Калмыки и поляки: мы знаем друг друга давно?

В году 1990-м, а может, и позже, довелось прочитать в тексте, касающемся истории калмыков, о том, что польский источник (то ли художественная книга, то ли научная статья или что другое – плохо помню) сообщает о «диких калмуцех». Ну, конечно, благополучно забыла, где это читала. Между тем на задворках памяти эти сведения оставались, даже смутно помнила, что как будто речь шла и о Ягеллонском университете. Может, там была ссылка на Матвея Меховского, профессора Краковского (Ягеллонского) университета, историка и географа эпохи Возрождения? Или современный ученый ссылался на какого-то средневекового автора? В итоге, много лет спустя, я всё же обратилась в библиотеку и архив уважаемого вуза, откуда ответили, что, к сожалению, не смогли найти какой-либо источник, упоминающий калмыков. Что, естественно, удивило: ведь еще Ян Потоцкий, автор «Рукописи, найденной в Сарагосе», писал о калмыках в «Путешествии в Астрахань и окрестные страны в 1797 году». А еще раньше, в 1521 году (да, в XVI веке!), о калмыках сообщал и Матвей Меховский (Маттео Миехов или Маттиас (Матеуш) из Мехова) в «Трактате о двух Сарматиях». Странный (или готический, или плутовской) роман Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе», помнится, долго читала, путаясь, сбиваясь, временами не понимая интенцию писателя. Лет шесть назад решила перечитать эту ухабистую книгу, стоящую у меня на полке рядом с «Маршем Радецкого» Йозефа Рота, даже взяла её с собой в Краков, надеясь в дороге убить время за вторым прочтением. И спросила двух польских студенток в хостеле, читали ли они «Rękopis znaleziony w Saragossie» Потоцкого. Девушки посмотрели на обложку и титульный лист книги, на котором стоит и название по-польски, пожали плечами. Даже обидно стало за Потоцкого. В ноябре 1990 года в газете «Элистинские новости» (ныне «Элистинская панорама») была опубликована статья «Калмыкия в творчестве поляков» историка Ивана Борисенко. В ней калмыцкий ученый рассказал о живописи не только Александра Орловского (1777-1832), которого упоминает Пушкин в «Путешествии в Арзрум» («Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся их уродливые, косматые кони, знакомые вам по прекрасным рисункам Орловского»), но и «крупнейшего художника-реалиста» Юзефа Мариана Хелмоньского (Józef Marian Chełmoński,1849-1914). Борисенко привёл также интересные сведения о Яне Потоцком, Юзефе (Иосифе Викентьевиче) Бентковском и Владиславе Котвиче. Профессор Санкт-Петербургского университета В. Л. Котвич, как известно, внес неоценимый вклад в исследование калмыцкой культуры. До 1918 года он 4 раза побывал в Калмыкии. После этих научных экспедиций, в ходе которых был собран уникальный материал, опубликованы «Калмыцкие загадки и пословицы» (1905) и «Опыт грамматики калмыцкого разговорного языка» (1915). Произведения живописца-баталиста А. О. Орловского «Калмык верхом» (1808) и «Два калмыка верхом» (1815) хранятся в Русском музее, другие картины («Два всадника калмыка», «Калмык в меховом кафтане») – в Национальном музее Варшавы, а «Бунт Пугачёва» – в музее города Щецина (Польша). Там же имеется полотно «Продажа коня» (1888) Ю. Хелмоньского, где запечатлён калмык-казак. Как пишет Борисенко, эта картина экспонировалась в Москве в 1974 году на художественной выставке, посвященной 30-летию Польской Народной Республики. Об Орловском барон Николай Врангель, историк искусства, писал: "Первый поэт войны и мира, поэт героического эпоса. Курьезный оригинал, о котором говорят все, но жизнь которого мало известна. Легендарная личность, герой невероятных похождений, забавный чудак, дикий самодур и изысканный коллекционер редкостей. Первый художник быта, насмешник-карикатурист, портретист, живописец животных, пейзажист, может быть, скульптор. Поляк, ученик француза, проведший полжизни в России». А Михаил Пыляев в книге «Замечательные чудаки и оригиналы» рассказывает о нем: «...известный художник Орловский очень часто выходил из дому в наряде лезгинца, с кинжалом и в папахе. Орловский был мужчина высокого роста, смуглый, черноглазый и силы большой, наряд черкеса очень шел к нему, нередко ему сопутствовали два его камердинера, из которых один желтолицый, узкоглазый калмык в своем родном одеянии, и другой – черный как смоль араб в широких шальварах, куртке и чалме». Пушкин, кстати, упоминает Орловского и в других произведениях, а в первой редакции вышеприведенная цитата из «Путешествия в Арзрум» звучит несколько иначе: «На днях, покаместь запрягали мне лошадей, пошёл я к калмыцким кибиткам (т.