Логинов Святослав Владимирович. Писатель.Инженер. Из мемуаров 02
из нескольких историй, не попавших ни в роман, ни в очерк.ДУРАЛЕЙ. С чем я боролся всерьёз, это с нарушениями техники безопасности и, в первую очередь не допускал выхода на объект с бодуна. Вообще-то в отряде был сухой закон, но его, разумеется, никто не соблюдал. Но ребята в отряде в основном были молодые, так что до усрачки никто не упивался. Вернее – почти никто.
Среди этих «почти» ярко выделялся Андрюша Нешанов На первом собрании он был выбран бригадиром (бригады на укладке дренажа или лотков были по пять человек, так что бригадиров у нас было много), но очень быстро оказалось, что работать он не умеет. Да и не только работать, но и вообще общаться с людьми. Андрей был бабником, а поскольку внешность у него задалась, то, казалось бы, он должен был пользоваться у девушек успехом. Однако, будучи ещё и природным хамом, ухаживать за девушками он тоже не умел, стараясь каждую приглянувшуюся особу немедленно затащить в койку или завалить в кустах. И в результате – регулярно получал от девчонок отлупы.
В работе Андрюша был опасен даже в трезвом виде. С тяжёлой техникой шутить не рекомендуется, а любимым Андрюшиным словечком было: «Труха!» Инструктаж по ТБ он благополучно пропустил мимо ушей и работал, как бог на душу положит. И вот это существо попало в мою бригаду на укладку лотков.
В очерке, написанном в 1980 году есть фраза: «Раз, когда лоток чуть не сорвался, пришлось мне из сапог выпрыгивать и убегать босиком по глине». Так вот случилось это весной семьдесят девятого года, и виновником происшествия был Андрей Нешанов. Именно в этот раз лоток был закреплён как следует, но земляные подушки (о них речь впереди) оказались низкованы, и я дал знак крановщику Коле поднять лоток, чтобы я мог подсыпать земли:-- Вира! – и соответствующий знак ладонью.
Лоток поплыл вверх, я ступил в канаву, но в этот момент Андрюша, стоявший наверху, решил от излишнего усердия продублировать мой приказ.-- Вира! – завопил он и замахал рукой, повернув ладонь вниз.И Коля послушно майнул лоток мне на ноги.Я был в канаве, так что Коля не мог видеть, где находятся мои ноги. Хорошо, что тросовый кран – машина инерционная и сразу переключиться с подъёма на спуск не может. Сообразив, что происходит, я отчаянно рванул ногу и успел убраться целым, оставив в глине сапог. -- А что? – оправдывался Андрей, когда я высказал ему всё, что думаю. – Я же кричал: «Вира!»-- А то, что в кране дизель работает, так что никаких криков не слышно! Крановщик ориентируется по жестам, а ты держал руку ладонью вниз.-- Па-адумаешь! Ну, ошибся один разок…
В тот же день Андрей ошибся ещё «разок».В канал лотки опускаются при помощи зажима, ведь петли из арматурного прутка находятся на дне лотка с внешней стороны, и, значит, застрополить его на крюки – невозможно. Зажим, этакие трёхпудовые щипцы, висит на двух крюках. Сначала лоток надо схватить ими, а потом, когда тросы пойдут наверх, щипцы сами намертво зажмут лоток. Внизу у зажима губки, шириной около четырёх сантиметров, и они должны быть заведены под дно лотка. Заводить зажим – самая тяжёлая и ответственная часть работы стропаля. Если губки не зацепят дно, лоток пойдёт косо и в любую секунду может выскочить из зажима, поскольку держаться станет исключительно на силе трения. При этом падает лоток, кувыркаясь, и куда именно он ляжет, предугадать невозможно.
И вот я вижу, как криво зажатый лоток нависает над моей головой и начинает медленно опускаться. Я окарачь пополз вверх по склону, стремясь уйти от возможного удара. Лоток не сорвался, но лёг, разумеется, косо.Не стану повторять всё, что я орал Андрею, но в ответ слышалось:-- Чо ты занудствуешь? Не сорвался же... -- Когда сорвётся, поздно будет оправдываться! Лезь теперь сам в канал, цепляй лоток заново, он там на боку лежит.
Вечером я потребовал, чтобы дурака убрали из бригады, а мне дали другого подсобника. Перевести Нешанова на засыпку пазух или засев откосов я не мог, ведь это значило, что зажим придётся ворочать кому-то из девчонок.Командир (вот не помню, как звали командира моего второго отряда) постарался меня успокоить, пообещав, что больше Андрей ничего такого не вывыкинет. А сам Андрей, видимо огорчённый публичным скандалом, ужрался в тот вечер так, что к утру не успел протрезвиться и нетвёрдо стоял на ногах.
Скандал повторился. Я требовал убрать с опасной работы пьяного идиота, командир пытался всех примирить, а Андрей то орал, что он сам бригадир и лучше знает, как надо работать, то, желая доказать, сколь он могуч, принимался бегать кругами и боксировать с тенью.
В конце концов, я сдался. В этот день из Эстонии должна была прийти колонна машин, и лотки предстояло не укладывать, а разгружать. И я решил, что уж тут-то ничего случиться не может.
Отношения с Прибалтикой даже в советские времена были непростыми. Если нам приходили трёхметровые лотки, которые делались на Ленинградском заводе «Баррикада», то разгружать их можно было не торопясь. На пару часов простоя никто не обращал внимания. А шаланды, пришедшие из Эстонии, разгружались в пожарном темпе. Шоферы отмечали в путевом листе час и минуту прибытия, и за каждое мгновение сверх того, что полагалось на разгрузку, эстонские друзья брали с ПМК штраф.
Тут уже было не до техники безопасности; мы спасали свой заработок. По правилам полагалось строполить каждый лоток на четыре крюка, и по одному перекладывать эти лотки на землю. На самом деле, каждый лоток я цеплял одним крюком, затем перелезал на бортик машины, а кран выгружал разом по четыре лотка. Когда этот чудовищный бетонный цветок касался земли, и тросы давали слабину, крюки, случалось соскальзывали с петель, и лоток, только что стоявший на торце, падал. Опять же, ложились дурно выгружаемые лотки, как попало, так что потом, после ухода автомобилей, их надо было раскладывать вдоль канала, чтобы можно было работать. Зато разгрузка проводилась вчетверо быстрей, чем по правилам.
