День в истории. Луначарский: от телеги до поезда
23 ноября — день рождения Анатолия Васильевича Луначарского (1875—1933), революционера, большевика, наркома просвещения РСФСР (1917—1929).
Вот как всё начиналось:
Это будущий нарком просвещения в телеге перед Кадниковской тюрьмой, Вологодская губерния. В 1900 году Анатолий Васильевич был арестован в Киеве и отправлен в ссылку сначала в Калугу, потом — в Вологодскую губернию (в 1902 году) и в Тотьму (в 1903). Ссылка закончилась в 1904 году.
А это фотография 1930 года. Нарком уже бывший:
А.В. Луначарский и его жена Наталья Розенель (1900—1962) в Берлине. 1930
Кстати, думаю, что всё на этой фотографии — Луначарский, пассажирский поезд, товарищ Розенель рядом... вызывало у современников определённые ассоциации. Какие? Понять это позволяет вот эта карикатура из советской печати годом ранее, в 1929 году.
Рисунок Л.М. «Успехи физкультуры. Человек, удержавший курьерский поезд». 1929 год
Правда, для современного читателя опять ничего не понятно. Почему удержал поезд? Какой поезд? Можно догадаться, что карикатура содержит какой-то заряд сатиры или иронии против наркома, но в чём повод?
Вот ответ. Варлам Шаламов: «Он [Луначарский] любил говорить, а мы любили его слушать.
На партийной чистке зал был переполнен в день, когда проходил чистку Луначарский. Каприйская школа, группа «Вперёд», богостроительство — всё это проходило перед нами в живых образных картинах, нарисованных умно и живо. Часа три рассказывал Луначарский о себе, и все слушали, затаив дыхание — так всё это было интересно, поучительно. Председатель уже готовился вымолвить «считать проверенным», как вдруг откуда–то из задних рядов, от печки, раздался голос:
— А скажите, Анатолий Васильевич, как это вы поезд остановили?
Луначарский махнул рукой.
— Ах, этот поезд, поезд… Никакого поезда я не останавливал. Ведь тысячу раз я об этом рассказывал. Вот как было дело. Я с женой уезжал в Ленинград. Я поехал на вокзал раньше и приехал вовремя. А жена задержалась. Знаете — женские сборы. Я хожу вдоль вагона, жду, посматриваю в стороны. Подходит начальник вокзала:
— Почему вы не садитесь в вагон, товарищ Луначарский? Опаздывает кто–нибудь?
— Да, видите, жена задержалась.
— Да вы не беспокойтесь. Не волнуйтесь, всё будет в порядке.
Действительно, прошло две–три минуты, пришла моя жена, мы сели в вагон, и поезд двинулся.
Вот как было дело. А вы — «Нарком поезд остановил»...»
Может быть, однако, всё было и не так гладко и бесконфликтно, как рассказал Анатолий Васильевич (в изложении Шаламова). Тут более важно и ценно другое: что наркому рядовым гражданином («из задних рядов, от печки») мог быть задан не слишком приятный для него вопрос, и члену Советского правительства приходилось публично оправдываться. И вообще, надо заметить, что чистка в 20-е годы была демократическим мероприятием, сродни выборам: на ней любому партийному начальнику можно было задать любой каверзный вопрос, если он имел какое-то отношение к его биографии, и он был обязан ответить. А если в его деятельности имелись какие-то тёмные стороны, то чистка запросто могла закончиться для него утратой партбилета. В общем, это был придирчивый экзамен, проверка для руководства всех рангов.
Диссидентка Елена Боннэр вспоминала, по рассказам старших, о чистках: «Потом спрашивали про жен и иногда про детей. Оказалось, что некоторые люди бьют своих жен и пьют много водки. Батаня [бабушка Елены] бы сказала, что порядочные люди такое не спрашивают. Иногда тот, которого чистили, говорил, что больше не будет бить или пить». В самом деле! Разве это не абсолютно приватное, личное, можно даже сказать, интимное дело каждого большевика — бить или не бить свою сугубо частную, персональную жену? Ведь не жалуется! А если ей это нравится? Как гласит старинная народная мудрость: «Бей жену к обеду, а к ужину опять — без боя за стол не сядь. Бей жену обухом, припади да понюхай: дышит? Морочит, ещё хочет». И т.д. Диссидентам, поборникам прав человека никогда не понять такого возмутительного вмешательства красных в частную жизнь! Порядочные люди такого не спросят!..
Всего в ходе чистки 1929 года из партии было исключено около 100 тысяч человек, или 10,2 % членов партии. Вероятно, Луначарский лишился своего поста наркома (получил взамен должность посла) в сентябре 1929 года не из-за истории с поездом. И уж точно не только из-за неё. Но в глазах общественности всё выглядело примерно так: зазнался, подхватил вирус комчванства? Что ж, каковы бы ни были заслуги, придётся отдохнуть от высокой должности...
