Главный враг буллинга

© Автор-Ксения ЛучкинА, 01.112021. –Молодой петербургский учёный–конфликтолог Глеб Труфанов о личном опыте школьной травле и о возможных причинах конфликтологической дисфункции современной системы образования в России — Сначала о вас: Глеб, вам 23 года, ваши школьные годы пришлись на середину нулевых и 10-х. Можно сказать, что тема, на которую мы будем сегодня говорить, ещё довольно близка вам хронологически. Сейчас вы молодой специалист, исследователь. Несмотря на возраст, за вашими плечами крепкая школа института философии Санкт-Петербургского госуниверситета, стажировка в Финляндии и более 20 научных публикаций на русском и английском языках. То есть вы уже глубоко в международном научном контексте. И вместе с тем являетесь представителем своего поколения, с его опытом, наблюдениями и выводами. Предвосхищая интересный разговор, я сразу задам вопрос сложный. Мы только исследуем проблематику школьного буллинга – травли, или поговорим и о возможных решениях тоже? — Мы конечно поговорим и о решениях тоже. Хоть это скорее долгосрочная перспектива. Но как исследователь я настроен оптимистично: общество будет меняться. — О чём вообще, как явление, сигнализирует школьная травля обществу? Если смотреть на конфликт конструктивно, как на шанс, возможность разрешить вскрывшуюся проблему, то спрошу смело: что здесь мы имеем шанс разрешить, в чём можем эволюционировать? — Буллинг всегда свидетельствует о неравенстве. В данном случае – между участниками учебного процесса. Не все одинаково выглядят, у каждого есть свои физиологические особенности. Кто-то сильнее, кто-то слабее. Разный уровень материального обеспечения, что в школе очень заметно. Интеллектуальный уровень… Словом, у потенциальной жертвы всегда есть что-то, к чему агрессор цепляется. Добавлю также, что буллинг является маркером определённой социальной напряжённости: в конкретной школе, районе, городе. Срез общества, который мы получаем, говорит о наличии социальной напряжённости именно в тех слоях населения, в том социальном классе, которому принадлежат дети и их родители. Само неравенство, инициирующее проблему, искоренить мы не можем. Но можем эволюционировать в методах урегулирования конфликта. И снизить его насильственность, преодолеть нигилизм в отношении конфликта, как исключительно негативного явления. Гласность — Интересно коснуться динамики проблемы на международном уровне. Как эта динамика различается в разных странах? Что главное можете отметить в отношении России? — Здесь нужно говорить об общих тенденциях в мире. Существует три основных типа реакции на конфликт: урегулирование, разрешение и подавление. Так вот школы в основном ориентируются на подавление, замалчивание. Не только в нашей стране, в западных странах тоже это встречается. Какие-то резонансные, конфликтные моменты, они везде не выгодны репутационно. Поэтому ситуацию в России нельзя назвать резко отличающейся. Вместе с тем у нас есть своё, советское наследие, когда конфликт в целом представлялся чем-то, чего быть не должно, деструктивным элементом. Так и в школах – конфликт воспринимается исключительно негативно. Дескать, он мешает учителям работать, детям – воспринимать материал, а родителям – относиться к школе с доверием. Конфликты предпочитают замалчивать, по принципу «лучше худой мир, чем добрая ссора». — К тому же в школах боятся гласности ещё и ввиду сильной иерархичности системы. Любая администрация попросту опасается лишиться рабочих мест, апеллируя к нежелательной теме. — Да, и в их представлении это, возможно, непоправимый удар по их же собственной репутации. Поэтому школы сами ориентируются на то, что процесс должен быть однородным и беспроблемным. Но главным врагом буллинга по-прежнему остаётся гласность, грамотное выведение конфликта в плоскость общего обсуждения. А равнодушие – по-прежнему главный и важный союзник травли. Медиация — А каков ваш более личный опыт? В ваши школьные годы вам приходилось сталкиваться с травлей? — Я оканчивал школу в 2016 году, тогда школьные службы медиации / примирения ещё не были распространены в России. Они стали организовываться в нашей стране с 2017-го, и сегодня, на мой взгляд, значительно эволюционируют. То есть проблемой занимаются – её исследуют представители высшей школы и других государственных социальных институтов. Появляются и развиваются разные практики в центре и регионах. Вокруг проблемы школьного конфликта сегодня нет вакуума, что само по себе конструктивно. В свои школьные годы я сталкивался с буллингом неоднократно и с разных сторон. Причём больше всего потрясало даже не то, что он есть. Ещё ребёнком я видел и понимал, что существует агрессия, агрессоры, жертвы. Удручало то, что никаких механизмов решения этой проблемы нет. Что никто не хочет поговорить со мной или агрессором, объяснить, показать как