тайна александра коваленки (III)

Ю. Сречинский. ТАЙНА АЛЕКСАНДРА КОВАЛЕНКИ (статья третья, НРС, 18 января 1970 г.)

Приношу искреннюю благодарность читателям, которые оказали мне доверие и сообщили то, что знали об Александре Коваленке, его магазине и его делах. Особую благодарность приношу тем из них, которые проявили незаурядное терпение, отвечая на мои вопросы — вопросы эти могли им нередко казаться, выражаясь учтиво, вздорными. Это сотрудничество принесло плоды: "тайна Александра Коваленки" соприкоснулась с тайной Николая Февра, вернее, с тайной смерти этого безвременно погибшего талантливого журналиста и писателя.
Кое-что новое стало известно о "бароне". Но эту тему я пока отодвину в сторону и очередную статью посвящу изложению тех обстоятельств и фактов, которые позволяют протянуть пока еще не ясную нить от киевского комиссионного магазина советского подпольщика к столице Аргентины, где при загадочных обстоятельствах скоропостижно скончался эмигрант-журналист из Югославии, до последнего дня своей жизни убежденный враг большевицкой системы.
Я не знаю, родился ли Николай Февр в Киеве, но Киев он называет в своей книге "Солнце восходит на западе" — "самым дорогим, самым родным и самым красивым городом". Россию он покинул 20 января 1920 года. В то время он был кадетом Киевского Владимирского корпуса и имел двенадцать с половиной лет от роду.
Судьба забросила его в "недра Боснии", где он закончил среднее образование. Затем, в 1927 году, переезд в Белград, "где, — пишет Н. Февр, — прошли четырнадцать лет моей жизни, где я был мостильщиком улиц и студентом, рабочим на фабрике и журналистом, грузчиком в речном порту и автором пьес, шедших на сцене государственных театров".
"Начало войны Германии против Советского Союза застало меня в столице Югославии, Белграде, где я находился в то время на положении профессионального журналиста и русского эмигранта".
Н. Февр утверждает, что у него "не было нарочито предвзятого отношения ни к большевизму, ни к национал-социализму". Он их не знал. Но "когда я вблизи познакомился и с одним, и с другим, — продолжает Февр, — я одинаково искренне пожелал, чтобы в вихре наступивших событий нашли свою могилу и большевизм, и национал-социализм".
Это отсутствие у себя предвзятости по отношению к большевизму Н. Февр обьясняет тем, что большевизм ничего дурного ему не сделал. Позже наступили "жестокие джеклондоновские годы", "жестокий поединок с жизнью за право занять в ней какое-то место". А это "мало способствовало вдумчивому освоению того, что произошло на моей родине".
Тех. кто выехали из России детьми и сформировались уже на чужбине, Февр делит на три группы: 1) те, кто сознательно пошли на денационализацию ("группа, к чести моего поколения, самая малочисленная"); 2) вторая группа "двинулись по проторенным политическим тропам ... и варилась в эмигрантском соку"; 3) "третья, самая многочисленная, группа состояла из тех. кто не забыл, что он русский, но не пристал ни к одной из эмигрантских группировок, не веря чужому опыту". "Представители этой группы росли какими-то дичками на пестром эмигрантской поле, бессознательно ожидая какого-то своего момента, когда они сами, без посторонней помощи, смогут занять ту или иную позицию к происходящему на их родине". К этой последней группе и причислял себя Н. Февр.
22 июня 1941 года Н. Февр "почувствовал, что вот теперь наступил тот момент, когда можно каким-то путем пробраться на родину и, наконец, самому убедиться в том, что с ней произошло за эти долгие и смутные годы" — чувство хорошо знакомое почти всем его эмигрантским сверстникам.
Вскоре после начала войны Н. Февр получил от редакции берлинского "Нового Слова" предложение стать ее сотрудником и в конце августа того же года сел в поезд, идущий в Берлин. Позади остался Белград. "В этом солнечном и пыльном городе, простоватом и грубоватом, веселом и жизнерадостном, вместе с запахом барж, груженных сливами, типографской краски, машинного масла и затхлых университетских аудиторий. я впитал в себя и тот крепкий и свежий дух здравого смысла и независимого мышления, которым отличался и этот город, и народ, выстроивший его".
Первая встреча с родиной произошла в Пскове. "Новому Слову", единственной русской газете в Германии, понадобилось полгода для того, чтобы выхлопотать разрешение на отправку в Россию одного сотрудника сроком на одни месяц. И это разрешение было получено "больше благодаря личным знакомствам, чем официальным связям".
