Презентации книги понтийского грека помешал коронавирус
«Я в глубокой депрессии — презентация в Афинах греческой версии моей книги, назначенная на 23 апреля, сорвана карантином. Говорят, что это очень на долго, а мне уже перевалило за 85!» — написал нам Александр Дионисиади (англ. Alexandros Dionisiadis) и мы решили поговорить с автором книги, озаглавленной «Из турецкого огня в сталинское полымя».
Так начинается книга Алексанра Дионисиади — «автобиографическая драма понтийского грека» сказано на обложке.
Первое электронное издание называлось традиционно «История моей семьи».
23 апреля в Греции, в Афинах, должна была состояться презентация второго издания, добавленное новыми главами и названное — «Из турецкого огня в сталинское полымя».
«Адресовал я её своим внукам, — рассказывает Александр Дионисиади, — чтобы Историю начинали изучать с Истории своей семьи, и с малых лет не очень доверялись школьным учебникам, которые в странах с авторитарными и тоталитарными режимами абсолютно лживы. Сам я слишком поздно понял, что режим, установленный в Российской Империи после Октябрьского переворота 1917 года, по сути, был террористическим».
Александр Дионисиади: В ночь с 15 на 16 декабря 1937 года под нашими окнами остановился автомобиль. В квартиру постучались. НКВД.
До самого утра шёл обыск. Ворошили вещи, листали книги на непонятных языках, приданое мамы — энциклопедию Брокгауза. Вели себя вполне прилично. Более того, когда один из них хотел обыскать прикроватную тумбочку, рядом с которой спали дети, старший из них по званию строго приказал: «Не надо, дети проснутся».
Декабрь всегда был для нас самым счастливым, праздничным месяцем — дни рождения: мой — 18-о, отца — 19-о, мамы — 24-о, Рождество, Новый год. Но декабрь 37-о оказался в истории нашей семьи самым чёрным — он навсегда разделил нашу жизнь на ДО и ПОСЛЕ.
Викиновости: Вам тогда уже исполнилось три года, вы, наверное, уже что-то помните. Что же было «после»?
Александр Дионисиади: По рассказам в семье знаю, что после ареста отца мать металась «расстреляют — не расстреляют», носила передачи — раз принимают, значит ещё жив. И так продолжалось полгода. Потом всё — стандартное обвинение «террор, шпионаж, антисоветская пропаганда», стандартный приговор «10 лет концлагеря» (спасибо — не расстреляли!). Этап во Владивосток — два месяца дороги. Там в пересыльном лагере отец пробыл ещё восемь месяцев, а потом на барже морем в бухту Нагаево в колымские лагеря.
У отца был друг детства Дмитрий Парцалидис, он тогда входил в ЦК Компартии Греции, и отец надеялся, что Дмитрий по своим каналам сможет ему помочь.
По слухам, весной 1938 года Парцалидиса тоже арестовали, и он пробыл в тюрьмах до 1944 года. Я не совсем в этом уверен, но Парцалидис ничем отцу не помог.
Викиновости: Ваш отец пробыл в заключении все десять лет. Он вам что-то рассказывал об этом времени?
Александр Дионисиади: Нет, я никогда не слышал. Не знаю, может быть, ему было невыносимо вспоминать лагерную жизнь, может быть, он не хотел ожесточать наши сердца, ведь тогда мы были комсомольцами и, к стыду своему, были до мозга костей советскими людьми.
Все немногие сведения о колымской жизни отца я узнал уже позже из рассказов Софокла Илиопуло и от других бывших зэков, когда жил среди них в Сибири. Более подробно изучал проблему уже в Москве.
И уже значительно позже я узнал, что Отца сначала отправили на прииск Верхний Ат-Урях, а потом перевели на прииск Сусуман. Была установка осуждённых по 58-ой статье, то есть политических, определять на самые тяжёлые работы, и отца отправили в забой, что практически не оставляло шансов на выживание. Отца, видимо, спасло то, что, как человека образованного и имеющего специальность, его время от времени использовали на должностях учётчика, нормировщика и бухгалтера, а затем на Сусумане он работал по специальности — прорабом и начальником стройцеха. Все эти колымские должности отец перечислил в листке по учёту кадров, который заполнял уже в красноярской ссылке.
