Мудьюг. Остров ужаса
Иностранная интервенция в России — это не столько честные сражения «грудь на грудь», сколько колониальная политика и военные преступления. Массовыми расстрелами и пытками мирного русского населения отметились в своё время и американцы, и японцы, но всех их превзошли английские интервенты, создавшие возле Архангельска самый настоящий концлагерь. О первой фабрике смерти для русских людей, об убийстве невинных, о памяти и забвении и пойдёт речь.
О том, что концентрационные лагеря придумали не карикатурные звероподобные фашисты с плакатов Кукрыниксов, а вполне себе аристократичные британские военные во время Второй бурской войны, сегодня знает каждый любитель истории. Бесстрастный интернет одну за одной открывает нам фотографии конца XIX века, с которых испуганно смотрят сидящие у белых палаток бурские семьи, загнанные за колючую проволоку на их же родной земле. И хотя английские историки эту мрачную страницу в книге судьбы Великобритании предпочитают перелистывать с торопливым неудовольствием, бурам в каком-то смысле повезло: по крайней мере, об их трагедии знает весь мир.
О британском концлагере на русском острове Мудьюг в англоязычном мире не знает практически никто. Ни всемогущая «Википедия», ни тематические форумы, ни многочисленные СМИ. Упоминание о настоящем лагере смерти, построенном англичанами для русских людей на русской земле, словно вычеркнуто из англоговорящего интернета, следуя простому принципу сети: «Если о событии нет ничего в интернете, то, по всей видимости, его и не было вовсе». Первый же полноценный репортаж, в котором прозвучало слово «Мудьюг», вышел на «Би-Би-Си» лишь в октябре 2017 года — спустя 99 лет после того, как здесь был замучен первый русский человек.
Памятная доска с острова Мудьюг
Впрочем, вместо честного признания: «Да, здесь был английский концлагерь, в котором англичане вместе с французами убивали русских», журналистка «Би-Би-Си» Люси Эш делает лишь то, что принято комментировать едкой фразой «а теперь следите за руками». Отметив вскользь, буквально в одном предложении: «Британские солдаты создали здесь то, что россияне считают первым концентрационным лагерем в своей стране», Эш в остальном повествует о происходящем в лагере без какого-либо упоминания о национальности его охранников, а уже спустя пару десятков абзацев «забывает» о главной теме репортажа, живописуя вместо этого зверства местных большевиков.
Несмотря на желание Лондона навсегда забыть эту тему, факт остаётся фактом: Мудьюг (а чуть позднее и Йоканьга) — это кровавые пятна английской интервенции. Мудьюг — это первый концлагерь для русских гражданских, первый из построенных на территории Советского государства и единственный, созданный военными страны, с которой СССР не находился в состоянии войны. Это потом, намного позже, появятся и Саласпилс, и Малый Тростенец — но первым местом для физического уничтожения просто подозреваемых в сотрудничестве с большевиками станет небольшой остров в 60 километрах от Архангельска.
Британские и французские военные в Архангельске. 1919 год
Британские интервенты, высадившиеся в Архангельске 2 августа 1918 года, не стали терять времени даром: планируя максимально быстро продвинуться вверх по течению Северной Двины, они сразу же ввязались в бои с частями красного Северного фронта. В активе островитян был не только мощный речной флот, состоявший из двух десятков кораблей, но и превосходство в вооружении (мощные пулемёты Льюиса против красноармейских «мосинок») Всё вместе это рисовало перед англичанами самые радужные перспективы, а командующий экспедиционным корпусом генерал Фредерик Пуль, предвосхищая знаменитую фразу Павла Грачёва о Грозном и двух десантных полках, заявлял, что уже 20 августа будет пить шампанское в Котласе.
Как это чаще всего бывает, реальность разошлась с ожиданиями британцев практически сразу — оборванные и полуголодные красные отряды почему-то не спешили сдаваться в плен и сражались с неожиданным упорством. Нехватку оружия большевики компенсировали высоким боевым духом, имели в командирах ветеранов Первой мировой и удачно чередовали набеговую партизанскую тактику с отчаянными, тщательно спланированными рейдами. В результате всего этого к осени 1918 года забуксовавшим британским частям не оставалось ничего иного, кроме как окопаться в районе Шенкурска — в 400 километрах от вожделенного Котласа.
Заключённые концлагеря на острове Мудьюг
Вместе с неудачами и потерями в боях к британцам пришло озлобление. Не имея возможности дотянуться до армии большевиков, интервенты вместе со своими коллегами из стана белогвардейцев развернули в Архангельске настоящий террор против гражданских.