Итак, я торчу наверху, где трудно и, скажем честно, небезопасно, а Андрей внизу. В его обязанности входит отцеплять крюки, когда груз уляжется, как следует. Однако дурак всегда сыщет, где сломать шею. Андрей, вместо того, чтобы бегать кругами и боксировать с тенью, ринулся в самую середину бетонного цветка и принялся расталкивать восьмисоткилограммовые лотки, стараясь уложить их в ряд. Каким чудом ни один лоток на шмякнулся ему на голову – не знаю.
Плохо помню, что было дальше. Со мной случилась истерика. Вероятно, я был страшен, потому что Андрей сбежал, и я не сумел догнать его. Впрочем, машины мы разгрузили в срок; кто-то из девочек прекрасно заменил Нешанова и без малейших трудностей снимал крюки с выгруженных лотков.
В понедельник в бригадах была проведена ротация. Мне дали другого помощника, а Андрея перевели в бригаду, которая, подобно нам, укладывала лотки во втором канале, ограничивающем неоглядное Бегуницкое поле. Никто ещё не знал, что это последний день работы Андрея Нешанова на мелиорации.Незадолго до обеда гонец из параллельной бригады принёс новость: «Андрея задавило лотком».
Пока мы бежали на противоположный конец поля, перед внутренним взором вставали самые кровавые картины, хотя нам сказали, что Андрей жив, и лоток упал ему на ноги. Впрочем, и этого было более чем достаточно.Лоток опять был зацеплен небрежно, и на этот раз сила трения не удержала его. Сорвавшийся лоток кувырнулся и припечатал ребром ногу.Толщина ребра у восьмисоткилограммового лотка, десять сантиметров, и на протяжении этих сантиметров голень была раздроблена вдребезги. Нога болталась во все стороны, словно у тряпичной куклы.
Мы подогнали фургон, который должен был везти бригады на обед, стараясь не потревожить лишний раз искалеченную ногу, погрузили в фургон Андрея. Андрей выл тоненьким голосом, всё его самоуверенное громогласие разом испарилось. Девчонки, которых Нешанов порывался публично хватать за сиськи, немедленно прониклись жалостью к несчастненькому; кто-то даже ездил к нему в больницу. Рассказывали, что врачи стараются спасти раздавленную ногу, одну операцию уже сделали, готовятся делать вторую. Чем всё закончилось – не знаю.Наверное, я злой человек, но дурака мне совершенно не жалко.
ХОЗЯЙСТВЕННИК. Наш относительно небольшой отряд делился на десять бригад. Бригады были чисто номинальными, часто сливались, порой люди переходили из одной бригады в другую. А вот ПМК, где народу было сотни две, делился всего на две бригады. В бригаде номер два бригадирствовал однофамилец космонавта номер два – Титов.
Сезон 1978 года я работал в первой бригаде, где старый работяга Самуил учил меня укладывать лотки (ну да, еврей-чернорабочий, а что такого?). Когда на будущий год я рассказал, что нас прикрепляют ко второй бригаде, Самуил покачал головой: -- Не повезло вам. Зануда этот Титов. Действительно, если бригадира первой бригады за два месяца я на объектах и не видал, и как его звали, не помню, то Титов появлялся на поле с редкостным упорством, лично проверяя, как идёт работа. Впрочем, поскольку мы не халтурили, то никаких неприятностей титовская занудливость нам не причиняла. -- Титов – хозяйственник, -- говорили трактористы. – У него всё схвачено.
В скором времени мне довелось лицезреть, что и как схвачено у Титова.В конце недели я пришёл к Титову и сказал, что работу на объекте мы заканчиваем, но материалы закончатся раньше. Не хватает восемнадцати метров лотков -- трёх шестиметровых или шесть трёшек.
-- Как это – заканчиваете? – не поверил Титов. – Сколько вы сегодня уложили? -- Девяносто метров, -- с тайной гордостью ответил я.
Девяносто метров лотков за день уложить можно, если дно канала сухое и тщательно выровнено. Вот только в Ленобласти такого не бывает. На дне канала глина, рыжая и голубая, но всегда мокрая. Другие бригады, даже профессионалы, больше шестидесяти метров за смену не клали.
Титов спорить не стал. Сказал только:-- Завтра проверю. Увижу колья – перекладывать будете.
В очерке, написанном в 1980 году, сказано: «мокрая глина липла к лопатам, лотки в ней заваливались, и их приходилось укреплять кольями». Так вот, по технологии применение кольев запрещено, хотя Самуил и другие рабочие только кольями и спасались. Окажется под лотком камень или вбитый сбоку кол, и, вроде бы, лоток держится поплотнее. Но потом посторонний предмет начинает выдавливать лоток, так что через полгода канал представляет подобие пародонтозной челюсти: лотки, вместо того, чтобы сидеть плотно, торчат вкривь и вкось. Самуил заставлял нас, после того, как пазухи засыпаны, проходить и вытаскивать вбитые колья (удовольствие ещё то), бракоделы обрубали верхушки и закидывали остаток грязью.
В любом случае, сначала приходилось тратить время на то, чтобы эти колья рубить, потом, чтобы их удалять. Да ещё существовала опасность выворотить лоток, вытаскивая или обрубая запрещённую деревяху. Лотки требовалось укладывать с точностью до нескольких миллиметров: проверка качества работы была проста – бригадир набирал в ближайшей луже ведро воды, выплёскивал её в канал и смотрел, как она стекает по лоткам. Никаких приборов не надо – воду не обманешь.
Потому и не поверил бригадир моему докладу. Тем не менее, вызвал одного из шофёров, у кого был грузовик с фискаром, и отдал распоряжение:-- Завтра с утра проедешь вот по такому маршруту… -- на свет появилась карта района и пухлый блокнот, -- Тут на краю поля брошены два лотка. Здесь, на опушке, ещё два – трёхметровых. Загрузишься и привезёшь ему… -- последовал кивок в мою сторону.Шофёр не возразил ни слова, хотя, судя по карте, брошенные лотки валялись на территории Волосовского района, к которому Ломоносовское ПМК не имело никакого отношения.