Н. Февр выехал из Берлина в декабре 1941 и вернулся в конце января 1942 года. Вернулся "убежденным, до последнего моего дня, врагом большевицкой системы, которым я сделался не в будничной скуке эмигрантских дней, а в долгих странствованиях по просторам обезображенной большевизмом, родной земли".
По возвращении в Берлин Н. Февр прочитал доклад о своей поездке. "На этом докладе, — пишет человек, присутствовавший на нем, — все собравшиеся национально настроенные русские эмигранты впервые услышали правду о том,как Гитлер и Розенберг предполагают 'спасти' Россию от большевиков. ...Иван Солоневич сказал мне тогда: 'У немцев 95 шансов на победу с помощью русского народа и только лишь 5 шансов без такой помощи. Но они выбрали именно эти 5 шансов и погибнут' ".
Для того, чтобы открыто и всенародно говорить правду в те времена, требовалась изрядная доля мужества.
Черта несколько месяцев, в конце лета (август?) 1942 года Н. Февр опять едет в Россию. На этот раз его пребывание в России длится приблизительно 5 месяцев. Первый город, который он посещает — его родной Киев. В Киеве он живет около двух месяцев. Затем поездка по югу России, по Крыму и возвращение в Берлин почти одновременно с вестью о сталинградской для Гитлера катастрофе — конец января — начало февраля 1943 года.
По приезде в Киев Н. Февр связывается с Александрой Коваленкой, как с представителеv газеты "Новое Слово" на Киев, а, может быть, и на всю Украину. Он часто посещает магазин Коваленки и даже назначает в нем встречи с людьми, которые имеют к нему дело. Тот г-н X, которого я упомянул в предыдущей статье, и был Н. Февром.
Но в его книге "Солнце восходит на западе" о Коваленке нет ни слова, хотя Февр и отводит в ней несколько страниц киевским комиссионным магазинам". Возможно, что описание одного из них: — "Входите в дверь: — справа висит полное облачение архиерея, слова — кавказская бурка. На стенах — картины" — и относится к "Kaufhaus Kiew".
Фундуклеевская улица упоминается в книге только раз, в начале главы XIII, без всякой связи с "бароном". Остановился Н. Февр в доме № 31 по Рейтерской улице.
Из второй поездки в Россию Н. Февр вернулся не один.
В магазине Коваленки, по одним сведениям, кассиршей, по другим — секретаршей, работала молодая и очень красивая девушка по имени Алла. Ее отцом был старый заслуженный киевский чекист Микола Неживый. Возможно, что это не настоящая его фамилия, а псевдоним несколько дурного тона, взятый для устрашения жертв. В начало деятельности Чека такие псевдонимы были в моде. Когда он умер, еще до начала войны с Германией, ему были устроены весьма торжественные похороны, которыми его дочь очень гордилась. Ей в 1942 году было 18-19 лет.
Коваленко поддался чарам своей служащей и усиленно за ней ухаживал. Он имел успех и Алла стала его невестой, Коваленко пышно отпраздновал помолвку на своей квартире. Состоялась ли свадьба, мне неизвестно, но в магазине Аллу стали звать "баронессой". С этой-то Аллой и вернулся в Берлин Н. Февр. Как и когда это все произошло, я не знаю. Взял ли Н. Февр Аллу с собой в поездку по югу России и по Крыму? В книге об этом ничего нет. Кроме того, такое совместное путешествие мало вероятно и по условиям, в которых пришлось передвигаться Февру, и по практической невозможности получить разрешение и документы для этой порядки на второго человека. Заезжал ли Февр за Аллой в Киев на обратном пути? Об этом в книге опять-таки ничего нет. Из книги можно скорее заключить, что Февр из Крыма направился прямо в Берлин. Когда и где состоялась свадьба, мне тоже неизвестно. Известно только, что в Берлин Н. Февр и Алла приехали вместе и что "вскоре" у них родилась дочь.
Бывшая кассирша или секретарша Коваленки в письмах моих корреспондентов появилась под тремя именами: Алла, Галочка и Елена Николаевна. Это обстоятельство не послужило к облегчению моей задачи. Пришлось порядком поломать голову, прежде чем удалось установить, что все три имени относятся к одному и тому же лицу. Эту тройственность имен я объясняю следующим образом. Алла родилась в семье чекиста в начале 20-х годов и не была крещена. Алла ее гражданское имя. Алла — имя редкое и непривычное. Для людей, знавших ее только по магазину Коваленки, непривычная Аллочка перешла в привычную Галочку, что облегчилось мягким киевским произношением буквы "г". Н. Февр, естественно, пожелал венчаться в церкви. Алле пришлось креститься. При крещении она получила имя Елены.
Что делал Н. Февр после возвращения из России, мне неизвестно. Есть намеки на то, что, убедившись в губительности политики Гитлера, он "отошел от участия в событиях". Но по другим сведениям. он продолжал активно работать, хотя и в другом направлении.
После разгрома Германии он живет в Австрии и на основе своих репортажей из России, печатавшихся в берлинском "Новом Слове" под названием "На развалинах большевизма", и сделанных им во время поездок но России записей пишет книгу. Отрывок из нее — "Месяц на родине" — был напечатан в начале I960 года в № 7 парижского журнала "Возрождение". Это описание поездки в Псков.
В зто время Февры были уже в Аргентине, куда они переселились из Европы в конце 40-х годов. 31 мая 1950 года в Буэнос Айресе, в издательстве газеты "Новое Слово", выходит первая часть его книги "Солнце восходит на западе". Редактором этой газеты был Д. Константинов, ныне протоиерей, автор книги "Я сражался в Красной армии".
Судьба второй части мне неизвестна, она опубликована не была. Никогда на болезни не жаловавшийся, жизнерадостный и энергичный Николай Михайлович Февр скоропостижно скончался в Буэнос-Айресе 21 мая 1951 года при невыясненных обстоятельствах.
Все, что я рассказал о Николае Февре и его жене, не отвечает на первоначально поставленный мною вопрос — был ли Александр Коваленко старым чекистом Эдуардом Опперпутом, предателем Бориса Савинкова и Боевой организации ген. Кутепова. Можно однако предположить, что существует прямая, но еще не ясная связь между трагической судьбой Николая Февра (может быть, не только его одного) и делом Александра Коваленки.
Для внесения ясности в эту запутанную историю, необходимо предварительно осветить следующие вопросы:
1) Приблизительная дата ареста Коваленки? (В полученных мною сведениях имеются значительные расхождения).
2) Кто его разоблачил и обстоятельства этого разоблачения?
3) Судьба Коваленки после ареста?
4.) Все, что известно, о пребывании Н. Февра в Киеве?
5) Что делал и чем занимался Н. Февр после возвращения из Киева?
6) Все, что известно, о киевском и берлинском периодах жизни Аллы Февр?
7) Все. что известно, о жизни семьи Февр в Аргентине и об обстоятельствах смерти Николая Февра?
Буду также признателен за присылку некрологов и статей о нем, появившихся после его смерти.
Многое еще неясно. Пробелы в биографиях действующих лиц весьма значительны. Трудно уловимы побуждения и причины многих действий и событий. Но теперь круг их участников и свидетелей значительно расширяется, численно и географически.
Я и дальше рассчитываю на доверие и сотрудничество читателей и прошу известное им по этому сложному делу сообщить статьей или письмом в редакцию Нового Русского Слова или
написать мне по адресу редакции. Лицам, не желающим назвать себя, я, конечно, гарантирую неразглашение их имен.
Р. S. Лиц, подписавших свои письма мне псевдонимом "Альфа и Омега" и инициалами "Г. Р." прошу позвонить по телефону 265-5505 в среду 21-го или в пятницу 23 января от 7 до 9 часов вечера.

Ю. Сречинский. ТАЙНА АЛЕКСАНДРА КОВАЛЕНКИ (статья четвертая, часть первая, НРС, 10 января 1971 г.)

Первую мою статью "Тайна Александра Коваленки" (НРСл. 2 ноября 1969 г.) я написал с целью установить личность самого Коваленки. В № 16 парижского журнала "Возрождение" С.Л. Войцеховский сообщил, со слов ген. В. В. Бискупского, что в 1943 году немцы арестовали в Киеве владельца комиссионного магазина Александра Коваленку по подозрению в принадлежности к советской подпольной организации. В ходе следствия было установлено, что Коваленко, называвший себя также бароном фон Мантейфелем, на самом деле латыш Александр Уппелинш, заслуженный чекист, специализировавшийся на провокациях. Он известее по предательству "Народного союза защиты родины и свободы" Б. Савинкова как П. Селянинов-Опперпут, Таганцевской организации — как Савельев, "Треста" — как фон Стауниц-Касаткин-Опперпут.
В 1927 году он в Москве признался члену Кутеповской боевой организации М.В. Захарченко-Шульц в том, что Трест создан ОГПУ и полностью им контролируется. В середине апреля 1927 года М. Захарченко-Шульц и Опперпут перешли в Финляндию и рассказали о провокаторской роли Треста.
Раскаяние Опперпута казалось искренним. Он горел желанием отмстить своим хозяевам. Ему поверили. В конце мая того же года он вместе с М. Захарченко-Шульц и Ю. Петерсом вернулся в Москву для совершения террористического акта.
5 июля в "Известиях" и 6 июля 1927 года в "Правде" было напечатано сообщение о неудавшемся взрыве общежития ОГПУ в Москве, о бегстве террористов и о гибели всех трех в Смоленской губернии.
Но сомнения в искренности расскаяния Опперпута остались. И многие не поверили в его смерть.
Проверка сведений, приведенных С. Войцеховским, могла дать основания для некоторых заключений. Эта надежда и подвигла меня на розыски.
В первой статье я кратко изложил известные мне факты о провокаторской деятельности Опперпута и те данные, которые я получил в ответ на объявление о Коваленке, напечатанное в НРСлове.
Первая статья вызвала отклики. Читатели сообщили мне много сведений и о самом Коваленке, о характере и размахе его коммерческих операций в Киеве, и некоторые данные о его подпольной деятельности. Эти сведения я изложил во второй статье о Коваленке. Но вопрос тождественности Коваленки и Опперпута остался открытым. Никаких серьезных указаний на этот счет получить не удалось.
Все же совсем неудачной мою затею признать нельзя. Совершенно неожиданно протянулась тонкая нить от владельца киевского комиссионного магазина и советского подпольщика во время оккупации Александра Коваленки к Николаю Февру, журналисту из Югославии, сотруднику берлинского "Нового Слова", два раза ездившему от этой газеты в Россию и вернувшемуся оттуда убежденным и принципиальным врагом коммунизма. Выяснилось, что, приехав в Киев, Н. Февр попал в магазин Коваленки, познакомился там с его секретаршей Аллой (Галочкой) Неживой, дочерью старого киевского чекиста, влюбился в нее и довольно сложными путями переправил ее в Германию.
В Берлине они поженились. К концу войны чета Февр в Австрии, откуда в 1949 году переехала в Аргентину. В мае 1950 года в Буэнос-Айресе вышла первая часть книги Н. Февра "Солнце восходит на Западе", написанной по впечатлениям от поездок no России. А через год, 21 мая 1951 года, Н. Февр скоропостижно умирает в Буэнос-Айресе при невыясненных обстоятельствах.
Изложению этих событий была посвящена третья статья "Тайна Александра Коваленки", напечатанная в НРСл. 18 января 1970 года и в "Русской мысли" в сокращенном виде 19 февраля.
В конце статьи я опять обратился к читателям с просьбой сообщить мне все им известное о А. Коваленке, Н. Февре и его жене. В ответ я опять получил интересные сведения о Коваленке, о его подпольной организации и сотрудниках по ней, о пребывании Н. Февра в Киеве, о способе, которым Алла Неживая была переправлена в Германию, даже кое-что об Опперпуте. Но вот о жизни Н. Февра и Аргентине и об обстоятельствах его смерти ничего вразумительного добиться не удалось. Здесь заколодило. Но я упорствовал. Писал письма знакомым и незнакомым. На большинство из них даже не получил ответа. Но в двух случаях ответ звучал приблизительно так: не хочу ввязываться в эту историю, не хочу рисковать, оставьте меня в покое. И это понятно, потому что мне известно о еще пяти загадочных смертях русских эмигрантов в Буэнос-Айресе уже после смерти Февра. Они-то и заставили меня пренебречь киевским фронтом и упорствовать в наступлении на буэнос-айресскую твердыню.
Но теперь — после многомесячных безрезультатных атак в аргентинском направлении — приходится признать свое поражение и отвести хотя и измотанные, но не утерявшие боевого духа войска на не приготовленные заранее позиции.
В этой статье я хочу изложить все, что стало мне известно в связи с "тайной Александра Коваленки". Если никаких интересных сообщений в ответ на нее не последует, она завершит серию "Тайн Александра Коваленки".