Современному человеку даже трудно себе представить, как можно было выжить в лютом холоде, когда вместо одежды были какие-то лохмотья, при хроническом голоде, при изнуряющей физической работе и при нависшем дамокловым мече — возможности расстрела в любую минуту без всякого повода, по прихоти администрации.
Викиновости: После десяти лет лагерей ваш отец вышел на свободу, на условную «свободу», поскольку он был оставлен там же в ссылке без права выезда. И ваша мать решила с тремя детьми поехать туда к отцу. Там вы закончили среднюю школу и поступили в техникум.
Александр Дионисиади: Не совсем так. Мы поехали к отцу, когда его арестовали во второй раз. А история такая — отец освободился 15 декабря 1947 года — 10 лет лагерей день в день со дня ареста. Такие же зэки как и он собрали ему деньги и он сумел приехать в Тбилиси. Я очень хорошо помню, когда в марте 1948-го во двор нашего дома вошел невысокий, сморщенный человек, с выражением какой-то вины в выцветших глазах, без зубов, в байковом костюме мышиного цвета и с фанерным чемоданчиком в руке. Его взгляд остановился на мне, сидевшем в тот момент на ступеньках нашего дома…
Здесь я должен сказать несколько слов о моей бабушке Виргинии, матери отца.
В начале 1939 года её вызвали в НКВД и сказали, что её сына по всей вероятности депортируют как иностранного подданного в Грецию, и что ей лучше уехать туда и ждать.
Выбора у бабушки не было.
В твердой уверенности, что семья воссоединится в Греции, она умоляла мать отдать ей с собой хоть одного из трех внуков.
Но какая армянская мать добровольно отдаст свое дитя…
Проводы корабля из Батумского порта было страшным. Люди в толпе теряли сознание, кто-то бросался в море с уже отчалившего парохода. Мама видела всё это и не могла забыть до самой смерти.
По данным, Ивана Джухи, которого я не раз цитирую в своей книге, из СССР в Грецию было отправлено в общей сложности около 10 000 греческо-подданных. И у каждого из них была своя трагическая история разрыва семейных, дружеских, человеческих связей.
И никто из нас в тот момент не мог предположить, что мы никогда больше не увидимся…
Но, вернёмся к отцу. Наше семейное счастье продолжалось недолго — 18 апреля 1949 года к нам зашёл священник и передал маме крохотную записку и рассказал, что в пригородном поезде к нему подсели трое мужчин и один из них сумел написать на крохотном листке старым зековским способом − горелыми спичками − свой адрес и слово: «Арестован»…
И дальше я всё хорошо помню — помню длинные очереди к тюремному окошечку для передач, страшные разговоры о возобновившихся в тюрьме расстрелах, помню заплаканные лица посетителей, а временами всплески душераздирающих рыданий.
Время от времени мимо нашего дома проезжали конные подводы с кое-как прикрытыми рогожкой трупами. Помню босые ноги, торчавшие из-под тряпья. Много лет спустя, работая в московском отделении Мемориала я понял, что это были не только умершие в госпиталях, но и трупы расстрелянных.
Викиновости: И тогда ваша мама решает ехать с детьми в эту страшную даль в Красноярский край, чтобы быть ближе к отцу. И уже там вы заканчиваете школу и поступаете в техникум…
Александр Дионисиади: Да, да, именно так — в техникум в Красноярске, хоть конкурс и был нешуточный — 7 человек на место. И ещё — по действующим правилам, минимальный рост абитуриента для поступления в военизированные техникумы должен был быть не меньше 150 см, а мой — 146… Как я уговорил врачей, уже не помню, но они, поколебавшись, дали допуск к приёмным экзаменам. Но если этот раз я проклинал эти недостающие 4 см, то через 4 года я им был несказанно благодарен — они спасли меня от призыва в армию… Надо сказать, что с моим ростом я особенно комфортно чувствовал себя в машине с женщинами… Ну, это так, к слову…
По конкурсу я прошёл на 1-й курс судомеханического отделения. Нам выдали форму и поселили в общежитии техникума прямо на набережной Енисея.
Кто-то предложил «обмыть», благо водка продавалась в розлив на каждом шагу. Мы залпом выпили по граненому стакану, и дальше я уже ничего не помню… но из общежития выселили.
Вчетвером мы нашли жильё на окраине города в ветхой бревенчатой избе. В крохотной комнатке помещалось только две кровати, на которых мы и спали вчетвером. И жили «коммуной».
