Писатель Беседин: франшиза «Крик» ставит диагнозу осатаневшему обществу

Есть такая традиция: старое и не очень старое кино переснимать. Чтобы выжимать из истории деньги, как из древнего лимона сок. Удается сделать это с умом и, главное, с пользой, как правило, крайне редко. Однако все равно сиквелы, приквелы, перезапуски — такая же обязательная часть масскульта, как, например, обращение к подписчикам в социальных сетях. Культовый слэшер «Крик» тут, безусловно, не стал исключением. Он априори и не мог быть им, рассказал писатель Платон Беседин в колонке для «360». Далее — прямая речь. Конечно, «Крик» — не «Хэллоуин» с его гигантским количеством вариаций, тем не менее четвертая часть (последняя работа оригинального режиссера ленты Уэса Крэйвена) вышла спустя 11 лет после третьей. Восприняли его, в общем-то, так себе. Оттого с продолжением не спешили (к тому же сам Крэйвен ушел из жизни в 2015-м): пятый фильм появился в прошлом году (на мой взгляд, вышел он откровенно слабым), но уже через год в кинотеатрах нарисовалась шестая часть. Не сразу — в силу известных обстоятельств — она добралась и до российских кинотеатров. Уверен, мы обязательно увидим и седьмую, и восьмую ленты франшизы. И дело тут не только в том, что продюсеры и создатели хотят выжимать деньги, питаясь за счет прошлого успеха. Фокус еще в том, что «Крик» являет то, насколько живуче зло. Оно подобно вирусу, который передается человеку, но не через кровь и не воздушно-капельным путем, а главным образом через образы. В свое время преподобный Нил Сорский так описывал стадии разрастания греха: сперва возникает представление помысла или предмета; потом — его принятие; далее — согласие с ним; за ним порабощение; и, наконец, — страсть. С «Криком», в общем-то, та же история: маньяки продолжают убивать, потому что дело не в их личностях, а в том, что движет ими, кочуя из фильма в фильм. Поэтому каждый раз за культовой маской Призрачного лица скрывается то один, то другой персонаж. Но все они обращаются к первоистокам (вспоминают маньяка Билли Лумиса, с которого все и начиналось). Собственно, «Крик» интересен (или был интересен) именно этим — тем, как массовая культура, визуализируя, прославляя зло, прививает его (пересаживает, внушает) тысячам почитателей, из которых затем выделяются главные адепты зла, способные кромсать, потрошить, убивать. И когда мы видим очередного подростка или юношу, девушку, которые с кроваво-воздушной легкостью 27 раз пырнули кого-то ножом уже в нашей реальности, но при этом говорим, что фильмы тут ни при чем, то мы лукавим, конечно. Ведь даже первоисточник — «Крик», где маньяки вдохновляются убийствами на экране — говорит об обратном. И сам же этот культ насилия продает. Вторая ключевая тема франшизы, запущенной когда-то, — это тема наследия (в самом широком смысле слова). Его можно интерпретировать как в узком негативном контексте (например, демоны прошлого обуревают жертву, будто то кровь отца-убийца или деяния непутевой матери), так и в контексте массовой культуры. Маньяки совершают убийства не из-за желания разбогатеть или сугубо кайфа ради, но, по сути, чтобы перенести кинодействие в реальность, как бы совместить их, накладывая и проецируя одно на другое. Жизнь фантастичнее вымысла? Или она только подражает искусству, воспроизведя прописанные авторами кино? Это такая еретическая, практически сатанинская версия Божьего мира, когда в роли Создателя, Творца, выступают, с одной стороны, сценаристы и режиссеры, а, с другой — киноубийцы, создающие ткань «бытия», которое становится реальным только после принесения жертвы, после окропления «вселенной» кровью. Как пел Трент Резнор: «Я сделал себе больно, чтобы понять, способен ли я еще чувствовать…» В современной проекции люди одновременно слишком трусливы и слишком жестоки, потому предпочитают причинять боль другим. В шестой части «Крика» эта мысль предельно акцентируется. Поэтому убийцы создают целый пантеон слэшера (вместо «Крика» здесь «Удар ножом» из альтернативной вселенной), где, к слову, и