Охотясь за шпионами и диверсантами, английская контрразведка в прямом смысле слова хватала всех, кто попадался на глаза, от кочегаров, служивших на кораблях под красным флагом, до вчерашних гимназистов, имевших несчастье «засветиться» секретарями в местных партячейках. Пойманных отправляли во вместительную городскую тюрьму, но уже совсем скоро она буквально захлебнулась от количества заключённых.
О масштабах устроенной англичанами грандиозной облавы можно судить всего по двум простым цифрам — хотя камеры тюрьмы были рассчитаны в среднем на 12–14 сидельцев, в каждую из них набивали по 60 (!) человек, а в целом за всё время британской интервенции в тюрьмах и лагерях побывал каждый десятый (!!) житель тогдашней Архангельской губернии. Частично «разгрузить» камеры по-своему (то есть массовыми ночными расстрелами без суда и следствия) пыталась белогвардейская «Особенная временная следственная комиссия по делам арестованных», но тюрьма продолжала неумолимо разбухать — и тогда за дело взялись компетентные англичане.
Братская могила русских заключённых, погибших на Мудьюге
23 августа 1918 года 134 узника архангельской городской тюрьмы были выведены под английским конвоем на улицы города. Уверенные в том, что идут на расстрел, заключённые успели проститься друг с другом и с белым светом, но конвоиры сначала привели их на местную пристань, а затем, погрузив в баржи, перевезли на расположенный неподалёку остров Мудьюг. После размещения в грубо сколоченных бараках людям наконец-то сообщили об их дальнейшей судьбе. С этого момента все они — ещё мгновение назад обычные советские граждане, находящиеся под следствием — переводились в разряд военнопленных, фактически превратившись в бесправных рабов английских и французских военных.
Чтобы понять весь ужас положения мудьюгских узников, стоить пояснить, что многие из них вообще не имели отношения к большевистскому подполью.
По свидетельству Павла Рассказова, человека, прошедшего Мудьюг и описавшего увиденное там в «Записках заключённого», идейными коммунистами (комиссарами, революционными матросами, председателями союзов рабочих, секретарями комитетов) была лишь половина попавших в лагерь. Остальные были в лучшем случае поставленной под красное ружьё крестьянской молодёжью, штатскими, служившими у большевиков по вольному найму, или просто обычными людьми с улицы, попавшими в сеть контрразведки по ложным доносам.
Сторожевая вышка и бараки
Несмотря на то, что Архангельск был всего в нескольких десятках километрах, законы Советской России на Мудьюге больше не действовали. Почти полторы сотни русских людей теперь подчинялись всего лишь одному закону — закону британского концентрационного лагеря. Правила были по-английски простыми и лаконичными: «смерть за побег», «смерть за отказ от работы», смерть практически за всё — даже за исполнение революционных песен. Из еды — четыре небольшие сухие галеты (200 граммов), полбанки дешёвой полупротухшей тушёнки (175 грамм), щепотка риса (40 грамм) и десять грамм соли.
Как писал всё тот же Рассказов, интервенты выбрали изуверски гениальную стратегию:
«<…> Под влиянием голода люди доходили до <…> жуткого состояния, <…> оставаясь до могилы верными этим низменным инстинктам, которые проснулись в них благодаря этой невозможной обстановке, созданной представителями „культурного“ запада. Эти варвары не лишали нас немедленно жизни, а создавали такие условия, в которых жить было невозможно. Они гуманны, они не убивают людей, и если люди умирают „сами“, то это не их вина. Такова была политика и психология наших палачей».
Бараки лагеря
Происходившее на Мудьюге следующие 10 месяцев, лучше всего охарактеризовать словосочетанием «фабрика смерти». Двенадцатичасовая рубка леса или земляные работы сменялись тревожными перерывами на сон: чтобы заключённые не чувствовали себя как дома, французские охранники каждую ночь врывались в бараки и избивали первых попавшихся под руку прикладами винтовок.
Обычным делом стали отмороженные конечности, цинга и гангрена. Отсутствие в промёрзлых насквозь бараках бань и умывальников привело к тому, что одежда сгнивала прямо на телах узников; вшей было так много, что с некоторых заключённых их сметали в буквальном смысле метлой.