Немного денег зарабатывали в порту, на разгрузке дров с барж. Работа адская — носилки с дровами надо было тащить по шаткому «трапу» вверх на крутой берег. Несколько таких ходок и на руках кровавые мозоли, как в детстве, когда мы во время войны делали из проволоки крючки для солдатских шинелей.
Ребята меня никогда не обижали, но между собой «шутили» как закоренелые садисты. То между пальцами ног спящего бумажку подожгут, «велосипед» называется, или к гениталиям башмак на шпагате привяжут и на грудь ему положат, или ещё какую-нибудь жестокую «шутку» выкинут. Тут я впервые в жизни столкнулся с ещё куда более омерзительными «забавами». Даже стыдно и противно рассказывать, но ведь в хрестоматиях об этом не напишут, а знать грядущим поколениям надо. К примеру, один снимает штаны и на койке задирает ноги. Другой подносит зажженную спичку и из заднего прохода вырывается огненный факел. Или соревнуются, кто большее количество раз или громче пёрнет. Такие были развлечения.
Но что вы хотите? — Почти все мои сотоварищи были из глухих «медвежьих» уголков.
Двое, вообще, и семилетку заканчивали в школах-интернатах далеко от своих «неполных» и «неблагополучных» семей.
Да и сами хозяйки изб, в которые мы селились, тоже были не из «благополучных». Какая успешная семья примет на постой за гроши кучу голодранцев? Да и много ли было тогда в тех краях нормальных семей?
В этот же год я отправился в свой первый учебный рейс на флагмане енисейского флота корабле ≪Владимир Ленин≫.
Викиновости: Греция, Трапезунд — Батуми — Тбилиси — Владивосток, Колыма — Сибирская ссылка, Заводовка — Якутия — это путь вашего отца, частично и ваш, и вашей семьи. Но как случилось, что после всего этого вы попали в Москву?
Александр Дионисиади: Это было чудо. Весть о смерти Сталина в 1953-м потрясла нас всех как гром среди ясного неба. Мы, чей отец 10 лет провел в нечеловеческих условиях колымских лагерей и затем был повторно сослан в глухую тайгу с лишением всех прав, мы, которые сами не понаслышке знали, что такое ссыльная жизнь, мы задавали себе вопрос: «Как же мы будем теперь жить без Вождя? Ведь ОН наше ВСЁ».
Но людей стали отпускать и мой отец решил поехать, конечно же, в Тбилиси. Ехал он через Москву.
У отца был греческий паспорт и он, бывший зэк, преодолевая животный страх, на ватных ногах идет в Греческое Королевское посольство. Там его внимательно выслушали, задали какие-то вопросы, выяснили, что отец закончил Трапезундский Фронтистирио, попросили немного задержаться в Москве и через некоторое время ему предлагают работу в консульском отделе посольства. Отец, конечно, в шоке.
Не сон ли это? Бывший зэк!
Не знаю, как все было дальше, но когда посольство согласовало вопрос со своим МИДом в Греции, а отец с матерью, в Заводовку пришла Правительственная телеграмма, которая всю Заводовку повергла в шок — там таких еще никто никогда не видел.
И мой отец уже не враг народа, а господин Дионисиади…
Викиновости: И для всех вас начинается совершенно новый период жизни — отец получает квартиру прямо в здании греческого посольства, семья переезжает к нему, вы тоже присоединяетесь к ним, отец помогает вам с работой… и тут вам предлагают сотрудничать с органами, и вы не можете отказать.
В книге вы подробно пишите о ваших связях «с конторой», встречах с «куратором» в номерах гостиниц, на секретных квартирах и т. д. Люди даже сейчас предпочитают об этом не говорить, не вспоминать…
Александр Дионисиади: Да, эти главы дались мне труднее всего, главы, в которых я описывал свои взаимоотношения с «Госужасом». Знающие очень информированные люди мне настоятельно советовали не трогать эту организацию. У меня ведь круг близких знакомых очень широк, начиная от криминальных авторитетов… И всё-таки, я не всё осмелился написать.
Это — книга-исповедь. Я ведь сам был настоящим янычаром-сталинюгендом. Сам был использован убийцами брата и отца, и в качестве провокатора для вербовки греческого Консула.
Я сам выжил случайно! Читайте, у меня опять давление, простите! Давайте поговорим об этом в следующий раз.