В начале октября Генпрокуратура подала иск к крупнейшим акционерам ОАО "Соликамский магниевый завод" (СМЗ) – Сергею Кирпичеву, Игорю Пестрикову, Петру Кондрашеву и Тимуру Старостину, которые в совокупности владеют 89,5% акций предприятия. За несколько дней до этого суд по ходатайству истца принял обеспечительные меры, запретив ответчикам совершать сделки с акциями СМЗ.

Генпрокуратура требует вернуть акции СМЗ в собственность государства, мотивируя это требование тем, что отчуждение акций АО СМЗ в 1992–1996 годах происходило с нарушением действующего в период приватизации законодательства, без согласия федеральной власти. Станет ли этот серьёзный прецедент мощным инструментом в руках правительства? Об этом в студии "Первого русского" ведущий программы "Государственник" Никита Комаров беседовал с экономистом Василием Колташовым и политтехнологом Семёном Ураловым.

Тенденция есть, но лавины деприватизации ждать не стоит

Никита Комаров: Почему нам так важен этот прецедент? Ранее я такого не припомню. Конечно, были истории с Башкирской содовой компанией и с компанией FESCO, контролирующей логистику на Дальнем Востоке, с портом Бронка. Но именно требование отмены итогов приватизации спустя более четверти века – такого ещё не было.

Василий Калташов: Я полагаю, что можно говорить о зарождении тенденции. Это начало изменений, которые будут нарастать. Но я бы не стал ожидать какой-то деприватизационной лавины, поскольку сторонники дальнейшей приватизации всё ещё сильны.

Сопротивление этой политике правительства будет серьёзным. Экспертное деловое сообщество обязательно заговорит о том, что "государство не право", сразу вспомнят кучу книг, написанных либеральными экономистами, в которых утверждается, что частник всегда эффективнее, поэтому ему надо всё-всё отдать.

И я думаю, что сейчас, скорее, мы наблюдаем такое тестирование: а какая будет реакция, а какое будет сопротивление, а как поведут себя региональные чиновники, какие из них проявят лояльность, а какие выступят против.

Мне кажется, что дальнейшее развитие такой политики вполне возможно. Правда, новое правительство, может быть, не чувствует себя настолько сильным, чтобы действовать в этом направлении достаточно быстро.

– И не чувствует себя слишком сильным, для того чтобы эту тенденцию поставить на поток.

В.К.: А давайте вспомним, что было с приватизацией в период, когда Медведев был президентом. А там вопрос стоял очень просто: всё, что у государства осталось, надо распродать, приватизацию надо форсировать. Мол, зачем государству какие-то доли в "Газпроме", ведь у нас столько богатых людей, которые с удовольствием всё это себе заберут. И сделать это как можно скорее, вернуть замечательные 90-е.

Я и другие эксперты тогда писали аналитические доклады, выступали в прессе, пытаясь доказать, что новую приватизацию допустить нельзя.

Впереди два процесса: и национализация, и деприватизация. Пробный шар уже заброшен

– Действительно, ещё лет 10 назад приватизационные процессы пусть медленно, но ещё происходили. Но в последние пять лет подобных кампаний я не припомню. Тем не менее настроения ещё имеются: в том же Минфине пару лет назад заявляли, что РЖД надо бы приватизировать, передать в частные руки хотя бы часть акций. Причём приватизационный интерес проявляется к суперуспешным компаниям по вполне понятным причинам.

Семён,  как воспримет частный сектор желание государства вернуть себе стратегические активы?

Семён Уралов: Прецедент, который мы обсуждаем, действительно интересный. И от того, как будет действовать государство, будут зависеть тренды, которые к 2024 году обозначат некое подобие трансфера.

Государственная политика всё равно формируется элитарными группами. Мы помним дискуссии по поводу металлургов, "нахлобучивших" государство, мы знаем, во что это вылилось и какие методы помогли. Думаю, и с национализацией будет похожая ситуация. Пока же заброшен первый пробный шар.

Но мне представляется, что будут проходить два процесса. Начнётся процесс национализации стратегических активов, где основные субъекты будут выступать основными игроками – речь идёт о госкорпорациях, в первую очередь завязанных на систему ВПК.