С прибытием в декабре нового коменданта лагеря, французского контрразведчика Лерне, жизнь пленных окончательно превратилась в ад. Заключённым было запрещено варить и подогревать еду в печах, за малейшую провинность каждого из них ждала яма-ледник, в которой люди за ночь замерзали насмерть. Свирепствовал тиф, но единственным решением интервентов в этой ситуации стал лазарет, где сквозь щели в досках был явственно виден солнечный свет; лазарет, ставший, по словам Рассказова, «могилой не только для больных, но и для здоровых».
Впрочем, можно было бы пережить и это — если бы не жуткий голод, сводящий людей с ума, заставляющий их испражняться один раз в 10–14 дней и рисующий картины, которые мы все увидим ещё раз в концлагерях Третьего рейха:
«Помню, как в первые дни, срывая возвышенность для засыпки болота, откопали бочку гнилой воблы, зарытой за недоброкачественностью ещё во время пребывания на острове гарнизона Красной армии. Эта сгнившая рыба страшно воняла, но голод не тётка, и заключённые тайком от французов, вырывая друг у друга, хватали её и прятали в карманы, в шапки, под рубашки. Вечером после работы стали варить рыбу в бараке. Когда вода в котелках стала нагреваться, эта гниль расползалась, распространяя такое страшное зловоние, что невозможно было дышать и приходилось открывать двери, чтобы впустить струю свежего воздуха. <…>
Охранники и заключённые концлагеря
И всё же, несмотря ни на что, голодные люди с жадностью набрасывались на эту гнилую рыбу, один вид которой заставлял содрогаться. Но ещё более омерзительные сцены разыгрывались под окнами дома, где жили французы. Там выливались помои и проходившие мимо заключённые бросались под окна и, ползая на четвереньках в помойной яме, хватали всё, что могли найти мало-мальски питательного: кости, куски грязного сала, кожуху картофеля. „Культурные“ французы выбирали момент и выливали на несчастных вёдра помоев. Но забывшие всё, кроме голода, люди старались и в этих, вылитых на их головы помоях, найти для себя отбросы пищи, а сверху звучал сытый, пьяный смех французских солдат».
Остатки одного из бараков
Напомним ещё раз: на момент существования концлагеря Антанта и Советская Россия не находились в состоянии войны. Английский контингент де-юре выполнял вспомогательные функции. Люди, собранные в лагере, не участвовали в боях против британских частей. Они не убили ни одного англичанина, де-юре и де-факто не являлись военнопленными, а подавляющему большинству из них даже не было предъявлено обвинение в сотрудничестве с большевиками. Для жестокости, которую демонстрировали англичане и французы, не было даже номинальных причин — и тем более жутким кажется упорство, с которым интервенты низводили русских людей до состояния живых трупов.
Обо всём, происходившем в лагере, отлично знал новый командующий британским корпусом Эдмунд Айронсайд. Музей лагеря в Мудьюге хранит фотокопии его записок, в которых генерал упоминает о том, что «среди русских заключённых на острове Мудьюг начинается цинга… из-за труднодоступности лагеря пайки были урезаны».
И хотя далее Айронсайд старательно выводит для потомков каллиграфическое: «Посмотрим, что можно сделать. Нам нельзя, чтобы о лагере пошла дурная слава», фразой позже он так же, как и корреспондентка «Би-Би-Си», умело уводит разговор в сторону, сетуя на кровожадность «русских охранников» концлагеря.
Дневники командующего британским контингентом Эдмунда Айронсайда
Слова Айронсайда о русских, от которых он намеревается требовать «хорошего отношения к соотечественникам», насквозь пропитаны ложью и лицемерием. Да, в лагере на Мудьюге были своеобразные «капо» — бывшие царские офицеры. Назначенные комендантом лагеря начальниками бараков, они не гнушались избивать своих товарищей по несчастью и отбирать у них половину скудного пайка. Но не они приказывали морить людей голодом. Не они приказывали замораживать русских в ледниках заживо. Не они поставили врачом лагеря садиста, который вместо лечения избивал больных заключённых. Всё это делали руками французских охранников «цивилизованные» англичане.
Кошмар на Мудьюге продолжался вплоть до июля 1919 года. После решения генштаба Антанты о срочной эвакуации всех союзнических частей, история с лагерем наконец-то закончилась — но только для англичан и французов. Часть заключённых (по разным источникам от 50 до 200 человек) была увезена в Англию, в концлагерь Уитли-Бэй, где русские узники в качестве бесплатной рабской силы целый год работали в местных каменоломнях. Кого-то перевели в заботливо оборудованный англичанами концлагерь у села Йоканьга, кто-то остался на Мудьюге, переделанном под белогвардейскую каторгу. Лагерь опустел только 16 сентября 1919 года, когда после неудачного мятежа заключённых всех пойманных и выживших окончательно перевели в Йоканьгу.