Впоследствии я ещё не раз видел титовский блокнот. Там было отмечено, где в окрестностях валяются бесхозные лотки, где лежит железобетонная труба, годная для строительства моста, где соседи небрежно обошлись с полевым складом гончарной трубки, оставив на земле целую россыпь. В результате, когда у других коллективов случался простой из-за нехватки материалов, бригада Титова продолжала работать, как ни в чём не бывало.
Наутро нам привезли брошенные неведомо кем лотки. Старые, почерневшие, а трёшки, так и вовсе замшелые, они, тем не менее, были совершенно целыми и в дело годились. А следом прикатил и сам Титов. Прошёлся вдоль канала, проверяя, нет ли где щепок, не торчат ли концы запретных кольев. Плеснул воды в канал и долго шёл следом, глядя, как она течёт. Потом подошёл ко мне:-- Показывай, как делал.Скрывать мне было нечего, и я поделился ноу-хау.
Экскаватор, рывший канал, углубил дно сантиметров на двадцать больше требуемого. Это вполне нормально, не та машина экскаватор, чтобы ловить миллиметры, а досыпать земли легче, чем вручную углублять канал. Одно беда: на дне вечно стояли лужи, и, если досыпать сверху земли, она превращалась в жидкую грязь, работать в которой, мягко говоря, было некомфортно. Но мы и не собирались полностью выравнивать дно. Отойдя метров на пять, насыпали кучу земли, разровняли, а потом опустили лоток, который лёг на эту кучу, словно на подушку. Плеснули в лоток воды, посмотрели, как она течёт, лоток подняли и досыпали на подушку ещё чуток земли. Теперь лоток улёгся, как следует, вот только середина его висела в воздухе и под днищем стояла вода.
Если оставить его, как есть, то в скором времени подушка просядет, и лоток клюнет носом. Но мы в пять лопат принялись сыпать с боков землю. Эта операция называлась «засыпать пазухи» и обычно проводилась, когда все лотки были уложены. У нас на засыпке пазух стояли три девчонки, которым, конечно, не по силам было угнаться за парнями, укладывающими лотки. А если работать всем вместе, дело идёт веселей. Через пару минут лоток был намертво схвачен мокрой землёй.
-- Просядет, -- сказал Титов.-- Не просядет. Вода впитывается в землю, а пустота затягивается глиной.-- Сейчас проверю, -- Титов вооружился лопатой и пошёл вверх по каналу, раскапывать нашу работу. Он разрыл пазухи в двух или трёх местах, заглядывал под лоток, пачкаясь в глине, щупал там рукой. Лотки стояли, как влитые.-- Молодцы, -- признал Титов, убедившись, что брака нигде нет. – Скажу своим, как надо работать.«Свои» новшества не приняли, во всяком случае, поначалу.-- Подушки какие-то… -- цедил один из рабочих. – На подушке спать надо, а не лотки укладывать. С кольями вернее, нарубил, и никуда он не денется.
То, что при укладке подушками производительность увеличивается вдвое, работягу не волновало. В конце месяца наряды были закрыты как обычно: постоянные рабочие, сделавшие вдвое меньше, чем мы, денег получили вдвое больше.
Сегодня, когда я вспоминаю бригадира Титова, я испытываю двойственное чувство. Да, действительно, это был хозяйственник, радевший за дело. Но вся его хозяйственность основывалась на разгильдяйстве остальных. И окажись бригадир Титов в нашем времени, никакая пухлая книжица не помогла бы ему в работе. Хотя, возможно, я неправ, и Титов остался бы хозяйственником даже там, где разгильдяев нет. Очень хочется быть неправым.
БУДУ ВЕЧНО МОЛОДЫМ В августе 1979 года я вернулся с мелиорации в родной НИИ и немедленно был вызван на бюро райкома комсомола. Меня собирались с позором исключать из рядов ВЛКСМ.
Отношения мои с передовым отрядом советской молодёжи всегда отличались напряжённостью. Дело в том, что я был идёйным молодым человеком, а таковые оказываются крайне неудобными для чиновников идеологического фронта. В четырнадцать лет меня не приняли в комсомол, потому что я намертво отказался сходить на какое-то помпезное действо и изобразить из себя красного следопыта, каковым я сроду не бывал. В пятнадцать лет меня со скандалом не приняли в комсомол… впрочем, я писал об этом в мемуаре «Как становятся химиками», и повторяться не буду. Наконец, в шестнадцать лет меня в комсомол приняли и тут же принялись со скандалом исключать.
Весна 1968 года была ознаменована великим событием в политической жизни страны. Всесоюзному ленинскому коммунистическому союзу молодёжи исполнилось полсотни лет. В связи с юбилеем и в ожидании очередного ордена ЦК ВЛКСМ написал письмо в ЦК КПСС. Вряд ли кто-нибудь сейчас вспомнит содержание этой цидули, а тогда письмишко обсуждалось на комсомольских собраниях всей страны и было единогласно принято всеми комсомольцами. Так, во всяком случае, писалось в комсомольской печати. Желающие могут проверить это, подняв старые подшивки «Комсомольской правды», которая в ту пору была не жёлтой бульварной газетёнкой, а унылым официозом.
Так вот, то, что написано по этому поводу в газетах, -- неправда. По крайней мере, один комсомолец голосовал против письма. Повторюсь: я был идейным товарищем, поэтому, вместо того, чтобы позевать на собрании, а потом в нужную минуту поднять руку, слившись в экстазе всеобщего одобрямса, я внимательно письмо прочёл и возмутился.
Теперь-то я понимаю, что письмишко было написано, как следует. Комсомольские бонзы выпрашивали у старших товарищей очередной орденок. Но тогда додуматься до столь очевидной мысли я не смог. Я вышел на трибуну и громко заявил, что в письме трижды перечислены заслуги былых поколений и все ордена за эти дела полученные, и ни слова не сказано, чем комсомол занимается сейчас, и чем намерен заниматься впоследствии. Мне это напоминает старческое брюзжание, за такое письмо я голосовать не буду.
