Переформатирование сознания. Консерватор-реформат М. П. Погодин

Трудная история человечества. Цикл публикаций «Переформатирование сознания», судя по комментариям, вызвал самый живой интерес читателей «Военного обозрения». Ещё раз напомню, что в нём не рассматриваются реформаторы-экономисты, хотя их результативность налицо («не доходит до ума, вбиваем в задние ворота!»). Речь идёт исключительно о людях и идеях, хотя да – и те, и другие возрастают исключительно на почве экономики – иначе просто не бывает. В прошлом материале рассказывалось о графе Уварове, создателе знаменитой концепции «православие, самодержавие, народность». А вот сегодня речь пойдёт также о… записном консерваторе, но консерваторе глубоко мыслящем, умеющем думать, которого на основании его опубликованных размышлений впору записать в самые радикальные реформаты. Звали его Михаил Петрович Погодин.


А было так, что после блистательной победы над Наполеоном Россия, пожив на лаврах, начала стремительно отставать от европейских государств, где бурно развивались рыночные отношения. «Суп в кастрюльке, прибывший на пароходе прямо из Парижа», это, конечно, же гипербола, как и порицание французских романов и мод в «Горе от ума», но это показатель «французского влияния» на общество. Даже известная в обществе неприятная болезнь и та получила название «французской», хотя болели ей на Руси куда как давно, ещё до Петра… «Кудри до плеч», привезённые Ленским из Германии, тоже намёк. Намёк на доминат идей, которые в Россию поступали из… побеждённой вроде бы Европы, быстро забывавшей и своих победителей, и освободителей.


И вот в этих-то сложных условиях и происходило становление этого человека, родившегося в 1800 году в Москве в семье крепостного, хотя человека непростого, а домоправителя у графа И. П. Салтыкова – Петра Моисеевича Погодина. А в 1806 г. рабство для него и его семьи закончилось, сын графа подписал им вольную «навечно». И будучи вольным, Михаил Погодин сумел поступить в Московский университет, закончил его и… стал там преподавать. То есть надо себе представлять и уровень его таланта, и трудолюбие, без чего достичь такого положения для сына бывшего крепостного было бы попросту невозможно. Но самое интересное, что ниспровергателем основ и радикалом-мстителем Михаил Петрович не стал, а всю жизнь являлся… убеждённым консерватором. Уже в своей магистерской диссертации «О происхождении Руси» (1825) он не только обосновывал норманнскую теорию возникновения российской государственности, но и затем её придерживался как доказанного факта. Хотя понятно, что смотрел на неё не так примитивно, как многие нынешние норманисты и антинорманисты.


Ну и в университете он не только читал студентам лекции, но и продолжил заниматься научной работой. Ввёл в научный оборот множество новых источников – это и летописи, и грамоты. Словом, к «основам» исторической науки он относился очень серьёзно и фантазировать на пустом месте себе не позволял. С 1826 по 1844 год избирался профессором Московского университета, а в 1841 году – академиком Петербургской академии наук. С 1844 года до самой своей смерти изучал древнюю русскую и славянскую историю, а также занимался публицистикой. Будучи страстным коллекционером предметов древнерусской старины, М. П. Погодин собрал уникальное «Древлехранилище» — значительную коллекцию икон, лубочных картин, медных и серебряных крестов, старинных монет и медалей, старопечатных книг и рукописей. О ценности его говорит тот факт, что в 1852 году император Николай I приобрёл его коллекцию для государства. Именно из собрания Погодина и происходит икона из коллекции Русского музея «Чудо Георгия о змие, с житием».


Особенно его увлекала проблема «происхождения Руси». Критиковал многих историков, без должных доказательств объявлявших ложью, подделкой, подтасовкой то одно, то другое историческое свидетельство (ничего не изменилось и сегодня, не так ли?). В 1828 г. критиковал даже своего кумира H. М. Карамзина, заявив, что «История государства Российского» есть «великолепный памятник языка в нашей словесности», но к критическому осмыслению источников ничего не добавляет, а его взгляд на историю как науку вообще неверный. Впрочем, уделив столь значительное внимание собиранию фактов, собственной концепции истории России он так и не создал. Хотя сделанный им почин в науке был очень велик, и на его основе затем уже много чего выросло.