Обелиск на острове Мудьюг. В передней части отчётливо виден обрушившийся от времени барельеф. Фото Сергея Яковлева
В наследство от англо-французской фабрики смерти на мудьюгской земле осталось 93 безымянных креста. Учитывая, что некоторые могилы стали пристанищем сразу для двух или трёх тел, общее число погибших — умерших от тифа и дифтерии, замороженных в карцере, расстрелянных охранниками, погибших от истощения — варьируется от 200 до 300 человек. И хотя на каждом из этих крестов в своё время была табличка с именем и датой смерти, по приказу одного из комендантов каторги Прокофьева (желающего скрыть следы преступлений интервентов и белогвардейцев) все эти таблички были уничтожены, кресты срублены, а могильные насыпи срыты.
Потомки к памяти замученных отнеслись по-разному. "Кровавые коммунисты" уже 12 августа 1928 года возвели на острове памятник «Жертвам интервенции», заменив его через 30 лет на исполинский гранитный обелиск высотой с девятиэтажный дом. Кроме того, в 1938 году на Мудьюге был открыт «Музей каторги», посетители которого могли пройти мрачной тропой заключённых и увидеть лагерь изнутри, от бараков и карцера до вышек с ограждениями из колючей проволоки. Регулярные экскурсии сделали его довольно популярным местом: по количеству бывавших здесь ежегодно туристов «Музей каторги» занимал второе место по области — сразу после Соловецких островов.
Экскурсии в «Музей каторги»
Пришедшие к власти после развала Союза демократы и либералы отметились совсем иными решениями. Сначала коммунистической пропагандой были признаны экспозиции музея, потом прекратились экскурсии, чуть позже на остров перестали ходить пассажирские суда, а в 2012 году Мудьюг и вовсе был исключён из расписания Архангельского краеведческого музея. В сентябре 2020 года репортёр «Regnum» Владимир Станулевич застал Мудьюг в постапокалиптическом состоянии:
«Рухнувшие бараки, вышки…деревья, упавшие на захоронения, сгнившие „в ноль“ мостки и крыльцо музея…раскачивающийся на ветру 25-метровый обелиск. Самое дикое — сваленные в кучу надгробия расстрелянных».
Подобное запустение проще всего было бы объяснить отсутствием денег, если бы на фоне ржавых оград братских могил русских заключённых не блистали новенькой краской надгробия погибших здесь в Гражданскую войну англичан. По мнению архангельских историков и общественных деятелей, сделано это было для того, чтобы не создавать неудобства именитым британцам — например, герцогу Кентскому или дочери королевы Елизаветы II принцессе Анне — регулярно посещающим воинские захоронения своих соотечественников. Всё по заветам современного чиновничьего российского мира: чужим — слава и вечная память, своим — унижение и забвение.
Сваленные в кучу надгробия с могил узников концлагеря
Вместо постскриптума. Как считает Станулевич, музей на Мудьюге стал одной из разменных монет в большой игре английского истеблишмента. В обмен на поддержку на международной арене Лондон мог настоятельно порекомендовать российским политикам «не ворошить прошлое», «забыть» об участии английских войск в иностранной интервенции или, по крайней мере, «облагородить» историческую память. В результате мы имеем полуразрушенную стену коммунаров на Вологодском кладбище Архангельска, убранный с центральной улицы города трофейный британский танк, гниющие бараки Мудьюга — и всё на это фоне торжественных и радостных публикаций в «Коммерсанте» о вычищенных и отремонтированных памятниках британцам в Архангельске, Мурманске и Североморске.
Непонятно, что в этой ситуации вызывает большую горечь: стремление отечественных чиновников-манкуртов выслужиться перед влиятельными европейскими «партнёрами» или абсолютная уверенность Англии в собственной правоте и непогрешимости.
За сотню лет, прошедших с момента смерти первого русского в британском концлагере, со стороны англичан не прозвучало ни единого извинения.
Англичане избегают упоминания об интервенции даже на могильных плитах, заменяя это слово обтекаемым определением «Великая война 1914–1919 годов». Апогеем точки зрения Лондона на мудьюгские события стала циничная фраза, прозвучавшая в уже упомянутом выше репортаже «Би-Би-Си»:
«Люди на войне умирают всегда и повсюду. Так что 300 погибших — это не так уж и много».
Сергей Акинфиев
https://vatnikstan.ru/history/mudyug-ostrov-uzhasa/