Подобная выходка могла бы сойти с рук, но комсорг школы, моя одноклассница Лариса Михайлова (Ларка Муха) тоже была идейной комсомолкой. Вместо того, чтобы быстренько отбарабанить: «Кто за? Единогласно!», -- она спросила, кто «против» и кто «воздержался», а потом внесла мой вражий голос в протокол. В Ленинском райкоме ВЛКСМ возмутились и вызвали меня на бюро райкома, собираясь исключать из рядов.
На бюро я не пришёл и явился лишь после повторного вызова. Причина для неявки была у меня уважительной: я ездил в Вильнюс на Всесоюзную олимпиаду школьников по химии, где получил поощрительный диплом. Об этом я с гордостью сообщил комсомольским бонзам и продемонстрировал вырезку из газеты «Смена» с хвалебной заметочкой обо мне. После этого исключать меня из комсомольцев показалось неудобным. Правда, вырезку у меня отняли, сказав, что она должна висеть в райкоме на соответствующем стенде. А я, дурак, отдал.
Спустя одиннадцать лет ситуация повторилась с точностью до идиотических совпадений. Прежде всего, НИИ Антибиотиков находился в том же Ленинском районе, что и школа 281, так что гнать меня из комсомола вновь взялся Ленинский райком. И я вновь не явился на бюро райкома, которое должно было решать мою судьбу.
Однако начнём по порядку.Ежегодно во всех комсомольских организациях страны проводилась подписная компания. Каждый комсомолец обязан был подписаться на молодёжную газету и комсомольский журнал. Выбор был невелик: газеты «Смена» и «Комсомольская правда»; журналы «Молодой коммунист» и «Комсомольская жизнь». Раз в год отдавать из нищего семейного бюджета девять рублей шестьдесят копеек было очень обидно, но окончательно моё терпение лопнуло, когда соседка Полина сдала свою девятиметровую комнатёнку враз пяти студенткам Первого меда. Теперь наша коммунальная квартира ежедневно получала пять экземпляров газеты «Смена» и четыре «Комсомольской правды». А раз в месяц почтальонша, матерясь, упихивала в почтовый ящик девять экземпляров «Комсомольской жизни», каковые немедленно относились в туалет, но не читались даже там, потому что читать в этом угробище было нечего.
Начиналась подписная компания на второе полугодие 1979 года, и на комсомольском собрании, как обычно, был поставлен вопрос об обязательной подписке на комсомольские издания. И я, вместо того, чтобы промолчать и просто не давать денег распространителям, вылез на сцену и произнёс громовую речь. Готовясь к выступлению, я не поленился обойти все лаборатории и опросить товарищей комсомольцев, кто из них читает свой журнал. Один человек сказал, что смотрит, какая песня напечатана на последней странице. Остальные, а их было больше сотни, объявили, что сразу несут «Комсомольскую жизнь» в сортир, благо, что формат у журнала очень удобен и бумага мягкая.
Разумеется, когда вопрос по моему требованию, был поставлен на голосование, абсолютное большинство проголосовало за подписку на комсомольско-туалетный журнал. Меня поддержало всего девять человек. Но потом оказалось, что люди деньги попросту не сдают. Те самые комсомольцы, что голосовали за обязательную подписку, когда дело дошло до денег, говорили: «Но ведь на собрании было решено, что подписываться не обязательно».
Подписка была сорвана, а меня, как зачинщика, вызвали на бюро райкома, на которое я не явился. Потом мне кто-то сказал, что не явившегося второй раз, то могли исключить из комсомола и в отсутствии виновника. Но на второй раз я пришёл. Кстати, это было моё второе посещение Ленинского райкома, и у меня было полное ощущение, что с 1968 года ничего не изменилось в мрачных райкомовских коридорах, и даже исключать меня собрались те же самые люди, что и в первый раз. Разумеется, для начала меня гневно спросили, почему я сразу не явился на начальственный зов. И я (ох уж эти парные совпадения моей жизни!) как в 1968 году ответил, что меня не было в городе. А затем, не желая упускать инициативу, пояснил, что был на ударной комсомольской стройке, осваивал нечерноземье. И в подтверждение своих слов продемонстрировал грамоту обкома комсомола, каковой меня наградили как лучшего комиссара комсомольско-молодёжного отряда.
Конфуз был изрядный. Спрашивается, как райком может исключить человека, который только что награждён обкомом? Члены бюро тщательно изучали грамоту, покашливали и переглядывались. Наконец, главный среди них (уж не знаю, какая у него была должность) шёпотом спросил у единственной райкомовской дамы:-- Сколько ему вообще осталось быть в комсомоле? -- Два месяца, -- свистящим шёпотом ответствовала дама. -- Чёрт с ним, пусть досиживает, -- принял решение начальник, после чего объявил, что такая награда должна висеть в райкоме на доске достижений.Я не возражал и с лёгким сердцем расстался с совершенно ненужной мне бумагой.
Через два месяца я прекратил платить комсомольские взносы и явочным порядком выбыл из рядов. Никаких заявлений о передаче мне на вечное хранение комсомольского билета я не писал, а просто оставил билет у себя, и он до сих пор лежит где-то в ящике стола вместе с профсоюзным билетом, свидетельством ударника коммунистического труда, удостоверением санитарного инспектора и прочими просроченными атрибутами советской эпохи.
Если когда-нибудь уважаемые товарищи потомки, роясь в этом бумажном хламе, отыщут трепетно сохранённый билет, они непременно скажут, что он принадлежал кому-то другому, поскольку меня там обозвали Святославом Васильевичем. Что на это сказать? Да ничего. Главное, что с комсомолом я не расстался и, следовательно, буду вечно молодым.