А второй процесс, который смешивают часто с национализацией, – это вопрос деприватизации. То есть фактически выкуп у собственника. И если национализацию я рассматриваю как политический проект, то деприватизация – это довольно естественный процесс, который уже начался за счет вхождения государства в капитал в ходе чеболизации нашей экономики.

Самое главное, и в этом есть определённый риск, не допустить, чтобы эти процессы, которые сейчас так аккуратно пробуют, не превратились в войну элит, как это случилось, к примеру, на Украине. Здесь под разговоры о национализации Криворожского комбината, одного из крупнейших в Европе, произошло, на самом деле, перераспределение собственности – отобрали у Рината Ахметова с Виктором Пинчуком и продали предприятие индусам.

В истории с денационализацией субъектами должны выступить именно госкорпорации, производящие реальную добавленную стоимость, как единственные носители нашего политэкономического суверенитета. С моей точки зрения, сейчас самое главное – внимательно наблюдать за процессами в элитах.

В мировой конкуренции выигрывают страны с более крупными игроками

В.К.: На самом деле национализация – это термин, означающий переход имущества в распоряжение нации или государства как представителя нации. Национализация может иметь самые разные формы. Она может иметь форму выкупа, она может иметь форму деприватизации по суду, на основе расследования. То есть здесь могут быть разные подходы.

И понятно, что подходы будут очень осмотрительные и очень щадящие. Не стоит ожидать каких-то резких действий, как во время, скажем, революции: пришли и всё национализировали. И по этому поводу тогда ещё Ленин сказал, что столько всего национализировали, что непонятно, кто теперь этим управлять будет и как во всём этом разобраться.

Экономическая система, в которой мы сейчас живём, рыночная. Но и глобальная экономика тоже рыночная. Это означает, что методы внутренние должны быть достаточно корректными и очень осмотрительными. Но обратите внимание, в мировой экономике выигрывает тот, кто имеет более сильных, более структурированных и более крупных игроков. То есть главная конкуренция у нас разворачивается не на внутреннем рынке, а на глобальном рынке. Это ещё конкуренция, превращённая в соперничество держав.

Поэтому, если ваше государство состоит из одних сплошных долгов, как, например, США, то ему становится очень сложно конкурировать на мировом рынке. И это, кстати, в ближайшие 10–20 лет обернётся ещё немалыми экономическими проблемами для самих Соединённых Штатов. Поэтому нужно быть чем-то противоположным этому примеру. Не надо копировать всё американское, как нас учили, а наоборот, действовать достаточно осмотрительно, если копировать, то лучшее…

– Я бы здесь заметил: то, что нас учат копировать, вовсе не американское, Америка другими методами действует. У них нет ни свободного рынка, ничего.

В.К.: И я с Семёном совершенно согласен в том, что мы увидим участие госкорпораций. Кроме того, нужно приготовиться к тому, что государство может приобретать какие-то значительные доли бумаг, контролируя пакеты в новых сферах, чтобы иметь больше командных высот в экономике.

Конечно, сейчас у нас речь не идёт о какой-то поголовной национализации. Речь идёт о том, что у государства появятся какие-то новые командные высоты дополнительно к тем, что уже есть. И какие-то предприятия, которые будут приобщены к имеющимся уже структурам, смогут работать в формате восстановления, возрождения, создания новых технологических, торговых, производственных цепочек. По сути, будут строиться новые игроки для мирового рынка, для мировой конкуренции.

Ещё один момент. Как мы помним, после Великой депрессии в США администрация президента Франклина Рузвельта принудительно объединяла компании. А теперь посмотрим, что у нас происходило в период приватизации. Главная идея была: надо всё расщепить, разделить, пусть будет как можно больше мелких компаний, всё надо реструктуризировать.

На нас оказывают политическое давление, а мы пускаем в наш бизнес иностранцев?

– Это и в нулевые продолжалось, достаточно вспомнить о РАО ЕЭС, а это было в 2007–2008 годах.

