Сегодня – день рождения Некрасова. Окончание
В книге «Н. Некрасов Последние песни», М., изд-во «Наука», серия «Литературные памятники», 1974, я прочла воспоминания сестры поэта Анны о последнем, постельном периоде жизни брата и страницы из её дневника, а также воспоминания его друзей и знакомых, навещавших его в это время. Были там и заключения врачей. Через несколько месяцев после того, как Некрасову сделали операцию на кишечнике, у него обнаружилась в прямой кишке опухоль размером, как говорили врачи, с «небольшое яблоко». Прочитав всё это, я очень хорошо представила себе этот постельный период жизни Некрасова, полный страданий, сомнений, последних трудов, борьбы, разочарований и физической боли. Я в прошлом посте писала, что это чтение меня совершенно перевернуло, и что после него Некрасов не стал моим любимым поэтом, но стал моим очень любимым человеком. Он как-то вошёл в меня, я почувствовала его даже физически, и нашла между нами большое сходство, много общего. У меня было ощущение, что в постели лежит дорогой, родной человек, дни которого сочтены, а я сижу рядом с комом в горле, стараясь не заплакать, ничем не могу облегчить его страдания, отойти от постели мне также невозможно. И это теперь со мной навсегда, у меня такого никогда ни с кем не было.
В этот свой последний период Некрасов продолжал бороться с цензурой. Через цензуру как раз проходил сборник «Последние песни», который был поэту очень важен, он воспринимал его, как своё литературное завещание. То, что Некрасов был тяжело болен и умирал, не смягчило цензоров, похоже, даже ожесточило. Придирались к каждому стихотворению, каждой строчке, каждому слову. Не пропускали стихотворений, которые уже прежде были опубликованы в «Отечественных записках», и тогда цензура их пропустила. Некрасов просил цензора Петрова прийти к нему и пытался доказать цензору, что стихи уже прошли цензуру и были опубликованы, что в них нет ничего крамольного, но Петров был неумолим. Он говорил: «Николай Алексеевич, ну что вы так волнуетесь… Ну не волнуйтесь вы так…» - и ничего не пропускал. А Некрасов в том состоянии, про которое Достоевский сказал, что он больше похож на труп, чем на живого человека, и даже удивительно было, что этот труп разговаривает, продолжал попытки спасти хоть что-нибудь. Петров читал стихотворение Некрасова «Скоро стану добычею тления», которое Анна назвала «отходной самому себе».
Скоро стану добычею тленья.
Тяжело умирать, хорошо умереть;
Ничьего не прошу сожаленья,
Да и некому будет жалеть.
Я дворянскому нашему роду
Блеска лирой моей не стяжал;
Я настолько же чуждым народу
Умираю, как жить начинал.
Узы дружбы, союзов сердечных –
Всё порвалось: мне с детства судьба
Посылала врагов долговечных,
А друзей уносила борьба.
Песни вещие их не допеты,
Пали жертвою насилья, измен
В цвете лет; на меня их портреты
Укоризненно смотрят со стен.
Петров читал, а Анна следила за его лицом и ожидала, что при чтении таких стихов у постели умирающего в лице Петрова хоть что-то дрогнет. Но ничего не дрогнуло. Он прочёл и только спросил: «А вот слова «врагов долговечных» - что они означают? Это каких врагов вы имеете в виду, на что вы намекаете?» Анна стала ему объяснять, что Некрасов имеет в виду своих личных недоброжелателей, личных врагов. У Николая Алексеевича их много, они клевещут на него, сплетничают… Петров поверил и стихотворение это пропустил.
О портретах, которые на Некрасова «укоризненно смотрят со стен». На картине Крамского видны два портрета, Добролюбова и Адама Мицкевича. Почему Адам Мицкевич смотрит укоризненно, понятно: он не может простить Некрасову оды Муравьёву-вешателю, палачу Польши. А взгляд Добролюбова Некрасову кажется укоризненным, вероятно, всё по той же причине - потому что Некрасов считал себя рыцарем только на час, а Добролюбова рыцарем всегда, всякую минуту его жизни.
А вот последний, вышедший при жизни Некрасова номер «Отечественных записок», весь тираж которого уже был напечатан, арестовали. Друзья хотели скрыть это от Некрасова, но он что-то заподозрил. Попросил дать ему посмотреть этот номер. Один, сигнальный экземпляр, сохранился, Некрасову его дали. Он попросил ещё экземпляр, друзья стали говорить: «Николай Алексеевич, зачем вам два экземпляра, вы что, сразу в двух будете читать?» Однако, ещё один экземпляр нашёлся, его кто-то припрятал при аресте. Некрасов попросил ещё экземпляр. Друзья стали говорить: «Зачем вам, вы что, хотите, чтобы по экземпляру в каждой комнате лежало?» Ещё одного экземпляра не нашли, и Некрасов всё понял. Арест журнала стал для него тяжёлым ударом. И всё же это было не самое страшное, ведь такое прежде случалось. Самым страшным было то, что сейчас, на смертном одре, Некрасов вдруг понял, что народ, для которого вся жизнь и ради которого все страдания, батюшку-царя любит больше, чем Некрасова и его единомышленников, и верит ему больше. И что Некрасов и все эти «печальники горя народного» с их разговорами о свободе и естественных правах человека народу чужды, непонятны и нафиг не нужны. Об этом в стихотворении, которое мы процитировали, сказано:
Я настолько же чуждым народу
Умираю, как жить начинал.
И так будет всегда. А если так, то на что ушла жизнь.
После выхода сборника «Последние песни» Некрасов получил Адрес от революционного студенчества. В Адресе говорилось, что учащаяся русская молодежь несет в своих сердцах "могучую, святую любовь к народу", что во имя народа и его блага она готова отдать свою свободу и жизнь. Некрасов, говорилось в Адресе, "певец народа, певец его горя и страданий", своей поэзией "зажигал эту могучую любовь к народу и воспламенял ненавистью к его притеснителям". "Из уст в уста передавая дорогие нам имена, -- писали студенты, -- не забудем мы и твоего имени и вручим его исцеленному и прозревшему народу, чтобы знал он и того, чьих много добрых семян упало на почву народного счастья. Знай же, что ты не одинок, что взлелеет и взрастит семена эти всей душой тебя любящая учащаяся молодежь русская".
Этот Адрес всё-таки стал для Некрасова утешением. Он благодарил авторов Адреса, пытался ответить им стихами, но стихи уже не писались. Получилось что-то невнятное. Некрасов умер 27 декабря 1877 года. Похороны Некрасова вылились в крупную политическую демонстрацию. Несмотря на сильный мороз толпа в несколько тысяч человек, преимущественно молодежи, провожала поэта до места вечного его упокоения на Петербургском Новодевичьем кладбище. В погребении Некрасова принимали участие представители «Земли и воли», а также других революционных организаций, которые возложили на гроб поэта венок с надписью «От социалистов». Когда Достоевский в своей речи на похоронах отвёл Некрасову третье место в русской поэзии после Пушкина и Лермонтова, из толпы собравшейся молодёжи раздались крики: «Да выше, выше Пушкина!» Этот спор о значении Некрасова в русской поэзии перешёл в печать, и я бы сказала, что он продолжается до сегодняшнего дня. Мне как-то трудно определить свою позицию в этом споре. В прежние годы я, не колеблясь, голосовала бы за Пушкина, за пушкинское направление в русской поэзии. Но сейчас ситуация в нашей стране изменилась, мы живём в подлые времена, как говорится, были времена хуже, но не было подлее. И чем подлее становится время, тем больше хочется обращаться к Некрасову.