надо. Потрясало равнодушие в целом – всего персонала школы и классного руководителя в частности. — Что вы делали? — Однажды, в разгар конкретного конфликта, поговорил со школьным психологом. Уже на следующей перемене всё, что я ему сказал, было достоянием широкой общественности. Что, увы, свидетельствовало о низком уровне его профессионализма и было крайне неэффективно. Диалог — Тогда вернёмся к гласности и поясним, в каком случае она действительно является главным и главное – эффективным, здоровым противником буллинга и потенциалом снижения интенсивности и насильственности конфликта? — С гласностью, когда проблема обсуждается открыто и всесторонне, всеми участниками и наблюдателями конфликта с целью поиска здоровых для всех решений, подход специалиста в описанном мною личном примере не имел ничего общего. Процесс должен нести конструктивный, терапевтический характер. А проблема должна рассматриваться как проблема, а не как повод для насмешек и дальнейшего развития этой ситуации. Психолог же здесь занимался скорее сплетничеством, вместо попыток разрешить проблему и урегулировать конфликт конструктивно. Отмечу, что образовательный процесс в России скорее тяготеет монологичности, а не диалогу. Ребёнок в нём поставлен в позицию зависимого существа – он только слушает, он объект учебного процесса и действий учителя. Говорить он может только то, что от него ожидают услышать. А то, что он думает – не только относительно учебного процесса, но и проблем, с которыми сталкивается школа как социальное пространство – нет. — Итак, должного диалога со школьным психологом не получилось и ситуация усугубилась. Что вы сделали дальше? — Действительно, ситуация усугубилась. Но я всегда чувствовал, что в такого рода столкновениях кто-то чего-то хочет достичь. И надо посмотреть: кто и чего. В моём случае – подросток хотел достичь лидерства, а я где-то вставал у него на пути. Я пошёл на некоторые уступки, и вопрос иссяк. Говоря взрослым языком, я пошёл на компромисс – да, я чем-то пожертвовал: какой-то частью своего авторитета в коллективе. Но спас положение и себя. — Можно сказать, вы решили конфликт в основном за счёт собственного ресурса: интеллектуального, волевого. Жаль, не каждый ребёнок сможет так посмотреть на ситуацию… Мировоззрение — Обсудим основные стереотипы в проблематике буллинга? Какие вы бы выделили как опасные и почему? Приведу свой пример: не стереотип ли, формируемый незнанием и невежеством, что дело только в том, кого травят? — Да, это стереотип. Он распространён и деструктивен. Как распространён и деструктивен и противоположный стереотип: что виноват исключительно тот, кто травит. Или – «школа не виновата», «учитель не виноват», «эта проблема только твоя и твоих родителей». Или что это проблема только одного класса, в котором есть такой случай; а другие, в которых нет, благополучны, и всё у них всегда будет хорошо. Или всё дело в каком-то конкретном учителе, и так далее, их много. Я вижу проблему в том, что все в школе стремятся к стабилизации. К созданию закрытого школьного мирка, замкнутого на своих интересах и существующего, как бы в отдельной реальности. Фиксация на узком круге вопросов, которые касаются только нас и только сегодня, максимум завтра, но не через год, создаёт вакуум. Впоследствии этот вакуум становится источником кризисов и проблем. — Что это? Нереалистичное желание поддерживать иллюзию общего блага? — Да. Так легче существовать. Это снимает необходимость задаваться вопросами нравственности, ставить что-то под сомнение, над чем-то работать, менять себя. Такая жизнь от звонка до звонка. Но школьный процесс – это не процесс построения коммунизма или какой-то утопии. Это процесс взаимодействия реальных людей! Школа никогда не будет зоной комфорта, какой её хотят видеть и молодые люди, не только советской эпохи. Нужно перестать верить в нереалистичные концепции. Необходимо понимать, что противоречия были, есть и будут. Ключ к развитию кроется в мировоззрении, мышлении, восприятии – в том числе самого конфликта. А он не только негативен, но и позитивен. Воспринимая конфликт исключительно негативно, мы и буллинг воспринимаем так же – как однозначно негативное явление, которого не избежать. Тогда и делать что-либо бесполезно. И тогда жертвы и буллинг, в отдельных случаях – суицидальное поведение и насилие в школе продолжат существовать и прогрессировать в школьном социуме. Мы достигнем перемен к лучшему, рассматривая кризис как перспективу роста. — Разговор получается объёмным. В этой, первой его части мы больше коснулись проблем. Вторую часть предлагаю больше посвятить решениям. — Да, я подробнее расскажу о своих исследовательских подходах к решению проблем буллинга и о терапевтической практике, которую предлагаю в качестве автора. © Интервью с Глебом Труфановым, автор Ксения ЛучкинА | 1 ноября 2021