Цитаты
Длительные запои целых штабов не были редкостью. Широкую огласку приобрел инцидент с двухнедельным пьянством командующего 14-й советской армией И.П. Уборевича и члена РВС Г.К. Орджоникидзе в 1920 г., когда приводить в чувство незадачливых военных работников пришлось самому В.И. Ленину.
Генерал-квартирмейстер штаба Добровольческой армии полковник Д.Н. Сальников считался алкоголиком, причем характеризовался как «по утрам до полудня не приходивший еще в состояние полного умственного равновесия от выпивки предшествовавшего вечера»
Генерал А.М. Драгомиров писал генералу А.И. Деникину в конце 1919 г. о вопиющем случае, когда командир одного из бронепоездов даже отцепил бронеплощадку с орудием, чтобы вывезти больше награбленного сахара.
Шкуро «никогда и не скрывал, что сам себя он расценивает не высоко. Мне лично приходилось слышать, когда начальник штаба тянул его с оперативным докладом к карте, Шкуро упирался, отбояриваясь словами: “Хера ли мне в Вашей карте. Это дело Ваше, господ моментов, смотреть в карту и заниматься писаниной, на то вы и офицеры Генерального штаба. Что нужно, то строчите, я подмахну, потому, я в этом деле ни хера (он говорил круче) не понимаю. Мое дело какое? Шашки выдергай и марш-марш в атаку. Вот это я умею, а карты?” Он не договаривал, но было ясно, что он питает и к картам и к науке одновременно и уважение, и отвращение, и небрежение…».
Генерал-квартирмейстер штаба Добровольческой армии полковник Д.Н. Сальников считался алкоголиком, причем характеризовался как «по утрам до полудня не приходивший еще в состояние полного умственного равновесия от выпивки предшествовавшего вечера»
Генерал А.М. Драгомиров писал генералу А.И. Деникину в конце 1919 г. о вопиющем случае, когда командир одного из бронепоездов даже отцепил бронеплощадку с орудием, чтобы вывезти больше награбленного сахара.
Шкуро «никогда и не скрывал, что сам себя он расценивает не высоко. Мне лично приходилось слышать, когда начальник штаба тянул его с оперативным докладом к карте, Шкуро упирался, отбояриваясь словами: “Хера ли мне в Вашей карте. Это дело Ваше, господ моментов, смотреть в карту и заниматься писаниной, на то вы и офицеры Генерального штаба. Что нужно, то строчите, я подмахну, потому, я в этом деле ни хера (он говорил круче) не понимаю. Мое дело какое? Шашки выдергай и марш-марш в атаку. Вот это я умею, а карты?” Он не договаривал, но было ясно, что он питает и к картам и к науке одновременно и уважение, и отвращение, и небрежение…».
Офицеры, переходившие из Красной или национальных армий, подвергались преследованиям, разжалованию в рядовые, были вынуждены проходить многомесячные унизительные проверки. Абсурдность ситуации заключалась в том, что многие перебежчики искренне сочувствовали белым и стремились служить им верой и правдой, однако холодный прием пробуждал иные чувства.
В ноябре 1918 г. был издан приказ генерала А.И. Деникина с требованием ко всем офицерам под угрозой военно-полевого суда незамедлительно покинуть ряды Красной армии, причем сделать это предписывалось до 1 (14) декабря 1918 г. Однако такой приказ скорее отталкивал сторонников от белых[.
Генерал В.Н. фон Дрейер свидетельствовал, что «во времена Деникина отношение к этим несчастным людям было самое несправедливое. Теряя при побеге свои семьи, все свое имущество, лишь для того, чтоб под знаменем освобождения пойти против большевиков, они находили в “стане белых” не забвение их прежней подневольной службы, а судебные и военно-следственные комиссии, а в первое время даже пулю в лоб или петлю на шею. В этом отношении многие высшие начальники Добровольческой армии были поразительно бессердечны и безжалостны».
Один из анонимных свидетелей тех событий отмечал: «Не странно ли то, что в то время, как Троцкий употреблял все усилия, чтобы оградить необходимое ему бывшее кадровое офицерство от расправы красноармейцев и своих сочленов из РКП, из ВЦИКа и Реввоенсовета, в то же самое время в белых армиях относились к ним с суровым осуждением и грозили стенкой».
Обычным вердиктом судов была смертная казнь, заменявшаяся освобождением из-под суда, разжалованием или каторжными работами. Это, конечно, отталкивало от белых их потенциальных сторонников и, возможно, даже стало одной из причин поражения белых армий. В частности, по свидетельству протопресвитера Добровольческой армии и флота Г. Шавельского, «в июле этого (1919. – А. Г.) года в Орле двадцать два офицера Генерального штаба, служащие у большевиков, обсуждали вопрос, как им быть, ввиду установившегося в Добровольческой армии отношения к перебежчикам. И решили: доселе мы играли в поддавки, теперь начнем воевать по совести». Как отмечал анонимный военспец, «когда развивались события на Волге, у Орла, у Гатчины, конечно, мы ждали своего поражения как избавления. Но ждали мы с двойственным чувством, думая: “А что будет с нами, как отнесутся?” А у некоторых, хотя и чуждых идеологически новому режиму, но добровольно или случайно завязших в нем поглубже, уже тогда копошилась мысль: “Еще неизвестно, чья возьмет, еще поборемся. Этак будет надежнее”»
А. В. Ганин. Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг.