Оренбургский ретродетектив. Часть 2, год 1921: как «анархист» из революционного комитета у красноармейца жену украл
В сентябре 1922 года Оренбургский объединенный губернский революционный трибунал рассматривал дело, поступившее из губернской же ЧК – то есть чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Одно название другого страшнее! Да и дело рассматривалось не пустячное: председатель волостного революционного комитета, то есть довольно заметный начальник, наделенный чрезвычайными полномочиями, обвинялся, ни много ни мало, в «анархических действиях»: ворвался в дом к мирным гражданам, избил, ограбил, еще и жену у красноармейца украл... Впрочем, при детальном рассмотрении оказалось, что никакой политической подоплеки дело не имело, а в основе его лежала история романтическая.
Еще шла Гражданская война
В сентябре 1921 года в Оренбург пришло срочное письмо из станицы Изобильной, расположенной неподалеку от Илецка (так назывался в те времена Соль-Илецк) и входившей в состав Ветлянской волости (что-то вроде района: станица Ветлянская была волостным центром, а станица Изобильная, хоть и более крупная, находилась в состоянии подчиненном). Писал «секретное донесение» – впопыхах, на оборотной стороне старых, царских еще времен, с «ерами» и «ятями», бланков – председатель Изобильненского ревкома Иванов. Он сообщал, что его начальник, председатель волостного ревкома, ворвался в Изобильную станицу из Ветляновской и ограбил местных жителей, забрав у них ценное имущество, а заодно и… молодую жену одного из станичников – между прочим, красноармейца, будущего учителя!
Первая страница «секретного донесения»
В Оренбурге, конечно, переполошились, и выслали на место следственную комиссию ГубЧК. Еще бы им было не всполошиться! Во-первых, на дворе стоял 1921 год: в стране еще шла Гражданская война, на Дальнем востоке гремели бои Красной Армии с войсками мятежного генерала Пепеляева. Да и в Оренбуржье мир установился совсем недавно: всего двумя годами ранее дутовская армия потерпела поражение под Актюбинском, после чего ушла в Китай. В общем, воспоминания о бунтах и смутах были еще свежи в памяти.
6 ноября 1920 года в Бугуруслане
Во-вторых, описанные в письме действия тут же были охарактеризованы как «анархические», а слово это воспринималось тогда в высшей степени серьезно. Всего за полгода до того, в феврале 1921-го, в Кронштадте, этой колыбели революции, вспыхнул антибольшевистский мятеж, в котором существенную роль играли именно анархисты. А самый известный анархист всех времен и народов, легендарный батька Махно, покинул Россию совсем недавно, пару месяцев назад, унеся в себе через румынскую границу 12 красноармейских пуль... В общем, отношения с бывшими союзниками были у большевиков весьма и весьма напряженными, и оренбургским чекистам «анархические действия» под самым боком были уж точно не нужны.
1 мая 1920 года в Оренбурге
А в-третьих, письмо пришло из станицы Изобильной. Сейчас это спокойное, довольно крупное село в Соль-Илецком районе, а в то время само название вызывало у красных властей сильную реакцию – ведь именно в Изобильной станице погиб 27-летний революционер Самуил Цвиллинг, в честь которого сейчас называется одна из улиц областного центра.
Прижизненный портрет Цвиллинга и памятник, установленный ему в Челябинске
Несмотря на молодость, он занимал важнейшую должность председателя губисполкома (то есть был, говоря нынешним языком, кем-то вроде губернатора, но с гораздо более широкими полномочиями), и в апреле 1918-го лично отправился подавлять белоказачий мятеж на юге губернии. Его отряд миновал станицу Ветлянскую и вошел в Изобильную, где попал в организованную местными казаками засаду и был почти весь уничтожен. Сам Цвиллинг погиб, зарубленный казачьей шашкой. Потом, конечно, восстание жестоко подавили, но все же и два с половиной года спустя названия эти – Ветлянская, Изобильная – звучали для губернских властей тревожно. А тут, надо же, анархические действия!
«Секретное донесение» из станицы Изобильной
Итак, приведем текст письма, поступившего в Оренбург из станицы Изобильной, полностью:
24 сего сентября в 6 ч. утра в Ревком явилась гражданка ст. Изобильной Мария Малофеевна Ласкова и заявила, что в ночь с 23 на 24 сентября к ней в квартиру ворвался председатель Ветляновского вол[остного]ревкома т. Литвинников совместно с милиционером Завьяловым и силой оружия похитил у ней швейную машину, сундук с вещами и др. вещи, при чем ей, Ласковой, имеющей от рода более 50-ти лет, нанесены побои. Следы побоев видны, как-то на руках и других местах. Поступок Литвинникова и милиционера Завьялова, стоящих на административно-ответственных постах, роняет пристяж [престиж имелся в виду, очевидно] и доверие к Советской власти вообще и к ответственным работникам в частности. Таким лицам не должно быть места на ответственных постах, а поэтому Ревком настоятельно просит немедленно т. Литвинникова и Завьялова удалить от занимаемых должностей и привлечь к Суровой [именно так, с прописной буквы] ответственности. Всякое послабление скверно отразится на всех товарищей, стоящих во главе того или иного учреждения.