источник https://sv-loginow.livejournal.com/63286.html
Еще из Логинова
Логинов Святослав Владимирович. Мои универсамы. Записки грузчика
https://jlm-taurus.livejournal.com/92936.html
https://web.archive.org/web/20160704230209/http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2012/1/lo13.html
Логинов Святослав Владимирович. Как я охранял природу
https://jlm-taurus.livejournal.com/109084.html
Логинов Святослав Владимирович в ЖЖ
https://sv-loginow.livejournal.com
Тэги:
Мемуарчики
Мои универсамы
Среди этих «почти» ярко выделялся Андрюша Нешанов На первом собрании он был выбран бригадиром (бригады на укладке дренажа или лотков были по пять человек, так что бригадиров у нас было много), но очень быстро оказалось, что работать он не умеет. Да и не только работать, но и вообще общаться с людьми. Андрей был бабником, а поскольку внешность у него задалась, то, казалось бы, он должен был пользоваться у девушек успехом. Однако, будучи ещё и природным хамом, ухаживать за девушками он тоже не умел, стараясь каждую приглянувшуюся особу немедленно затащить в койку или завалить в кустах. И в результате – регулярно получал от девчонок отлупы.
В работе Андрюша был опасен даже в трезвом виде. С тяжёлой техникой шутить не рекомендуется, а любимым Андрюшиным словечком было: «Труха!» Инструктаж по ТБ он благополучно пропустил мимо ушей и работал, как бог на душу положит. И вот это существо попало в мою бригаду на укладку лотков.
В очерке, написанном в 1980 году есть фраза: «Раз, когда лоток чуть не сорвался, пришлось мне из сапог выпрыгивать и убегать босиком по глине». Так вот случилось это весной семьдесят девятого года, и виновником происшествия был Андрей Нешанов. Именно в этот раз лоток был закреплён как следует, но земляные подушки (о них речь впереди) оказались низкованы, и я дал знак крановщику Коле поднять лоток, чтобы я мог подсыпать земли:-- Вира! – и соответствующий знак ладонью.
Лоток поплыл вверх, я ступил в канаву, но в этот момент Андрюша, стоявший наверху, решил от излишнего усердия продублировать мой приказ.-- Вира! – завопил он и замахал рукой, повернув ладонь вниз.И Коля послушно майнул лоток мне на ноги.Я был в канаве, так что Коля не мог видеть, где находятся мои ноги. Хорошо, что тросовый кран – машина инерционная и сразу переключиться с подъёма на спуск не может. Сообразив, что происходит, я отчаянно рванул ногу и успел убраться целым, оставив в глине сапог. -- А что? – оправдывался Андрей, когда я высказал ему всё, что думаю. – Я же кричал: «Вира!»-- А то, что в кране дизель работает, так что никаких криков не слышно! Крановщик ориентируется по жестам, а ты держал руку ладонью вниз.-- Па-адумаешь! Ну, ошибся один разок…
В тот же день Андрей ошибся ещё «разок».В канал лотки опускаются при помощи зажима, ведь петли из арматурного прутка находятся на дне лотка с внешней стороны, и, значит, застрополить его на крюки – невозможно. Зажим, этакие трёхпудовые щипцы, висит на двух крюках. Сначала лоток надо схватить ими, а потом, когда тросы пойдут наверх, щипцы сами намертво зажмут лоток. Внизу у зажима губки, шириной около четырёх сантиметров, и они должны быть заведены под дно лотка. Заводить зажим – самая тяжёлая и ответственная часть работы стропаля. Если губки не зацепят дно, лоток пойдёт косо и в любую секунду может выскочить из зажима, поскольку держаться станет исключительно на силе трения. При этом падает лоток, кувыркаясь, и куда именно он ляжет, предугадать невозможно.
И вот я вижу, как криво зажатый лоток нависает над моей головой и начинает медленно опускаться. Я окарачь пополз вверх по склону, стремясь уйти от возможного удара. Лоток не сорвался, но лёг, разумеется, косо.Не стану повторять всё, что я орал Андрею, но в ответ слышалось:-- Чо ты занудствуешь? Не сорвался же... -- Когда сорвётся, поздно будет оправдываться! Лезь теперь сам в канал, цепляй лоток заново, он там на боку лежит.
Вечером я потребовал, чтобы дурака убрали из бригады, а мне дали другого подсобника. Перевести Нешанова на засыпку пазух или засев откосов я не мог, ведь это значило, что зажим придётся ворочать кому-то из девчонок.Командир (вот не помню, как звали командира моего второго отряда) постарался меня успокоить, пообещав, что больше Андрей ничего такого не вывыкинет. А сам Андрей, видимо огорчённый публичным скандалом, ужрался в тот вечер так, что к утру не успел протрезвиться и нетвёрдо стоял на ногах.
Скандал повторился. Я требовал убрать с опасной работы пьяного идиота, командир пытался всех примирить, а Андрей то орал, что он сам бригадир и лучше знает, как надо работать, то, желая доказать, сколь он могуч, принимался бегать кругами и боксировать с тенью.
В конце концов, я сдался. В этот день из Эстонии должна была прийти колонна машин, и лотки предстояло не укладывать, а разгружать. И я решил, что уж тут-то ничего случиться не может.
Отношения с Прибалтикой даже в советские времена были непростыми. Если нам приходили трёхметровые лотки, которые делались на Ленинградском заводе «Баррикада», то разгружать их можно было не торопясь. На пару часов простоя никто не обращал внимания. А шаланды, пришедшие из Эстонии, разгружались в пожарном темпе. Шоферы отмечали в путевом листе час и минуту прибытия, и за каждое мгновение сверх того, что полагалось на разгрузку, эстонские друзья брали с ПМК штраф.
Тут уже было не до техники безопасности; мы спасали свой заработок. По правилам полагалось строполить каждый лоток на четыре крюка, и по одному перекладывать эти лотки на землю. На самом деле, каждый лоток я цеплял одним крюком, затем перелезал на бортик машины, а кран выгружал разом по четыре лотка. Когда этот чудовищный бетонный цветок касался земли, и тросы давали слабину, крюки, случалось соскальзывали с петель, и лоток, только что стоявший на торце, падал. Опять же, ложились дурно выгружаемые лотки, как попало, так что потом, после ухода автомобилей, их надо было раскладывать вдоль канала, чтобы можно было работать. Зато разгрузка проводилась вчетверо быстрей, чем по правилам.