Досадно, конечно, что не удалось достичь ни первоначальной цели — раскрыть секрет исчезновения Опперпута, ни цели, возникшей позже, — поднять завесу над загадочной смертью Н. Февра и других в Аргентине. Но нашу эпоху и ее героев и антигероев будут, когда придет время, изучать. Заинтересуются и Опперпутом, и Коваленкой, и Февром. И тогда какой-нибудь, конечно, не монах возьмет страницы ломкие газеты, труху бумажную брезгливо отряхнет и в чтенье углубится. И детали возникнут бытовые перед ним такие, каких архив — чекистский даже — не откроет.
Об Опперпуте мне сообщили следующее.
Первое, привожу дословно: "Опперпут лежал в телеге лицом вниз, цел и невредим, а, провозя его через деревни, сопровождавшие его работники ОГПУ говорили крестьянам, что пойман и убит при перестрелке террорист, чтобы эти сведения просочились за границу".
Был ли автор письма свидетелем того, как Опперпута провозили через деревни, или только слышал об этом от других, мне установить не удалось.
Второе. В книге С. Мечника "Под тремя оккупантами", изданной в Лондоне в 1958 году на украинском языке, на стр. 118-119 есть упоминание о Коваленке, названном "украинским графом". Автор коротко сообщает о торговом предприятии Коваленки в Киеве "на улице Короленки", о его деятельности и связях среди немцев, о верных людях в городской управе, о поездках в Варшаву и Берлин.
С. Мечник дает новую версию разоблачения А. Коваленки: "Между тем, в связи с другим делом, в руки Гестапо попал один капитан государственной безопасности, которого НКВД оставило для работы в Киеве. У него был найден ряд компрометирующих материалов, указывающих на коммунистических подпольщиков под немецкой оккупацией. Он не выдержал пыток, сломался, назвал своих сотрудников. В их числе был Коваленко.
Гестапо ему сначала не поверило, но капитан госбеза представил ѵбедительные доказательства. Коваленко был арестован и расстрелян.
Один из старых эмигрантов, работавших в киевском Гестапо рассказал члену организации С. Мечника, что "настоящая фамилия Коваленки — Опперпут и что он еше в 1922 году принадлежал к известной советской провокационной организации в Западной Европе, к так называемому 'Тресту'. Этот русский утверждал, что Коваленко, во время своей поездки в Варшаву, устанавливал связи с большевицкими агентами в эмигрантской среде. Говорил ли он правду, был ли вообще Коваленко действительно Опперпутом, который был в свое время активным участником 'Треста'», мы никогда установить не смогли".
Рассказ С. Мечника нельзя считать убедительным подтверждением тождественности Коваленки и Опперпута. Он показывает только, если это не позднейшее наслоение (книга издана в 1958 году), что слухи, связывающие имена Коваленки и Опперпута, ходили в Киеве уже во время немецкой оккупации.
Чтобы не возвращаться больше к этому вопросу, приведу еще две версии разоблачения Коваленки.
По первой, когда в Киев попали беженцы из Воронежа, они узнали в Коваленке начальника воронежского НКВД и разоблачили его.
Вторая версия сложнее. Весной 1943 года Бондаровский, начальник 2-го отдела Зондерштаба Р., послал из Варшавы в Киев чету Ч. По их возвращении, во 2-ом отделе стали ходить слухи о "ликвидации в Киеве крупного большевицкого центра". В связи с этими слухами назывался "какой-то комиссионный магазин". Результатом ликвидации было отозвание из Киева и перемещение некоторых сотрудников Зондерштаба.
Чета Ч. должна была поехать в Киев опять. Но для проверки их работы Бондаровский послал в Киев другого сотрудника Зондерштаба Анатолия Р. Послал "совершенно секретно", но об этом знали все во 2-ом отделе. Дальше привожу дословно:
"Анатолий Р. так неудачно повел в Киеве свою инспекцию, что чуть ли не в первую ночь попал в ловушку 'не то гестаповцев, не то легализированных энкаведистов' (слова Бондаровского), был тяжело ранен; около трех суток, кажется (почему?), оставался без медицинской помощи и умер oт перетонита. Мать Анатолия Р. и ее другой сын Александр, как только узнали о смерти Анатолия, объявили, что виновником его гибели является Бондаровский"... "Коротко я хочу сказать: может быть, 'дело Коваленки' было ликвидировано в результате работы Бондаровского, проведенной на месте четой Ч. Убийство же Р. явилось местью уцелевших чекистов за разорение их гнезда на Фундуклеевской улице".