Карачаево-Черкесия: удивительный край природы, поэзии, музыки

По итогам прошлого года Испания из-за сокращения турпотока не досчиталась более 70 миллиардов евро. Колоссальные потери. И пока Европа подсчитывает коронавирусные убытки, российский внутренний туризм становится все более модным. Глотая килограмм за килограммом, разрывая на тонкие, почти невесомые нити старенький, еще советский механизм, наматывает на барабан черно-белое золото этой земли. Древнее искусство здесь сберегли руки, которые не моложе станков, списанных с замерших в 90-е фабрик. Шерсть. Драгоценность, за которой купцы гонялись и 200 лет назад. Целебная, легкая и невероятно теплая. Другой и быть не может у той, что рождена в горах. Породы, подобной этой, в мире нет. Не тронутая селекционерами, с иммунитетом, доставшимся от диких предков, она века выживает в жару и холода. Ей даже зимой кормушки без надобности – горных пастбищ вполне хватает. Черная овца – достояние этих мест. Она сумела сохраниться, никак не изменившись за столетия. В ее жилах – кровь диких туров, поэтому в горах она, как дома. Здесь удивительны воздух, вода и горы. Но настоящий уникум – небо. Оно самое чистое и самое прозрачное для астрономических наблюдений по всей территории России. В 1967-м учитель физики в маленьком ауле Псаучье-Дахе отправил письма во все астрономические центры Союза. Просил хоть какой-нибудь бывший в употреблении телескоп. Откликнулась Армения. И он начал строить обсерваторию мечты. Прямо во дворе. Но такую, чтобы, пусть и в миниатюре, стала копией профессиональных. С электрикой и системой механизмов, которые и сейчас, когда уже 83, отправляют его в погоню за планетами и туманностями каждую звездную ночь. Именно это небо – Карачаево-Черкесии – в 70-х выбрал Советский Союз, чтобы построить здесь по тем временам самую мощную на планете базу наблюдения за дальним космосом. Крупнейший в мире телескоп в Подмосковье и Ленинграде собирали несколько лет. Одно только зеркало лыткаринский завод выплавлял два года. Но еще сложнее оказалось доставить уникальное, огромных размеров и веса оборудование от столиц к вершине горы над поселком Нижний Архыз. Чтобы избежать толчков и вибраций, на невероятно сложном маршруте пришлось даже строить новые мосты и пробивать дороги в ущельях. Несколько месяцев за спецоперацией тогда следила вся страна. Шестиметровое зеркало Большого телескопа азимутального 1978 года выпуска и сейчас в работе. Как иначе, если с него здесь пылинки сдувают, а морось вообще считают злейшим врагом. Если на улице осадки, купол башни ни в коем случае не открывают, чтобы на зеркале не было ни капли влаги, иначе это просто катастрофа. Капля или пыль настолько исказят летящий из космоса свет, что и современные сверхчувствительные приборы информацию не считают, а были времена, когда его ловили, запирая сотрудников в камеру у основания трубы. Стакан первичного фокуса. В первые годы здесь обязательно находился человек, а то и двое. Суть работы – следить за тем, чтобы свет от космических объектов попадал на фотопластины, и менять их в случае необходимости. Смена в холодной камере в почти полной темноте могла длиться весь рабочий день – до 8 часов. Это было время, когда Карачаево-Черкесия считалась астрономическим центром мира. А станица Зеленчукская – его столицей. Самый большой на планете радиотелескоп РАТАН-600 здесь действует до сих пор. Цифра в названии – диаметр кольца. У китайцев и сейчас на 100 метров меньше. Внутри телескопа есть даже собственная железная дорога, по рельсам которой перемещают гигантские приемные антенны, а почти 900 алюминиевых щитов основного контура в поисках нужного угла меняют положение с точностью до миллиметра. Сейчас – по команде компьютера. А в 70-х годах, чтобы настроить телескоп, приходилось побегать. Десять женщин ходили по всей антенне по кольцу и переключали эти шкалы, 250 щитов они пробегали за 20-30 минут. Место в станице Зеленчукская подходило идеально. Крупной промышленности нет, горы – по кругу. Они для телескопа, как экран, отбивающий лишние звуки и излучение. Но и этого было мало. До 80-х над этой зоной запрещали даже летать самолетам, и помешать исследованиям могла разве что гремевшая в станице лесопилка. Тогда на время регистрации излучения в округе останавливали автомобильное движение. Сейчас ученым приходится придумывать все новые системы защиты, чтобы отбиться от современных помех. Сигнал из космоса, который способны уловить здесь, в миллионы раз слабее звука мобильного телефона – его тут включать не положено. Автомобили – вообще зло, от которого спасаются, как от зимней стужи. Фольга – это защита от автомобильной трассы . То есть помехи от автомобилей идут до сих пор. Проходят сквозь щиты. К небу здесь тянется все. Даже храмы, древней которых в России нет, стараются забраться повыше, куда и человеку дойти непросто. А зимой, когда снег сливается с облаками они, кажется, плывут, не касаясь скал. Храм, который нельзя обойти по кругу: слева – обрыв, справа – тоже. Каким-то чудом древние строители сумели примостить его на очень узком отроге горы Шоана. При этом только половина фундамента опирается на скалу. Не будь каменной кладки, другая его часть просто повисла бы в воздухе. Здесь подошвы едва держат человека на скользких камнях, заставляя гадать, как за них цеплялись те, кто поднимал эти стены, когда еще Русь не крестилась. Шоанинский храм – рукотворное чудо, своды которого свечи коптят уже 11 веков, а ниши в почерневшей кладке и сейчас берегут чьи-то надежды и мечты. "Среди земель чарующей красы, где веет трав целительных дурман. В час удушающей жары источник долголетия- айран" – .