Итак, я торчу наверху, где трудно и, скажем честно, небезопасно, а Андрей внизу. В его обязанности входит отцеплять крюки, когда груз уляжется, как следует. Однако дурак всегда сыщет, где сломать шею. Андрей, вместо того, чтобы бегать кругами и боксировать с тенью, ринулся в самую середину бетонного цветка и принялся расталкивать восьмисоткилограммовые лотки, стараясь уложить их в ряд. Каким чудом ни один лоток на шмякнулся ему на голову – не знаю.
Плохо помню, что было дальше. Со мной случилась истерика. Вероятно, я был страшен, потому что Андрей сбежал, и я не сумел догнать его. Впрочем, машины мы разгрузили в срок; кто-то из девочек прекрасно заменил Нешанова и без малейших трудностей снимал крюки с выгруженных лотков.
В понедельник в бригадах была проведена ротация. Мне дали другого помощника, а Андрея перевели в бригаду, которая, подобно нам, укладывала лотки во втором канале, ограничивающем неоглядное Бегуницкое поле. Никто ещё не знал, что это последний день работы Андрея Нешанова на мелиорации.Незадолго до обеда гонец из параллельной бригады принёс новость: «Андрея задавило лотком».
Пока мы бежали на противоположный конец поля, перед внутренним взором вставали самые кровавые картины, хотя нам сказали, что Андрей жив, и лоток упал ему на ноги. Впрочем, и этого было более чем достаточно.Лоток опять был зацеплен небрежно, и на этот раз сила трения не удержала его. Сорвавшийся лоток кувырнулся и припечатал ребром ногу.Толщина ребра у восьмисоткилограммового лотка, десять сантиметров, и на протяжении этих сантиметров голень была раздроблена вдребезги. Нога болталась во все стороны, словно у тряпичной куклы.
Мы подогнали фургон, который должен был везти бригады на обед, стараясь не потревожить лишний раз искалеченную ногу, погрузили в фургон Андрея. Андрей выл тоненьким голосом, всё его самоуверенное громогласие разом испарилось. Девчонки, которых Нешанов порывался публично хватать за сиськи, немедленно прониклись жалостью к несчастненькому; кто-то даже ездил к нему в больницу. Рассказывали, что врачи стараются спасти раздавленную ногу, одну операцию уже сделали, готовятся делать вторую. Чем всё закончилось – не знаю.Наверное, я злой человек, но дурака мне совершенно не жалко.
ХОЗЯЙСТВЕННИК. Наш относительно небольшой отряд делился на десять бригад. Бригады были чисто номинальными, часто сливались, порой люди переходили из одной бригады в другую. А вот ПМК, где народу было сотни две, делился всего на две бригады. В бригаде номер два бригадирствовал однофамилец космонавта номер два – Титов.
Сезон 1978 года я работал в первой бригаде, где старый работяга Самуил учил меня укладывать лотки (ну да, еврей-чернорабочий, а что такого?). Когда на будущий год я рассказал, что нас прикрепляют ко второй бригаде, Самуил покачал головой: -- Не повезло вам. Зануда этот Титов. Действительно, если бригадира первой бригады за два месяца я на объектах и не видал, и как его звали, не помню, то Титов появлялся на поле с редкостным упорством, лично проверяя, как идёт работа. Впрочем, поскольку мы не халтурили, то никаких неприятностей титовская занудливость нам не причиняла. -- Титов – хозяйственник, -- говорили трактористы. – У него всё схвачено.
В скором времени мне довелось лицезреть, что и как схвачено у Титова.В конце недели я пришёл к Титову и сказал, что работу на объекте мы заканчиваем, но материалы закончатся раньше. Не хватает восемнадцати метров лотков -- трёх шестиметровых или шесть трёшек.
-- Как это – заканчиваете? – не поверил Титов. – Сколько вы сегодня уложили? -- Девяносто метров, -- с тайной гордостью ответил я.
Девяносто метров лотков за день уложить можно, если дно канала сухое и тщательно выровнено. Вот только в Ленобласти такого не бывает. На дне канала глина, рыжая и голубая, но всегда мокрая. Другие бригады, даже профессионалы, больше шестидесяти метров за смену не клали.
Титов спорить не стал. Сказал только:-- Завтра проверю. Увижу колья – перекладывать будете.
В очерке, написанном в 1980 году, сказано: «мокрая глина липла к лопатам, лотки в ней заваливались, и их приходилось укреплять кольями». Так вот, по технологии применение кольев запрещено, хотя Самуил и другие рабочие только кольями и спасались. Окажется под лотком камень или вбитый сбоку кол, и, вроде бы, лоток держится поплотнее. Но потом посторонний предмет начинает выдавливать лоток, так что через полгода канал представляет подобие пародонтозной челюсти: лотки, вместо того, чтобы сидеть плотно, торчат вкривь и вкось. Самуил заставлял нас, после того, как пазухи засыпаны, проходить и вытаскивать вбитые колья (удовольствие ещё то), бракоделы обрубали верхушки и закидывали остаток грязью.
В любом случае, сначала приходилось тратить время на то, чтобы эти колья рубить, потом, чтобы их удалять. Да ещё существовала опасность выворотить лоток, вытаскивая или обрубая запрещённую деревяху. Лотки требовалось укладывать с точностью до нескольких миллиметров: проверка качества работы была проста – бригадир набирал в ближайшей луже ведро воды, выплёскивал её в канал и смотрел, как она стекает по лоткам. Никаких приборов не надо – воду не обманешь.
Потому и не поверил бригадир моему докладу. Тем не менее, вызвал одного из шофёров, у кого был грузовик с фискаром, и отдал распоряжение:-- Завтра с утра проедешь вот по такому маршруту… -- на свет появилась карта района и пухлый блокнот, -- Тут на краю поля брошены два лотка. Здесь, на опушке, ещё два – трёхметровых. Загрузишься и привезёшь ему… -- последовал кивок в мою сторону.Шофёр не возразил ни слова, хотя, судя по карте, брошенные лотки валялись на территории Волосовского района, к которому Ломоносовское ПМК не имело никакого отношения.