В.К.: Совершенно верно, а делалось это для того, чтобы не было мощного международного игрока, который мог бы конкурировать на международном рынке. В случае с РАО ЕЭС – избавлялись от игрока, который мог бы конкурировать на рынке электроэнергии. Поэтому эту компанию и расщепили. Но подождите, а как тогда конкурировать на мировом рынке?

Сейчас мы находимся в ситуации, когда на нас оказывается политическое давление, когда американцы пытаются захватить отечественный бизнес изнутри. И история с "Русалом" – это как раз пример того, как американцы входят в наш бизнес, причём в чрезвычайно важной стратегической отрасли – в производстве алюминия. Точно такой же у них интерес и ко многим другим сферам.

– А ведь есть тезис о том, что компания только тогда успешна, когда её акции торгуются на международных биржах – в Лондоне, в Нью-Йорке и так далее. Но это как раз то самое вхождение иностранцев в наши капиталы и влияние на повестку – ведь критерии-то они будут определять.

В.К.: И кстати, это ещё и подрыв нашего фондового рынка. Если компания размещает свои бумаги за пределами России, то это значит, что на нашем рынке эти бумаги не появляются, ими не торгуют.

Нам ещё предстоит осознать, что большинство сделок по приватизации были ликвидационными

– Фактически это тот же отток капитала: кто владеет бумагами, тот и дивиденды получает.

Вернёмся к истории с Соликамским магниевым заводом. Предприятие занимается производством редкоземельных металлов. То есть это важнейшая стратегическая отрасль, отрасль национальной безопасности России. Но СМЗ оказался в руках частников. Они с этим не справились: оборудование не обновлялось, модернизация не проводилась. Из завода просто выкачивались ресурсы и прибыль. Перспективы развития СМЗ оставляли желать лучшего. Государство это увидело, посмотрело документы, как проходила приватизация, и решило, что, в первую очередь, для безопасности необходимо отменить приватизационный процесс 1992–1996 годов. И такие же истории мы увидим в каждом регионе.

С.У.: Я с тобой согласен. И нам ещё предстоит осознать, что большое количество приватизационных сделок были ликвидационными. Об этом мы редко говорим. То есть это не то что частный капитал не справился. А это частный капитал, зачастую ещё с иностранными партнёрами, намеренно участвовал в приватизационных сделках, чтобы провести ликвидацию предприятий.  

– Это делалось намеренно и зачастую – в интересах других стран.

С.У.: Или в интересах других конкурентов у нас в стране. Сейчас это уже не имеет значения. Так что важно разделить два этих процесса: где частник не справился с управлением, и тогда можно говорить о деприватизации.

– То есть о выкупе активов по рыночной цене или с дисконтом, к примеру. Или выкуп без уголовного дела.

С.У.: Верно. Но в тех случаях, где речь шла о ликвидационных сделках, как это было с приватизацией Владимирского тракторного завода, который вообще перестал производить тракторы, то тут должна быть другая история.

То есть нам нужно понять, в какой части мы имеем дело с бесхозяйственностью и халатностью, а где мы имели дело с намеренной мародёрской деятельностью. 

В.К.: То, что Семён описал сейчас очень подробно – когда предприятие приобретается, акционируется, потом гибнет – называется в экономике корректным извлечением капитала. То есть все эти предприятия, которые подлежали приватизации, получили колоссальный капитал. Тракторные предприятия, машиностроительные предприятия, станкостроительные. Это очень-очень немалые суммы. Если их честно посчитать, то это будут десятки, может, быть, сотни миллиардов долларов суммарно.

Дальше новые собственники действовали следующим образом: пытались эти предприятия разрушить или эксплуатировать таким образом, чтобы они не восстанавливались, не возрождались и не работали. При этом наносился вред обществу, государству, разрушалась экономическая система связей, а это их мало интересовало. Поэтому, если мы видим преднамеренное разрушение предприятий, то здесь можно очень серьёзные счета выставить.

Наконец, второй момент. Если мы попытаемся разобраться, то выяснится, что приобретала, а потом грабила приватизированные предприятия региональная элита, региональный средний капитал, нередко связанный с губернаторскими семьями. И вот с этим ещё предстоит разобраться.