Вот как всё начиналось:
Это будущий нарком просвещения в телеге перед Кадниковской тюрьмой, Вологодская губерния. В 1900 году Анатолий Васильевич был арестован в Киеве и отправлен в ссылку сначала в Калугу, потом — в Вологодскую губернию (в 1902 году) и в Тотьму (в 1903). Ссылка закончилась в 1904 году.
А это фотография 1930 года. Нарком уже бывший:
А.В. Луначарский и его жена Наталья Розенель (1900—1962) в Берлине. 1930
Кстати, думаю, что всё на этой фотографии — Луначарский, пассажирский поезд, товарищ Розенель рядом... вызывало у современников определённые ассоциации. Какие? Понять это позволяет вот эта карикатура из советской печати годом ранее, в 1929 году.
Рисунок Л.М. «Успехи физкультуры. Человек, удержавший курьерский поезд». 1929 год
Правда, для современного читателя опять ничего не понятно. Почему удержал поезд? Какой поезд? Можно догадаться, что карикатура содержит какой-то заряд сатиры или иронии против наркома, но в чём повод?
Вот ответ. Варлам Шаламов: «Он [Луначарский] любил говорить, а мы любили его слушать.
На партийной чистке зал был переполнен в день, когда проходил чистку Луначарский. Каприйская школа, группа «Вперёд», богостроительство — всё это проходило перед нами в живых образных картинах, нарисованных умно и живо. Часа три рассказывал Луначарский о себе, и все слушали, затаив дыхание — так всё это было интересно, поучительно. Председатель уже готовился вымолвить «считать проверенным», как вдруг откуда–то из задних рядов, от печки, раздался голос:
— А скажите, Анатолий Васильевич, как это вы поезд остановили?
Луначарский махнул рукой.
— Ах, этот поезд, поезд… Никакого поезда я не останавливал. Ведь тысячу раз я об этом рассказывал. Вот как было дело. Я с женой уезжал в Ленинград. Я поехал на вокзал раньше и приехал вовремя. А жена задержалась. Знаете — женские сборы. Я хожу вдоль вагона, жду, посматриваю в стороны. Подходит начальник вокзала:
— Почему вы не садитесь в вагон, товарищ Луначарский? Опаздывает кто–нибудь?
— Да, видите, жена задержалась.
— Да вы не беспокойтесь. Не волнуйтесь, всё будет в порядке.
Действительно, прошло две–три минуты, пришла моя жена, мы сели в вагон, и поезд двинулся.
Вот как было дело. А вы — «Нарком поезд остановил»...»
Может быть, однако, всё было и не так гладко и бесконфликтно, как рассказал Анатолий Васильевич (в изложении Шаламова). Тут более важно и ценно другое: что наркому рядовым гражданином («из задних рядов, от печки») мог быть задан не слишком приятный для него вопрос, и члену Советского правительства приходилось публично оправдываться. И вообще, надо заметить, что чистка в 20-е годы была демократическим мероприятием, сродни выборам: на ней любому партийному начальнику можно было задать любой каверзный вопрос, если он имел какое-то отношение к его биографии, и он был обязан ответить. А если в его деятельности имелись какие-то тёмные стороны, то чистка запросто могла закончиться для него утратой партбилета. В общем, это был придирчивый экзамен, проверка для руководства всех рангов.
Диссидентка Елена Боннэр вспоминала, по рассказам старших, о чистках: «Потом спрашивали про жен и иногда про детей. Оказалось, что некоторые люди бьют своих жен и пьют много водки. Батаня [бабушка Елены] бы сказала, что порядочные люди такое не спрашивают. Иногда тот, которого чистили, говорил, что больше не будет бить или пить». В самом деле! Разве это не абсолютно приватное, личное, можно даже сказать, интимное дело каждого большевика — бить или не бить свою сугубо частную, персональную жену? Ведь не жалуется! А если ей это нравится? Как гласит старинная народная мудрость: «Бей жену к обеду, а к ужину опять — без боя за стол не сядь. Бей жену обухом, припади да понюхай: дышит? Морочит, ещё хочет». И т.д. Диссидентам, поборникам прав человека никогда не понять такого возмутительного вмешательства красных в частную жизнь! Порядочные люди такого не спросят!..
Всего в ходе чистки 1929 года из партии было исключено около 100 тысяч человек, или 10,2 % членов партии. Вероятно, Луначарский лишился своего поста наркома (получил взамен должность посла) в сентябре 1929 года не из-за истории с поездом. И уж точно не только из-за неё. Но в глазах общественности всё выглядело примерно так: зазнался, подхватил вирус комчванства? Что ж, каковы бы ни были заслуги, придётся отдохнуть от высокой должности...