Стерженщица из 38-го

От первого лица: откровенная история советской труженицы, полвека отработавшей в литейном цехе. «Рыбинские известия» открывают серию уникальных интервью. Будучи партнером проекта «Голоса цеха 76», мы публикуем монологи женщин, трудившихся на предприятиях Рыбинска в 1940-1950-е годы Проект «Голоса цеха 76» реализуется на средства гранта Президентского фонда культурных инициатив. Его итогом станет постановка документального спектакля, основанного на рассказах работниц рыбинских заводов и ярославской текстильной мануфактуры. На этапе сбора материала команда записала десятки монологов тружениц. В пьесу по понятным причинам вошли не все. Впрочем, авторы изначально не хотели ограничиваться только спектаклем. На страницах нашей газеты мы будем рассказывать о том, какой ценой и в каких условиях ковались производственные рекорды середины ХХ века, чем жертвовали и чего добивались советские женщины. Первая история рассказана стерженщицей Галиной Александровной Осетровой, которая полвека посвятила моторостроительному заводу в Рыбинске. В конце сороковых она девчонкой пришла в самый горячий, самый тяжелый 38-й цех – в литейку. Выросла до профессионала высокого класса, не раз брала на себя соцобязательства и перевыполняла план. За свою работу женщина награждена премией профсоюзов СССР. Город — Родом я из Сонкова. Рядом, три часа ехать. Нас восемь детей у мамы было. Два брата и отец войну прошли. А мы, сестры и я, маленькие еще были. Сестры доучились до четвертого класса, а дальше их мама в школу не пустила – линию-то бомбили. Вот спрашивают, как я вырвалась из деревни. В 1949 году мне исполнилось 16 лет. Брат позвал меня в Эстонию, чтобы там работать. Прописал в Нарве к своему приятелю, у него освобождалась комната. Приехала. Ни подруг, ни знакомых, никого! Кругом чужая речь, эстонцы к чужакам не очень относились: смотрят, что русская, боятся и дверь-то открыть. Я пробыла там две недели и уехала в Ленинград. Ни комнаты мне не надо, ничего мне не надо! Брат очень обиделся: «И пальто, что тебе купил, — говорит, – сожгу! И паспорт сожгу, дура!» – «Жги! – говорю, и поехала обратно в деревню. Вернулась из Прибалтики, пошла в колхоз, приняла группу коров. А никого в деревне уже и нет – все подруги мои разбежались, уехали в Рыбинск. Они мне написали письмо: «Бросай коров, приезжай на стройку, будешь маляром!» Тридцать восьмой Я приехала. Но на стройку меня не взяли. Устроилась мороженым торговать. Как идут молодые парни, я окно закрывала, не торговала — стеснялась. А потом мне одна знакомая шепнула: «Иди на завод. Только в 38-й не ходи – это так страшно, самый тяжелый цех!» Прихожу я на завод, а мне Куликов, начальник кадров, говорит: «Только в 38-й». Нет, не пойду. Две недели я выходила в завод – и все напрасно. Нет мест. Начальник цеха мне и говорит: «А почему в 38-й идти боитесь? Ведь хорошая работа!» Я спрашиваю: «А сколько заработки?» – «120-130». — «Ой! Так я миллионершей буду! А в деревне-то отработаешь – и ничего, никакой зарплаты». Так я устроилась на моторостроительный завод. Счастье В цехе подвели меня к одной работнице. А она матом: «Мы бежать отсюда хотим, а они к нам идут!» Но мастер у нас такой хороший был, говорит: «Не расстраивайся, Галя, я тебе на бункер буду песок возить и сам всему научу». За две недели я научилась работать. И в первый месяц заработала 87 рублей. Купила себе туфельки белые за 25 рублей и костюмчик бордовый плиссированный – юбочку и кофточку. И за квартиру 5 рублей отдала. И думала – какая же я счастливая! Пекло Начальство было очень хорошее. Я быстро освоилась, пошла в гору, меня оценили. Женщины, как я, работали стерженщицами. Как процесс в литейке организован? Идет формовка, заливка, выбивка, а потом обрубка – и уже в трактор чистая деталь. Я на бункере работала, набивала детали. Изготовлю стержень, перевалю его в форму и дальше отправляю: по конвейеру идет деталь в сушильную камеру. При сушке фенол, сульфит выделяются. Грязь вдыхала, не без этого. Мне делали бронхоскопию, так медсестры испугались, позвали врача. Врач на меня посмотрел: «А почему у вас чернота в легких? Курили много?» – «Что вы! Я папиросу в руках не держала. Я в литейке работаю». Инвалидность у меня первой группы. Семь операций было. Заработала. Танцы Мы с девчонками в ночь работали, это была третья смена. А до работы ходили на танцы. Оттанцуем – и прямо в цех бежим до утра. Не опаздываем, нельзя, опоздание – это уже нарушение! Там все полностью до трусов снимаем, переодеваемся в рабочее. Когда в вечернюю смену работаем, не танцуем – никак. Ну, конечно, лучше в ночь работать, а то ни на танцы, ни в кино. Придем сначала в Лозовский сад, там все старые какие-то, старше нас. Уйдем в сквер, в сквере потанцуем-потанцуем – и опять в «Лозы». Любовь Потом нашла себе жениха, познакомились на танцах в Лозовском. Он старше меня был на семь лет и уж ни с кем не давал гулять. Поженились, расписались, пошли спать. Снял он костюм, а рубашка вся рваная. У меня хоть этот плиссированный костюмчик был, в нем потом замуж и выходила, а у него совсем ничего. Жили мы в частном доме у Карякинского парка. У нас два стула было и матрас пружинный на полу вместо кровати. Потом уже мне дали общежитие семейное, а затем и квартиру. Чайка Декрет закончился через два месяца. Я ни дня дополнительного не брала, пошла работать. Молоко сцеживала в бутылочки, а муж кормил, пока я работала. Как домой приходила – он на смену уходил. Прибежала на обед, еду проглотила, как чайка, и побежала снова работать. Нас так и звали – чайками. …38-й цех адом все называли, а я любила. Платили там хорошо. Есть у меня награда за труд – знак лауреата премии профсоюзов СССР. Вручали ее в Москве, в Кремле. Проработала я до пенсии и еще десять лет после. Пока цех не сломали.