е. круглому плетню, крытому шестами обтянутому белым войлоком, с отверстием вверху). У кибитки паслись уродливые и косматые кони, знакомые нам по верному карандашу Орловского» (Кавказский дневник, 1829, 15 мая). У польского и немецкого художника Даниэля Ходовецкого (1726-1801), которому поэт Серебряного века Михаил Кузмин посвятил строки («Наверно, нежный Ходовецкий гравировал мои мечты…»), есть работа «Уход калмыков». Более 15 лет назад, в 1999 году, в литературно-художественном и культурологическом журнале «Меценат и мир» (№8-10) была опубликована статья польского профессора-востоковеда Эдварда Трыярского (Edward Tryjarski) «Сообщения поляков о калмыках с 1870 года» (перевод с английского Дениса Романова). В ней сообщается, что преподаватель и редактор, автор букварей и хрестоматий Конрад Прушински в журнале «Домашний опекун» за 1870 год напечатал три историко-этнографических текста: «Томск», «Лапландия и саами» и «Калмыки». Далее предоставим слово профессору Трыярски, который дает расширенные пояснения к статье Прушински: «Было бы интересно узнать, какие причины на самом деле заставили молодого автора выбрать указанные темы. Что касается «Томска», то ответ ясен: сам город, его история, обитатели и повседневная жизнь были хорошо известны автору, так как он провел там 4 года, а его семья продолжала жить там. «Лапландия и саами» были мало известны читателям, поэтому этот текст скрывал в себе что-то «экзотическое». И что — это справедливо также и для «Калмыков»? Планируя и издавая этот текст, К. Прушиньски был убежден в полном неведении читателей о том, что касалось калмыков, и новизне своих заметок. И в целом он был прав в своем убеждении, поскольку в ту эпоху представления поляков о калмыках, как и о других монгольских народах, были смутными, неясными и известными лишь узкому кругу специалистов. Начинающий публицист, возможно, не знал, что уже три столетия до этого поляки имели возможность познакомиться с этим народом и что поляки хотели иметь прямые политические связи с калмыками и считать их своими военными союзниками» (специально выделила этот абзац в статье профессора – Р. Г.). Эдвард Трыярски далее приводит отрывок (в оригинале) из «Трактата о двух Сарматиях Азиатской и Европейской и находящемся в них» Матвея Меховского. Перевод беру с сайта «Восточная литература»: «Каспийское море русские зовут Хваленское (sic!) море (Chwalenskee morze)… У этого моря и дальше к востоку, по словам русских, живут длинноволосые татары. Другие татары называют их калмуками или язычниками, так как они не соблюдают обряда магометова и не бреют головы, как все татары…». Профессор Трыярски приводит цитаты и других польских авторов, к примеру: «В другой хронике, опубликованной в Польше 90 лет спустя (1611 год? – Р. Г.) Александром Гвагниным с дополнениями Марцина Пашковски… можно найти отдельный параграф под названием «Калмыцко-татарская орда» и следующую довольно странную информацию: “Орда калмыцких монголов располагалась за рекой Волгой у Каспийского моря с восточной стороны. Обитатели этого региона живут в диких полях и зовутся калмыками потому, что носят длинные волосы, которые они никогда не стригут. Невозможно сказать, кто такие эти калмыки: они не исповедывают никакой веры, живут за морем…”». Трыярски также ссылается на историков и востоковедов Богдана Барановского (Bohdan Baranowski, 1915-1993), Зигмунта Абрамовича (Zygmunt Abrahamowicz, 1923-1990) и других. В конце, собственно, после пояснений, дается перевод статьи Конрада Прушиньски, опубликованной в 1870 году. Совсем недавно, в 2015 году, в журнале «Славяноведение» (№3) появилась статья калмыцкого историка Сергея Белоусова «Поляки в этносоциальном пространстве Калмыкии». Автор считает, что первые политические контакты калмыков с поляками можно отнести к середине XVII в. «В 1653 г. польское руководство решило послать к калмыкам дворянина К. Шиманского для ведения переговоров о заключении союза против запорожских казаков и крымских татар». Но, как ссылается Трыярски на Зигмунта Абрамовича, «К. Шимански либо вообще не начинал путешествия, либо, если он действительно выехал за пределы Польши, возвратился назад, так и не достигнув ни города Исфахана, ни калмыков». Сергей Белоусов пишет: «В период Северной войны калмыки по приказу Петра I помогали польскому королю Августу II в сражениях против шведов, что дало полякам возможность ближе познакомиться с этим степным народом, а польское дворянство даже переняло у них