Он ушел, оставив нам памятник. Умер автор идеи Ржевского мемориала
Генерал-майору авиации Алексею Никифоровичу Рапоте было 98 лет. Много лет он мечтал, чтобы в стране поставили памятник простому солдату — победителю в Великой Отечественной. Что такое война, ему рассказывать не надо было: на фронт Алексей попал в декабре 1941-го 19-летним старшим сержантом, а Победу встретил на аэродроме под Прагой — капитаном. Генерал Людвиг Свобода тогда наградил летчика Рапоту боевым крестом Чехословакии.
Спустя годы, выйдя в отставку, Алексей Никифорович увлекся сочинением стихов, живописью (книги да картины были главными ценностями в небольшой двухкомнатной квартире генерала). Но боль войны не утихала в нем до последних дней. 75 лет прошло, а он все вздыхал: «Война — это горе»...
«Ты что — очумел? Убьют!»
Личные воспоминания генерала наслаивались на рассказы друзей-фронтовиков, знакомых. Из-под пера появлялись повести, романы, пьесы. И героями часто становились молодые пехотинцы — те, кому, по мнению Рапоты, больше всего досталось на той войне.
«Прямо с ходу шли в атаку
По изрытой сплошь земле,
Под огнем вступали в драку
С трехлинейкою в руке», — рифмовал фронтовик.
И описывал «судьбу солдатскую» в одноименном рассказе.
«Полк вышел в заданный район и занял оборону. И вдруг... походная кухня. Никишкин впервые за неделю почувствовал запах солдатской каши, какой, казалось, он никогда прежде не ел. Как после каши он уснул, помнил: даже холодная утренняя роса ему не мешала. Толчком Костя привел Ивана в чувство.
— Ты что это, как у тещи, разлегся? Забыл, что война! Так всех немцев проспали.
Никишкин поднялся, тряхнул головой и что-то намеревался сказать в ответ, но тут все в который уже раз услышали шум моторов и увидели самолеты противника.
— Вот они. Не иначе как к нам, — с досадой проговорил Лиховцев. И не ошибся. Самолеты устремились прямо на расположение полка. Засвистели бомбы, послышались разрывы. Полковые зенитки открыли огонь. Костя поднял голову и громко крикнул:
— Иван! Смотри.
Никишкин, лежавший на земле, не заметил, как начал падать фашистский самолет, оставляя длинный черный шлейф дыма.
— Ура! — во все горло крикнул Костя и даже вскочил.
Но Иван, дернув его за штанину, повалил на землю.
— Ты что — очумел? Убьют!..»
Фатальный эпизод войны
О самом Алексее Никифоровиче можно было бы написать не один рассказ. Из 350 боевых вылетов две сотни — подо Ржевом. «Все полеты тяжело давались», — вспоминал Рапота. В 1942-м только за ночь приходилось 4-5 раз поднимать машину в небо. Никогда не знал: вернется ли на аэродром. Но каждый раз возвращался целым и невредимым. Судьба хранила молодого безусого летчика. Нужен он был здесь. И не только для того, чтобы после войны продолжать служить Родине. Чтобы воспитать достойных сыновей. А еще — добиться установки памятника, знаменитого уже теперь Ржевского мемориала, к которому, не смотря на пандемию коронавируса, сразу после открытия 30 июня поехали люди.
Ржев — фатальный эпизод той страшной войны. Один из самых трагических.
Долины смерти
Когда советские войска остановили немцев под Наро-Фоминском, Сталин отдал приказ взять Ржев и Вязьму. А сил у солдат уже практически не осталось. Не хватало боеприпасов, еды, транспорта, людей... Больше года земля подо Ржевом горела, словно в аду.
— Мы были слабы, техникой немцы нас превосходили., — делился воспоминаниями Алексей Никифорович, — Кроме того, у нас было не очень хорошо с управлением, особенно в том, что касалось взаимодействия авиации и наземных частей.
Поля напоминали «долины смерти» — трупы, кишащие червями, лежали в три слоя. По утверждениям историков, число погибших здесь может доходить до 1,5 млн человек. Но точных цифр нет: до 2/3 — пропавшие без вести. До сих пор поисковики находят на Ржевской земле 1000–1500 человеческих останков ежегодно. Идентифицировать получается 10–15. У немцев были жетоны из двух половинок: одну оставляли во рту убитого, другую забирал командир. Наши придумали класть записку с данными в специальную капсулу, некоторые использовали гильзы, но многие (кто из-за суеверия, кто по другим причинам) многие этого не делали. Кроме того, капсулы часто были деревянными, и конечно, сохранялись в земле недолго. Бывали, особенно в случае окружения, и случаи, когда командиры собирали капсулы убитых красноармейцев, но потом гибли сами, вместе со всеми данными.
Потом эту битву назовут «прорвой», «ржевской мясорубкой». Войск там было сосредоточено больше, чем под Сталинградом. Но у военачальников ещё не было того опыта, который они приобрели к 1944–1945, да и условия не были похожи на сталинградские, окружить элитную девятую армию Вермахта не удалось, а немцы, задействовав все ресурсы, напротив, смогли «перевернуть» фронт. Ивана Конева, руководившего Западным фронтом, сняли именно за то, что огромное количество людей попало в окружение.
Дожил. Был счастлив. Горд
Долгие годы Алексей Рапота теребил высшие инстанции. Писал президенту Ельцину, мэру Лужкову. Забрасывал газеты недоумением: «В Трептов-парке Берлина — мемориал, в болгарском Пловдиве — "Алёша", монументы — на площадях Венгрии и Австрии. А у нас?..»
«А у нас, — отвечали ему, — есть Могила Неизвестного солдата и обелиск в музее на Поклонной горе. В деревнях и на мемориальных кладбищах установлены небольшие памятники».
Рапоту такие ответы категорически не устраивали. Он спать не мог спокойно — считал: нужен величественный монумент в память о всех солдатах, погибших в Великой Отечественной.
Но даже вода камень точит. Добиться такого памятника Алексей Никифорович считал делом своей жизни. И не успокоился, пока наверху не приняли решение: монументу — быть! Правда, Рапоте уже было 95 лет. И теперь он мечтал только об одном: дожить до того дня, когда памятник будет установлен.
Дожил. Был счастлив. Горд. Говорил: «Место выбрано правильное». На открытие, правда, приехать не смог — здоровье не позволило...
20 октября Алексей Никифорович со спокойной душой покинул этот мир.