враги Фотия про его будто бы предосудительные отношения к графине, - пустая выдумка и злая клевета. Он был строгой жизни и к женщинам вообще очень суровый, а графиня пребогомольная и преблагочестивая девица. Говорили, что она была в тайном постриге 10 и что она пошла бы и совсем в монастырь, да не было ей позволено, и потому она оставалась в миру, а носила под своими богатыми туалетами власяницу и жила, как монахиня. Фотий считался некоторыми людьми за фанатика оттого, что строго держался православия и не одобрял многих духовных книг, которые в то время, то есть в 1820-х годах, стали печатать при тогдашнем министре духовных дел князе Голицыне Александре Николаевиче. Голицын почуял, что Фотий ему недоброжелатель, и старался было его придавить, но тот забрал уже силу, и Орлова его оберегала от погибели всем своим сильным влиянием. Может статься, Фотий и взаправду преувеличивал вещи и видел бесовщину, где ее и не было, но только это совсем не из притворства, а потому что ему самому чуялось во многом вражеское наваждение. Его упрекали, что он и графиню слишком запугал дьяволом и так прибрал к рукам, что она, бедная, ступить боялась, не посоветовавшись и не спросясь, не зная, не будет ли это в угождение врагу.
Сказывали, что когда Фотий читал какую-нибудь духовную книгу и встречал мысль, с которою не был согласен, то отмечал на полях: ложь, ересь бесовская. Катерина Сергеевна Герард иногда посмеивалась над Фотием и говаривала: «Il voit le diable ou n'existe pas», но никогда нимало не заподозрила его искренности и не отвергала его подвижнической строгой жизни, а я знаю, что она глядела глазами митрополита Филарета и руководилась его мыслями. Года за два или за полтора до своей смерти Фотий приезжал в Москву, жил сколько-то времени и посетил многие из московских городских и загородных монастырей и везде сделал пожертвования: где бриллиантовый крест, где панагию, где так дал деньгами, а то и графиню расположил помочь там, где видел нужду. От очень строгого поста и всегдашнего воздержания здоровье отца Фотия стало слабеть, он изнемогал, чувствовал упадок сил и окончил жизнь в 1836 или 1837 году.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky