«Был у нас друг…»

Юрий Соловьёв

Родился 4 июня 1962 года в д. Купсола ныне Сернурского района Республики Марий Эл. Окончил историко-филологический факультет Марийского госуниверситета в Йошкар-Оле, работал в марийских СМИ. В 2003–2007 годах жил на Чукотке, где работал директором – главным редактором издательства «Крайний Север» – Певек». Вернувшись на родину, продолжил свою журналистскую и редакторскую деятельность в Йошкар-Оле. В настоящее время директор Издательского дома «Марийское книжное издательство». Автор десятка книг прозы и нескольких пьес, поставленных на профессиональной сцене. Один из ведущих авторов современной марийской литературы. Лауреат Государственной премии Республики Марий Эл имени Сергея Чавайна, заслуженный работник культуры Республики Марий Эл. Член Союза писателей РФ.

В двери громко и уверенно постучали. Николай Фёдорович никого не ждал в такую рань, однако открыл сразу же. В полутьме подъезда он разглядел громадную мужскую фигуру. Друзей таких габаритов у него не водилось, да и знакомых, пожалуй, тоже.

– Вам кого?

В ответ ни слова. Только глаза сверкают.

– Вы, наверное, квартиру перепутали.

Николай Фёдорович потянул дверь на себя.

Теперь уж незнакомец подал голос:

– Миклай, я к тебе.

Миклай? Хозяин квартиры удивился. Так его звали только в родной деревне, но гость был явно не деревенский. Кто же это такой?

Он снова приоткрыл дверь и пристально глянул в глаза пришельца.

– Кажется, я вас где-то видел? Напомните, пожалуйста.

– Это я! Олёш! – тихо, но веско сказал незнакомец, словно каждое слово вбивал, как гвоздь.

– Олёш? Какой Олёш? – Николай Фёдорович потеребил подбородок и, видимо, что-то вспомнив, ещё раз бросил на гостя внимательный взгляд. – Постойте, постойте… Вы – Алексей! Алексей Васильев? Так? Алексей… Тимофеевич, кажется.

– Да нет, я – Олёш! – всё так же твёрдо, даже жёстко отозвался мужчина. – А фамилия, правильно, Васильев.

– То-то мне взгляд показался знакомым. А всё остальное… Изменились вы, Алексей Тимофеевич.

– Можно войти?

– Да-да, конечно.

Николай Фёдорович распахнул дверь и прислонился к стене, чтобы пропустить гостя.

Тот боком протиснулся в дверной проём и только потом развернул плечи. Он был так громаден, что хозяину почти не оставалось места в его небольшой, но до того казавшейся вполне приемлемой прихожей.

– Ну что, салам, Миклай! – Олёш протянул здоровенную и тяжёлую, как кувалда, руку. И ладонь хозяина утонула в его тугой мускулистой ладони.

– Проходите, проходите, Алексей…

Гость снова пристально глянул на хозяина, тихо сказал:

– Я не барин, Миклай. Я – Олёш! Без всяких-яких отчеств, по-нашему… Так и называй! Оставь свои интеллигентские штучки… для других.

– Да, да, конечно, Алексей… Олёш. Проходи. Пальто вот сюда повесь…

Олёш неторопливо разделся, взял в руки сумку и прошёл в комнату. Николай Фёдорович, окинув взглядом его медвежью фигуру, двинулся следом, привычно припадая на увечную ногу.

В однокомнатной квартирке Николая Фёдоровича – ничего лишнего. Он привык к спартанской обстановке. Диван, стол, половина стены заставлена книжными полками, под тяжестью книг они даже слегка прогнулись. На полу старенький палас. Олёш не обратил на него никакого внимания, так и прошёл в испачканных ботинках. Он осмотрелся, будто прикидывая что-то или примеряясь. Потом, сделав, похоже, для себя какой-то вывод, присел на диван, который, будто жалуясь, застонал под ним.

Николай не знал, что и сказать. Вообще-то гости у него бывали часто: коллеги по работе, земляки, деревенские родственники. И все всегда чувствовали себя здесь комфортно, и он сам в том числе. А сейчас… Прямо не знаешь, что и сказать неожиданному гостю.

Сколько же они не виделись? Лет двадцать. Чем живёт Олёш, что его интересует? Непонятно. Николай знал, что Олёш служил в армии, потом попал в тюрьму. Срок отбывал где-то в Сибири. Там и жить остался. На родину не приезжал. Да никто и не ждал его. Отец давно умер. Мать живёт с другим сыном, его и не вспоминает и разговаривать о нём с любопытными соседями тоже не желает. Будто и нет Олёша. Что привело его сюда после стольких-то лет? И откуда он знает мой адрес?

Будто в ответ на эти размышления хозяина Олёш сказал:

– Ты, Миклай, наверно, удивился, как я к тебе попал? А я давно хотел тебя увидеть…

Гость замолчал, по-прежнему прижимая к груди свою небольшую дорожную сумку. И Николай вдруг заметил в его глазах какую-то тоску. Или показалось? Точно, показалось! У такого здоровенного, ладного мужика всё должно быть хорошо, ему под стать: дородная белотелая жена, кругленькие резвые детишки, дом – полная чаша. На то он и здоровый! А у худого – всё худое. Вот как у него: сам тощий – и квартирка такая же, малогабаритка, короче…

– Сегодня, как приехал сюда, встретил на вокзале Витю Калиева, – продолжил гость. – Поговорили. Тебя вспомнили. Он и дал мне твой адрес. Сказал, что ты теперь большой специалист, врач…

Он снова замолчал, подвигал бровями, будто удивляясь своей многословности. Опять оглядел квартиру.

– Один живёшь?

– Один.

– Оди-и-ин… – протянул, будто подытожил что-то для себя, гость. Потом вдруг вспомнил про сумку и поставил её у ног. И тут заметил свои грязные ботинки.

– Извини, даже ботинки не снял…

– Да ничего, Олёш. Ты подожди, я на кухню схожу, чай поставлю…

Николай Фёдорович направился в кухню. Олёш хотел было остановить его, но тут увидел, как сильно припадает тот на покалеченную ногу, так и остался сидеть с открытым ртом. Потом, спохватившись, и сам пошёл за хозяином.

– Садись, Олёш. Садись вот сюда, – указал Николай на табуретку. – Сейчас перекусим чем-нибудь.

Он открыл дверцу холодильника и достал полбутылки коньяка. Увидев это, и Олёш полез в свою сумку. Вынул колбасу, две бутылки водки…

Долго сидели молча. Уже и яичница с колбасой остыла, а разговор всё не клеился. Хозяин попытался было завязать его, спросив:

– Ну, Олёш, рассказывай, как дела? – да наткнулся вдруг на такой взгляд, что сразу и замолчал.

Но вот вспыхнувшие неожиданной яростью глаза гостя притухли, и он то ли пророкотал потихоньку, то ли проворчал, глядя куда-то в угол:

– Дела у прокурора…

Потом снова трудно заговорил:

– Так, значит, один живёшь, Миклай? М-м-да…

Взгляд его остановился на водке. Бутылка в руке гостя казалась игрушечной. Он встряхнул её и ударил ладонью в донышко. Алюминиевая крышечка тихо звякнула на пластике столешницы. Николай Фёдорович достал из шкафа две рюмки, но гостю, видимо, это не понравилось. Он увидел на решётке сушилки стаканы и сам достал их. Запахло спиртным.

– Ну, Миклай, выпьем!

Гость осторожно поднял наполненный по самые края стакан и залпом осушил его.

* * *

В детстве они были друзьями. Был ещё третий друг – Эчан. С утра собирались вместе и весь день шныряли по деревне, исследовали окрестности. Вмести пошли в школу. Рядышком сидели за партами, вместе делали домашние задания. Но дружбу эту с пятого класса как топором обрубило…

В тот день была прекрасная погода. Улыбалось солнышко, ветерок играл жёлтыми тополиными листьями… Вернувшись из школы, друзья оставили дома портфели, переоделись и выбежали на улицу.

– А давайте сходим на гумно! – предложил кто-то.

Сказано – сделано. Вскоре они уже были на току. Здесь весело. Сыплется зерно с лент транспортёров. Стучат сортировки. Крутятся барабаны зерносушилки… Дети есть дети, всегда суются туда, куда не следует. Вот их и прогнали подальше от механизмов.

– Ребята, айда за мной вон на тот сарай! – крикнул Олёш и указал на стоящую поодаль полуразрушенную постройку.

Хоть и невысока сарайка, но ведь интересно себя проверить, представить альпинистом, покоряющим вершины, кряхтят да лезут. И вот они уже на крыше. Балуются, дразнятся. Олёш скатился вниз по бревну, подпирающему сарай. А двое остались наверху. Чтобы напугать приятелей, он сдвинул бревно с места, а сам отбежал в сторону и спрятался. Сарай, на котором были его друзья, «поплыл». Ребята в испуге закричали. А он, увидев, как разваливается сарай, почувствовал, что волосы его встают от ужаса дыбом. Не дожидаясь, чем всё это закончится, Олёш бросился в деревню…

Люди, работавшие на гумне, заметили заваливающийся сарай и двух мечущихся на его крыше мальчишек. Все кинулись туда, но было уже поздно. Перед ними предстала ужасающая картина. Край крыши придавил грудь Эчана. Он умер сразу. А Миколаю разворотило всю ногу…

Он потом долго лежал в больнице. После выписки ходил на костылях. Так и остался хромым на всю жизнь…

О вине Олёша никто и не догадывался, даже сам Миклай. А что тот чувствовал после такого несчастья, наверное, лучше и не знать. Олёш замкнулся. В играх ребят больше не участвовал, стал хуже учиться.

Былая дружба угасла. Оба как-то враз повзрослели. Каждый стал сам по себе. Тем более что Миклай целый год в школу не ходил, да и на улице старался реже показываться: неприятно, когда замечаешь, что тебя сторонятся из-за этой хромоты…

После восьмого класса у Олёша была одна дорога – в СПТУ. Именно туда чуть ли не насильно старались отправить нерадивых учеников. И Олёш попал туда же. После училища его призвали в армию. А потом он куда-то пропал: ни вестей, ни писем. Только разные слухи. Будто бы служил он на востоке, в погранвойсках. А когда домой возвращался, попал в одну неприятную историю. В тамбуре вагона двое парней то ли грабили, то ли избивали третьего. Олёш решил заступиться. Один из нападавших, падая, ударился головой о ручку двери и умер на месте. Потом был суд. Олёша осудили на пять лет.

Выйдя из заключения, он передумал ехать домой. Остался работать в Сибири. Но долго на свободе не пробыл. Снова тюрьма. Всего он тянул три срока, но Николай Фёдорович об этом, конечно, не знал.

* * *

После первого стакана некоторое время Олёш сидел тихо. И Николай Фёдорович не знал, что ещё сказать.

– Помнишь, – подал вдруг голос гость, – был у нас друг – Эчан? Пусть земля ему будет пухом. Давай, Миклай, помянем его! Полным стаканом да хлебом, как положено. До дна.

Он открыл вторую бутылку, налил себе, хотел было и Николаю, но у того стакан был ещё полон. Глянул с укоризной на хозяина, но ничего не сказал.

Помянули. И опять молчание.

Николай «поплыл». Такими дозами ему ещё не приходилось пить. И отпустило в душе. Олёш стал будто бы ближе, понятнее. До первой фразы…

Гость разлил остатки водки и сказал:

– А теперь дай мне в морду!

Николай опешил.

– Ты что, с ума сошёл?

– Дай, говорю!

– Да за что?!

– За жизнь мою поганую…

– Нет! Нет и нет! – вспыхнул Николай. Наверное, никогда ранее он не был так красноречив и убедителен. Что говорил – и сам не вспомнит. Будто вылилось что-то из души мощным потоком. Свою жизнь в пример привёл и заключил, что какой бы ни была судьба человека – а она Божья, и хаять её не пристало – грешно это...

Гость выслушал его внимательно, задумался.

– Так это твоё последнее слово? – тихо спросил он.

– Да!

– Что ж, может, оно и верно… Судьба… Зачем от неё уворачиваться?

Николаю Фёдоровичу показалось, что в глазах гостя блеснула слеза, но тот сразу опустил голову. А когда поднял её – глаза были сухи, более того, абсолютно трезвы и сосредоточены на чём-то, известном только ему… И никому больше.

– Прощай, Миклай. Мне пора…

– Куда же ты? В деревню?

– Да нет. Поеду… Земля-то круглая…

Перевод с марийского Анатолия Спиридонова

Поздравляем Юрия Соловьёва с юбилеем и желаем крепкого здоровья, творческих и житейских удач!