Впоследствии я ещё не раз видел титовский блокнот. Там было отмечено, где в окрестностях валяются бесхозные лотки, где лежит железобетонная труба, годная для строительства моста, где соседи небрежно обошлись с полевым складом гончарной трубки, оставив на земле целую россыпь. В результате, когда у других коллективов случался простой из-за нехватки материалов, бригада Титова продолжала работать, как ни в чём не бывало.
Наутро нам привезли брошенные неведомо кем лотки. Старые, почерневшие, а трёшки, так и вовсе замшелые, они, тем не менее, были совершенно целыми и в дело годились. А следом прикатил и сам Титов. Прошёлся вдоль канала, проверяя, нет ли где щепок, не торчат ли концы запретных кольев. Плеснул воды в канал и долго шёл следом, глядя, как она течёт. Потом подошёл ко мне:-- Показывай, как делал.Скрывать мне было нечего, и я поделился ноу-хау.
Экскаватор, рывший канал, углубил дно сантиметров на двадцать больше требуемого. Это вполне нормально, не та машина экскаватор, чтобы ловить миллиметры, а досыпать земли легче, чем вручную углублять канал. Одно беда: на дне вечно стояли лужи, и, если досыпать сверху земли, она превращалась в жидкую грязь, работать в которой, мягко говоря, было некомфортно. Но мы и не собирались полностью выравнивать дно. Отойдя метров на пять, насыпали кучу земли, разровняли, а потом опустили лоток, который лёг на эту кучу, словно на подушку. Плеснули в лоток воды, посмотрели, как она течёт, лоток подняли и досыпали на подушку ещё чуток земли. Теперь лоток улёгся, как следует, вот только середина его висела в воздухе и под днищем стояла вода.
Если оставить его, как есть, то в скором времени подушка просядет, и лоток клюнет носом. Но мы в пять лопат принялись сыпать с боков землю. Эта операция называлась «засыпать пазухи» и обычно проводилась, когда все лотки были уложены. У нас на засыпке пазух стояли три девчонки, которым, конечно, не по силам было угнаться за парнями, укладывающими лотки. А если работать всем вместе, дело идёт веселей. Через пару минут лоток был намертво схвачен мокрой землёй.
-- Просядет, -- сказал Титов.-- Не просядет. Вода впитывается в землю, а пустота затягивается глиной.-- Сейчас проверю, -- Титов вооружился лопатой и пошёл вверх по каналу, раскапывать нашу работу. Он разрыл пазухи в двух или трёх местах, заглядывал под лоток, пачкаясь в глине, щупал там рукой. Лотки стояли, как влитые.-- Молодцы, -- признал Титов, убедившись, что брака нигде нет. – Скажу своим, как надо работать.«Свои» новшества не приняли, во всяком случае, поначалу.-- Подушки какие-то… -- цедил один из рабочих. – На подушке спать надо, а не лотки укладывать. С кольями вернее, нарубил, и никуда он не денется.
То, что при укладке подушками производительность увеличивается вдвое, работягу не волновало. В конце месяца наряды были закрыты как обычно: постоянные рабочие, сделавшие вдвое меньше, чем мы, денег получили вдвое больше.
Сегодня, когда я вспоминаю бригадира Титова, я испытываю двойственное чувство. Да, действительно, это был хозяйственник, радевший за дело. Но вся его хозяйственность основывалась на разгильдяйстве остальных. И окажись бригадир Титов в нашем времени, никакая пухлая книжица не помогла бы ему в работе. Хотя, возможно, я неправ, и Титов остался бы хозяйственником даже там, где разгильдяев нет. Очень хочется быть неправым.
БУДУ ВЕЧНО МОЛОДЫМ В августе 1979 года я вернулся с мелиорации в родной НИИ и немедленно был вызван на бюро райкома комсомола. Меня собирались с позором исключать из рядов ВЛКСМ.
Отношения мои с передовым отрядом советской молодёжи всегда отличались напряжённостью. Дело в том, что я был идёйным молодым человеком, а таковые оказываются крайне неудобными для чиновников идеологического фронта. В четырнадцать лет меня не приняли в комсомол, потому что я намертво отказался сходить на какое-то помпезное действо и изобразить из себя красного следопыта, каковым я сроду не бывал. В пятнадцать лет меня со скандалом не приняли в комсомол… впрочем, я писал об этом в мемуаре «Как становятся химиками», и повторяться не буду. Наконец, в шестнадцать лет меня в комсомол приняли и тут же принялись со скандалом исключать.
Весна 1968 года была ознаменована великим событием в политической жизни страны. Всесоюзному ленинскому коммунистическому союзу молодёжи исполнилось полсотни лет. В связи с юбилеем и в ожидании очередного ордена ЦК ВЛКСМ написал письмо в ЦК КПСС. Вряд ли кто-нибудь сейчас вспомнит содержание этой цидули, а тогда письмишко обсуждалось на комсомольских собраниях всей страны и было единогласно принято всеми комсомольцами. Так, во всяком случае, писалось в комсомольской печати. Желающие могут проверить это, подняв старые подшивки «Комсомольской правды», которая в ту пору была не жёлтой бульварной газетёнкой, а унылым официозом.
Так вот, то, что написано по этому поводу в газетах, -- неправда. По крайней мере, один комсомолец голосовал против письма. Повторюсь: я был идейным товарищем, поэтому, вместо того, чтобы позевать на собрании, а потом в нужную минуту поднять руку, слившись в экстазе всеобщего одобрямса, я внимательно письмо прочёл и возмутился.
Теперь-то я понимаю, что письмишко было написано, как следует. Комсомольские бонзы выпрашивали у старших товарищей очередной орденок. Но тогда додуматься до столь очевидной мысли я не смог. Я вышел на трибуну и громко заявил, что в письме трижды перечислены заслуги былых поколений и все ордена за эти дела полученные, и ни слова не сказано, чем комсомол занимается сейчас, и чем намерен заниматься впоследствии. Мне это напоминает старческое брюзжание, за такое письмо я голосовать не буду.
Подобная выходка могла бы сойти с рук, но комсорг школы, моя одноклассница Лариса Михайлова (Ларка Муха) тоже была идейной комсомолкой. Вместо того, чтобы быстренько отбарабанить: «Кто за? Единогласно!», -- она спросила, кто «против» и кто «воздержался», а потом внесла мой вражий голос в протокол. В Ленинском райкоме ВЛКСМ возмутились и вызвали меня на бюро райкома, собираясь исключать из рядов.
На бюро я не пришёл и явился лишь после повторного вызова. Причина для неявки была у меня уважительной: я ездил в Вильнюс на Всесоюзную олимпиаду школьников по химии, где получил поощрительный диплом. Об этом я с гордостью сообщил комсомольским бонзам и продемонстрировал вырезку из газеты «Смена» с хвалебной заметочкой обо мне. После этого исключать меня из комсомольцев показалось неудобным. Правда, вырезку у меня отняли, сказав, что она должна висеть в райкоме на соответствующем стенде. А я, дурак, отдал.
Спустя одиннадцать лет ситуация повторилась с точностью до идиотических совпадений. Прежде всего, НИИ Антибиотиков находился в том же Ленинском районе, что и школа 281, так что гнать меня из комсомола вновь взялся Ленинский райком. И я вновь не явился на бюро райкома, которое должно было решать мою судьбу.
Однако начнём по порядку.Ежегодно во всех комсомольских организациях страны проводилась подписная компания. Каждый комсомолец обязан был подписаться на молодёжную газету и комсомольский журнал. Выбор был невелик: газеты «Смена» и «Комсомольская правда»; журналы «Молодой коммунист» и «Комсомольская жизнь». Раз в год отдавать из нищего семейного бюджета девять рублей шестьдесят копеек было очень обидно, но окончательно моё терпение лопнуло, когда соседка Полина сдала свою девятиметровую комнатёнку враз пяти студенткам Первого меда. Теперь наша коммунальная квартира ежедневно получала пять экземпляров газеты «Смена» и четыре «Комсомольской правды». А раз в месяц почтальонша, матерясь, упихивала в почтовый ящик девять экземпляров «Комсомольской жизни», каковые немедленно относились в туалет, но не читались даже там, потому что читать в этом угробище было нечего.
Начиналась подписная компания на второе полугодие 1979 года, и на комсомольском собрании, как обычно, был поставлен вопрос об обязательной подписке на комсомольские издания. И я, вместо того, чтобы промолчать и просто не давать денег распространителям, вылез на сцену и произнёс громовую речь. Готовясь к выступлению, я не поленился обойти все лаборатории и опросить товарищей комсомольцев, кто из них читает свой журнал. Один человек сказал, что смотрит, какая песня напечатана на последней странице. Остальные, а их было больше сотни, объявили, что сразу несут «Комсомольскую жизнь» в сортир, благо, что формат у журнала очень удобен и бумага мягкая.
Разумеется, когда вопрос по моему требованию, был поставлен на голосование, абсолютное большинство проголосовало за подписку на комсомольско-туалетный журнал. Меня поддержало всего девять человек. Но потом оказалось, что люди деньги попросту не сдают. Те самые комсомольцы, что голосовали за обязательную подписку, когда дело дошло до денег, говорили: «Но ведь на собрании было решено, что подписываться не обязательно».
Подписка была сорвана, а меня, как зачинщика, вызвали на бюро райкома, на которое я не явился. Потом мне кто-то сказал, что не явившегося второй раз, то могли исключить из комсомола и в отсутствии виновника. Но на второй раз я пришёл. Кстати, это было моё второе посещение Ленинского райкома, и у меня было полное ощущение, что с 1968 года ничего не изменилось в мрачных райкомовских коридорах, и даже исключать меня собрались те же самые люди, что и в первый раз. Разумеется, для начала меня гневно спросили, почему я сразу не явился на начальственный зов. И я (ох уж эти парные совпадения моей жизни!) как в 1968 году ответил, что меня не было в городе. А затем, не желая упускать инициативу, пояснил, что был на ударной комсомольской стройке, осваивал нечерноземье. И в подтверждение своих слов продемонстрировал грамоту обкома комсомола, каковой меня наградили как лучшего комиссара комсомольско-молодёжного отряда.
Конфуз был изрядный. Спрашивается, как райком может исключить человека, который только что награждён обкомом? Члены бюро тщательно изучали грамоту, покашливали и переглядывались. Наконец, главный среди них (уж не знаю, какая у него была должность) шёпотом спросил у единственной райкомовской дамы:-- Сколько ему вообще осталось быть в комсомоле? -- Два месяца, -- свистящим шёпотом ответствовала дама. -- Чёрт с ним, пусть досиживает, -- принял решение начальник, после чего объявил, что такая награда должна висеть в райкоме на доске достижений.Я не возражал и с лёгким сердцем расстался с совершенно ненужной мне бумагой.
Через два месяца я прекратил платить комсомольские взносы и явочным порядком выбыл из рядов. Никаких заявлений о передаче мне на вечное хранение комсомольского билета я не писал, а просто оставил билет у себя, и он до сих пор лежит где-то в ящике стола вместе с профсоюзным билетом, свидетельством ударника коммунистического труда, удостоверением санитарного инспектора и прочими просроченными атрибутами советской эпохи.
Если когда-нибудь уважаемые товарищи потомки, роясь в этом бумажном хламе, отыщут трепетно сохранённый билет, они непременно скажут, что он принадлежал кому-то другому, поскольку меня там обозвали Святославом Васильевичем. Что на это сказать? Да ничего. Главное, что с комсомолом я не расстался и, следовательно, буду вечно молодым.
источник https://sv-loginow.livejournal.com/63286.html
Еще из Логинова
Логинов Святослав Владимирович. Мои универсамы. Записки грузчика
https://jlm-taurus.livejournal.com/92936.html
https://web.archive.org/web/20160704230209/http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2012/1/lo13.html
Логинов Святослав Владимирович. Как я охранял природу
https://jlm-taurus.livejournal.com/109084.html
Логинов Святослав Владимирович в ЖЖ
https://sv-loginow.livejournal.com
Тэги:
Мемуарчики
Мои универсамы