четверть века группа "Джегетей" не снимает с репертуара песню о том, что славы этим местам принесло не меньше, чем звезды и горы. Айран. Где еще обычный вроде бы продукт вдохновляет на стихи и легенды? И даже если версии происхождения знаменитого напитка друг другу противоречат, в одном все рассказчики сойдутся: кефир – всего лишь версия их айрана. Халимат – из того самого рода Байчоровых, которые секрет, хранимый веками, не сберегли. Тайну закваски айрана, которую не могли ни выкрасть, ни купить, пришлось обменять на свободу. Сто лет уже сказанию о том, как предок Халимат украл московскую красавицу, чтобы на каторге не очутиться, так выпросил прощение. Так или иначе, но всю технологию влюбленный Бекмурза, кажется, не передал. Кефир все же не Айран. Ни по плотности, ни по целебным свойствам, ни по популярности. Тут айран потребляют литрами в день. И когда-то деревенское производство давно поставили на поток, как и положено, с легендарной закваской. Исключительно из свежего молока. И хотя вместо бабушкиных кастрюль – огромные чаны, процесс все тот же, как и век назад. Свежее молоко в айран здесь превращается примерно за сутки. Не быстрее, чем в любой деревне. Ускорить процесс невозможно, иначе технологию не сохранить. Тепло – то, без чего настоящий айран не выйдет ни в ауле, ни на конвейере . Только вместо одеял – камера с температурой, которую изменить на градус, значит, убить айран. Она не слишком большая: от края до края – часа три максимум, но масштабных проектов пережила столько, что хватило бы еще на пару республик. Именно здесь 40 лет назад советские агрономы основали то, что по сей день называют главным огородом страны. 144 гектара огурцов и помидоров. А тогда его охраняли так, словно это сверхсекретный объект. Бывшие пулеметные вышки по периметру – память о временах, когда под квадратными километрами стекла созревал стратегический запас государства. Теплицы построили в 1979-м накануне московской Олимпиады, чтобы снабжать иностранных гостей свежими овощами. Позже огурцы и помидоры отсюда прямиком отправляли в столовые при ЦК партии. Ближе к столице не удалось отыскать места, где солнце светит 320 дней в году. Высших руководителей Союза это солнце манило во все времена. Особенно любил его Горбачев. Настолько, что именно сюда в 1990-м привез Гельмута Коля решать вопрос объединения Германий. Тут, на даче в Архызе, и поселил. Николай на горбачевской даче – с пяти лет. Вместе с мамой приглядывает за помещениями, где за 31 год мало что изменилось. И биллиардный стол, и чучела животных, почти вся мебель те же. Даже обои с тех пор не сменили. У вертолетной площадки для встречи гостей тогда собрали весь актив поселка. Любовь Чочаева с того дня и до сегодняшнего здесь ни разу больше не бывала – санаторий-то все еще закрытого типа. Помнит и Гельмута Коля, и Михаила Сергеевича но больше слов – о Раисе Максимовне. Цветы, собранные наспех во дворе, Раиса Максимовна преподнесла Колю. Со словами: "Без поддержки Запада перестройка погибнет". Через день на столе из срезанного дерева, в двух шагах от горной реки соглашение было подписано. ГДР перестала существовать. Вот на этих пеньках с видом на реку и горы и решилась судьба тогда еще разделенной страны. Стол, правда, другой. Настоящий Коль увез с собой в Германию. До сих пор не понятно, почему Горбачев именно Архыз выбрал местом подписания исторических документов. Канцлеру он объяснил так : воздух здесь гораздо чище, чем в Москве. Поражать иностранных лидеров здешними воздухом и красотами и председатель Совета Министров СССР Косыгин тоже любил. И одна такая встреча навсегда изменила открыточный вид легендарного курорта. Таких зданий-тарелок по планете разбросано больше двух десятков. Это на Кавказе появилась благодаря великой дружбе финского и советского народов. Тогда начиналась новая эра, казалось, что в космическом стиле будет все: автомобили, одежда и, конечно, дома. Подарок президента Финляндии с 1975-го – среди обязательного набора фотографий со склонов Домбая. Домик в стиле футура, придуманного финским архитектором Матти Сууроненом, обитаем. Входная дверь – в виде люка, кровати – по кругу, как лепестки ромашки, и иллюминаторы вместо окон. С видом, ради которого сюда карабкались альпинисты, когда еще канаток не было. Самая первая появилась только в 1970-м. Она до сих пор в деле. Скрипит старенькими креслами. Домбай – территория паломничества советских ученых, художников и поэтов. Горная Мекка советской интеллигенции, где рождались музыка и стихи, ставшие гимном поколения шестидесятников. Бардовский дух, что поселил здесь Юрий Визбор, жив до сих пор. В воздухе гор, стихах и пальцах на гитарных струнах, которые под вечер у огня непременно возьмут знакомое с первого аккорда.