В 1825 г. вместе с П. А. Вяземским и А. С. Пушкиным он начал выпуск альманаха «Урания», в 1827-1830 гг. являлся издателем журнала «Московский вестник», однако не только публиковал известных литераторов, но и писал сам. В том же 1825 г. написал романтическую повесть «Русая коса», а затем и историческую драму «Марфа-посадница», о которой Пушкин сказал, что это «опыт народной трагедии». С 1832 году стал дружен с Н. В. Гоголем. Словом, был знаком и тесно общался с самыми выдающимися умами и талантами своего времени, которые… относились к нему как к равному!


И, видимо, он и сам чувствовал, что обладает умом незаурядным, потому как мог запросто написать в письме к великому князю Александру Николаевичу, будущему императору Александру II (1838) такие вот строки:


Замечательные слова, причём, как мне кажется, касаются они отнюдь не только государя российского, а и любого нашего правителя, оказавшегося волей судеб там, «на верху»…


Но, хотя он и признавал верховенство и незыблемость царской власти, он не был сторонником казённого консерватизма и ура-патриотом. Просто он считал, что Россия в мире должна играть особую, совершенно исключительную роль, поскольку у неё и место в географии – между Западом и Востоком, тоже совершенно исключительное. При этом основой русского могущества он считал… беспредельное доверие и преданность народа царю-батюшке. По убеждению Погодина, царь для народа есть «Бог земной». И... разве он так уж сильно и ошибался?


И понятно, что он не мог не интересоваться современной ему политикой. По мнению Погодина, России следовало выступить в защиту «братьев-славян», что обеспечило бы ей их полную поддержку. И тогда и без того могучая Россия стала бы вообще непобедимой. Он сравнивал роль России в европейских делах и в связи с этим писал:


Вот это важное дополнение: «если только мы захотим». Однако чаще бывало так, что «мы не хотели», хотя почему не хотели, один Бог весть. Хуже бы нам уж точно ни при каком раскладе в то время бы не стало. Почему он думал так, а не иначе? Откуда его мнение о всемогуществе России?


Скорее всего… из детства, ведь именно оно в его жизни совпало со временем по-настоящему великих свершений русского народа. Ведь когда началась Отечественная война 1812 года, Погодину было всего 12 лет, а кто тогда не мечтает о подвигах, о славе и не гордится и тем, и другим, добытым своим Отечеством на полях сражений. Я лично в 12 лет только тем и занимался, что играл в войну с ребятами, и пример мы брали, естественно, и с победоносной Гражданской, и с Великой отечественной. В другие «войны» в то время мы просто не играли! Кстати, о том же самом, только другими словами, написал и поэт П. А. Вяземский:



Именно поэтому для Погодина стало настоящим ударом поражение России в Крымской войне. Он задумался о его причинах и написал свои «Историко-политических письма и записки в продолжение Крымской войны 1853—1856 гг.», в которых показал, что оно есть не что иное, как следствие пороков российского государственного строя. Чтобы избыть эти пороки, Погодин предлагал в первую очередь смягчить цензуру, чтобы государю в уши доходила правда. Он писал:


Задолго до Горбачева он говорил о том, что России необходима гласность, царь в России не получает сведений о действительном состоянии дел в стране, и именно от этого многие её несчастья и происходят.


В деле изменения положения в стране требуется умеренность, писал Погодин, однако в мае 1855 г. он призвал императора к созыву Земской думы – аналога земских соборов допетровской эпохи. А в январе 1856 г. он и вовсе написал новому императору Александру II, что ему надобно объявить о намерении освободить крепостных крестьян и ежегодно отчислять известную сумму из государственных доходов для выплаты помещикам за них выкупа. То есть предлагал такой путь, чтобы и крестьяне свободны были, и чтобы помещикам урон не нанести. Но самое главное, что он же в одном из своих последних «Историко-политических писем» написал буквально следующее:


Надеялся, что будет услышан и понят. Впрочем, это заявление требовало немалого переформатирования сознания прежде всего от него самого, а ведь, казалось бы, был «такой охранитель устоев»… Ну а о его взглядах на Крымскую войну мы обязательно расскажем в отдельном материале.

Продолжение следует…