разворачивается финальная битва. Это смещение уже в мистическую плоскость, и неслучайно с героиней Барреры (одной из выживших сестер Карпентер из пятой части) говорит ее отец и одновременно праотец зла Билли Лумис (из первого фильма, год 1996-й), а нынешние маньяки используют маски своих предшественников. Более того, в конце ленты один из злодеев погибает точь-в-точь как злодей из другой части. Все закольцовывается — это своего рода идея вечного инфернального возвращения, по Ницше. И тем сложнее — чисто с производственной точки зрения — из фильма в фильм удивлять зрителя. Что придумать нового, как вывернуть сюжет не банально, при этом учитывая контекст, историю франшизы? Ведь мы, к примеру, точно знаем, что второстепенная героиня — девушка на пять минут в кадре — должна умереть в начале очередной части «Крика» после вопроса «Какой твой любимый ужастик?». К слову, в новой — шестой — ленте сценаристы (их двое) и режиссеры (тоже двое) отправляют большие приветы кинокритикам и кинорецензентам, сразу убивая профессора, специалиста по слэшерам (есть такие и в реальности) — мол, ничего вы не знаете, ничего на самом деле не понимаете в ужастиках. И тут же бестолковых убийц приканчивают самих. В общем, создатели шестой части стараются быть изобретательными — и местами у них это неплохо получается. Другой вопрос, что зачастую они пытаются выехать так, как это делает в наши дни большинство — за счет принципа «больше жести». Помните, чем кого-то могла удивить первая «Пила»? Какими-никакими, но месседжами и сценарными поворотами. В последних же «Пилах» (еще одна бесконечная франшиза) осталась только бессмысленная натуралистическая расчлененка, и большинству зрителей этого trash-blood-fast-food плевать, кто там убийца и для чего он убивает, — они, как безумцы, смакуют цены убийства. Таков дух времени, к сожалению. Так и с «Криком»: молодые люди в кинозале рядом со мной оживлялись, когда Призрачное лицо выпускал жертвам кишки. В этой части, кстати, он предпочитает бить именно в живот и вообще ведет себя особенно беспощадно и люто. В конце ленты это уже выглядит даже несколько сюрреалистично, когда актеры, отыгрывая маньяков, изображают то ли брутальных идиотов, то ли демонов-неудачников. Мы точно знаем, что седьмая часть обязательно будет. Не зря сестры Карпентер, превратившиеся из жертв в чуть ли не маньяков, сверкают полубезумными взглядами, блестящими на перепачканных кровью лицах. Да и уверен, что главная героиня Сидни Прескотт, тут не оказавшаяся, еще проявит себя. Да, да, вы меня правильно поняли: в шестой части — впервые за историю франшизы! — не было культовой героини Нив Кэмпбелл. Если что, то Гейл (Кортни Кокс) пусть и выглядит плохо, но она на месте, а Дьюи (Дэвид Аркетт) приговорили, как мы помним, в пятой части. При этом уверен, что в седьмой ленте убийцей наверняка окажется кто-то из «своих». Впрочем, им может стать кто угодно. Ведь шестой «Крик» буквально кричит об этом (франшиза всегда была хороша именно тем, как она отражала дух времени): все сошли с ума, любой готов схватиться за нож, убить человека слишком легко, ведь ты не видишь в нем собственно человека. Неслучайно в начале фильма один из убийц-неудачников говорит, что, убивая, чувствовал, ка жертва превратилась в животное, в кусок мяса, а вокруг — даже в метро — все разгуливают в масках злодеев (Кожаное лицо, Пеннивайз, Майкл Майерс и так далее). Да, мир тронулся, и люди — больше не люди, потому что они не видят в другом человека, созданного по образу и подобию Божьему. В шестом «Крике» — в отличие от пятого — это весьма неплохо показано. И уж было бы совсем хорошо, если б создатели франшизы в седьмой части показали, как избавиться от вируса убийств, как преодолеть это зло, передающееся от человека к человеку. Вот это оказалось бы не просто интересно, но революционно — с заявкой на действительно новое кино. А пока что мы видим, как из фильма в фильм «Крик», в свое время реанимировавший жанр слэшеров, с разной степенью убедительности ставит диагнозу осатаневшему обществу.