некоторые элементы украшений конской упряжи, головных уборов, обуви и т. д.» Поляки участвовали в становлении православной миссии в Нижнем Поволжье, сообщает далее ученый. Она была учреждена Святейшим Синодом Русской православной церкви в 1725 г., после принятия крещения внуком хана Аюки Баксадай Дорджи, получившим имя Петра Тайшина. По распоряжению Петра I для миссии была построена передвижная походно-улусная церковь, эскиз чертежа которой нарисовал сам император. Во главе христианской миссии был поставлен поляк православного вероисповедания Никодим Ленкевич. Он родился в 1673 г. на территории современной Брянской области, в 1715 г. принял монашество, затем был посвящен в иеромонахи Киево-Печерского монастыря. Назначением в калмыцкую миссию он обязан был знанию калмыцкого языка, которым овладел, как считает исследователь П. Шестаков, находясь в Киево-Печерской лавре, недалеко от которой, начиная с 1717 г., стали селить принявших крещение калмыков… В период работы Ленкевича в походно-улусной церкви ему в помощь были посланы пять учеников Московской славяно-латинской школы, в числе которых находился поляк А.И. Чубовский. Он был сыном Яна Чубовского, служившего причетником в одном из православных храмов г. Каменец-Подольского и происходившего из польского рода Лелива. А.И. Чубовский благодаря знанию калмыцкого языка и проявленной активности в деле христианизации калмыков дослужился до сана протоиерея г. Ставрополя-на-Волге (ныне г. Тольятти), основанного крещеными калмыками. Он внес заметный вклад в калмыцкую православную миссию: им было обращено в христианство 6000 калмыков, осуществлен перевод на калмыцкий язык Евангелия и составлен для калмыков букварь». Интересным, но пока еще не исследованным вопросом в историографии польско-калмыцких отношений, считает Сергей Белоусов, остается история службы польских уроженцев в аппарате управления калмыцким народом. «В Калмыкии, как и в других регионах России, поляки, владевшие русским языком и имевшие образование, привлекались администрацией в качестве управленцев и технических работников. На протяжении XVIII–начала XX в. польские фамилии постоянно присутствовали в штатах органов управления калмыцким народом» - сообщает историк. Так что, как видите, эту тему можно еще копать и копать. Добавлю, что среди прибывших в Калмыкию почти полтора века назад немцев-колонистов находился «первый учитель… поляк Савицкий». Об этом сообщается в статье «Завещание первых поселенцев», опубликованной в мае 1990 года в газете «Советская Калмыкия». Статья содержала сведения о появлении немцев на территории нынешнего Яшалтинского района. В ней приводятся отрывки из дневника, который вёл Савицкий с 1870 года до конца 1870-х. Почти сорок лет назад, в 1979 году, в газете «Советская Калмыкия» было опубликовано небольшое интервью писателя и ученого, доктора филологии, преподавателя Гданьского университета Яна Джежджона под названием «Польский ученый: работаем над переводом «Джангара». Ян Джежджон рассказал, что занимается вопросами культуры Калмыкии и в пятом номере польского журнала «Поэзия» за 1979 год опубликовал статью о современной калмыцкой поэзии. Гость из Гданьска сообщил также, что «Народным издательством» будет издан перевод эпоса «Джангар» на польский язык. Поэтический перевод осуществят, говорится в интервью, польские поэты, а вступительную статью и комментарий к эпосу Ян Джежджон обещал написать. Надеюсь, в начале 1980-х перевод нашего эпоса на польский язык всё-таки появился. А вот лет 6-7 назад узнала, что в Польше, особенно в Малопольском воеводстве, проживает немало жителей с фамилией Kalmuk. Откуда? Этот вопрос я задавала носителям этой фамилии – они не смогли ответить. Спрашивала в 2013 году, будучи в Крыму, где награждали победителей международного конкурса «Серебряное перо», одного из членов жюри, председателя Ассоциации польских журналистов (SDP) Кшиштофа Сковронски (Krzysztof Skowronski): а не хотите предложить коллегам тему «Поляки с фамилией Kalmuk»? Немало людей с фамилией Kalmuk можно найти и в телефонной книге Праги, других городов Европы. Невозможно не дописать пару строк об одной из старейших жительниц Калмыкии – Сабине Ивановне (Яновне) Гальченко, урожденной Жардетской. Проживает она в посёлке Комсомольском Черноземельского района. Сабине Ивановне, которая сейчас, к сожалению, болеет, в феврале исполнится 102 года. Пожелаем ей крепкого здоровья! Райма ГРИГОРЬЕВА На снимках: грифонаж А. Орловского; автопортрет Ю. Хелмоньского; автопортрет А. Орловского.