Вышеозначенный поступок т. Литвинникова связан с его нравственной распущенностью, последствием чего является увоз снохи Марии Ласковой, которой он обещал всякия блага и, пользуясь ея молодым, не вполне доразвитым рассудком, соблазнил для гнусных своих целей жену красноармейца, находящегося в данный момент в г. Оренбурге на педагогических курсах, чем на всю жизнь разрушил молодую супружескую жизнь, этого ему, Литвинникову, также простить нельзя.
Из наблюдений за т. Литвинниковым видно, что он нисколько не старался закрепить завоевания Революции, а, наоборот, всегда старался своими изощрениями подорвать доверие к Советской власти. Этого Революционный Комитет ст. Изобильной допустить не может, и не может равнодушно смотреть и работать, когда во главе волости стоят такия элементы.
Донесение это носит секретный характер и не подлежит предъявлению т. Литвинникову, ибо последний способен на все, включительно до лишения жизни человека.
Еще один фрагмент «секретного донесения»
В общем, картина вырисовывалась пренеприятная: большой начальник, обладающий огромными полномочиями, совершил вооруженное нападение на мирных граждан, привлек к нему служивого человека, который должен вообще-то охранять закон, а не нарушать, забрал ценности, а заодно и понравившуюся ему женщину. Махновщина, как есть махновщина!
«Недопустимо ответственному партийному товарищу»
Чтобы разобраться в этой ситуации, на место выехал уполномоченный Политбюро Оренгубчека Василий Смирнов. Перво-наперво он опросил потерпевшую. Мария Ласкова дала показания подробные, но не очень вяжущиеся с тем, что было изложено в «секретном донесении».
Она сообщила, что ночью к ней во двор влетела телега, запряженная парой лошадей. В телеге сидели «как будто солдаты». Ласкова «перепугалась, так как решила, что это зеленыя» (то есть не красные и не белые, а бандиты сами по себе – возможно, и анархисты). Затем раздался стук в дверь и крик «Открывай, мамаша!» В избу вошел Литвинников, с которым было «2 человека красноармейцев неизвестных» (уже не 1 милиционер, как указывалось в «секретном донесении»). Литвинников «прошел с обнаженным револьвером в комнату, где сидела сноха Анна». Ласкова закричала «караул», но «солдаты стали зажимать рот, вывернули руку и порвали спальную рубаху». Тем временем Литвинников потаскал в телегу швейную машинку, подушки и одеяла, затем накинул на Анну шубу, вывел ее во двор, посадил ее на телегу – и умчался.
20-е годы, Старогородской рынок в Орске. Фото ОКМ
Уполномоченный допросил милиционера Завьялова, на которого указывалось в «секретном донесении», но он заявил, что Литвинникова в тот день не видел вовсе, из станицы Ветлинской не выезжал, и алиби у него имелось самое убедительное.
Разыскав возницу Панкеева, который управлял телегой, увезший Литвинникова с Анной из Изобильной, уполномоченный выяснил, что никаких «солдат», «красноармейцев» и вообще вооруженных людей там не было: Литвинников вошел в избу один, затем вернулся с вещами, снова зашел, вышел с женщиной – и все. Это уже значило, что дело не столь опасно, как показалось сначала: как бы ни чудил предревкома, должностного положения он не использовал, вооруженных людей на мирных граждан не натравливал.
22-летняя Анна Ласкова, допрошенная в качестве свидетельницы, заявила, что с 22 сентября (то есть со дня, предшествующего «похищению») «жила с Литвинниковым, как с мужем, по согласию, без принуждения». О том, что той ночью он приедет за ней и увезет в Ветлянскую, договорились заранее. Когда предревкома зашел в избу, свекровь подняла крик.
Анкета, заполненная подсудимым, была аккуратно подшита в уголовное дело
30-летний Литвинников от рождения был крестьянином, но еще до революции перешел в пролетарии и работал на железной дороге стрелочником. Будучи членом большевистской партии, после революции возглавил волостной ревком. Вот что он рассказал следователю:
Наконец, почти год спустя, революционный трибунал официально рассмотрел это странное дело. Председатель заседания товарищ Шумаков с членами заседания Фукиным и Галкиным постановили: «Настоящее дело производством прекратить за отсутствием состава преступления».
Постановление ревтрибунала
Впрочем, Литвинников все же пострадал из-за любви к замужней станичнице: хоть в контрреволюционных действиях его и не уличили, «аморалка» была налицо. В итоге его исключили из партии, и из председателей, кончено, тоже выгнали. Официальная формулировка была такая:
Урал56.Ру благодарит за помощь в подготовке материала ГБУ «Государственный архив Оренбургской области» и лично директора Ирину Джим, а также начальника отдела публикации и научного использования документов Ксению Попову.