Судьба человека: написанная во Владивостоке книга возвращает память поколения
Осенью на Дальневосточной книжной ярмарке «Печатный двор» книга получила специальный приз «За глубину научного исследования» и совсем недавно — была признана лучшей в номинации «Историко-краеведческая» на Всероссийском историко-литературном конкурсе «Протяжение точки» имени Андрея Балдина.
«Надпись на Евангелии» — это научно-историческое исследование, эссе. А по большому счету — это своего рода возвращение памяти о человеке, обращение к теме жизни поколения, на долю которого пришлись самые переломные годы в истории нашей страны — первая половина XX века… Началась эта история во Владивостоке, а в результате втянула в свою орбиту и Японию, и север России…
— В 2008 году я зашел в антикварную лавку на улице Адмирала Фокина, — рассказывает Александр Филькин, — и купил там небольшую книжицу — Евангелие, изданное в 1905 году. Книга привлекла мое внимание тем, что она была издана в Японии в 1905 году, в самый разгар Русско-японской войны; кроме того — на ней были две надписи одним и тем же почерком. Первая гласила: «Подарок от Епископа Николая во время моего пребывания в плену в Японии. Ю. Михайлов, г. Сендай, августа 15 дня 1905 года».
А вторая надпись — посвящение некой Юлии Владимировне, небольшое стихотворение, начинавшееся так: «Пусть эта книга священная, Спутница Вам неизменная, Будет везде и всегда…».
И подписано: «От заботливого вестового, Архангельск, 26 октября 1906 год». Вся эта цепочка: Япония-Архангельск-Владивосток меня заинтересовала. Мне захотелось больше узнать о владельце Евангелия.
— И вы начали поисковую работу?
— Ну, я бы не назвал ее так, во всяком случае в начале. Мне просто было интересно — кому принадлежало Евангелие. Были изначальные данные: возможно русский моряк, принимавший участие в войне, был в плену, содержался в лагере в городе Сендай, есть фамилия и первая буква имени… Я узнал, что в городе Сендай находились наши военнопленные, в том числе — моряки четырех российских кораблей, которые участвовали в Цусимском сражении: эскадренный броненосец «Орел», броненосец береговой обороны «Дмитрий Ушаков», транспорт «Иртыш» и крейсер I ранга «Светлана». Я направил запросы в несколько архивов. К сожалению, сначала пошел по неверному пути. Перепутал всего одну букву, всего одну — но она намного затруднила поиск. Я отовсюду получал ответы «данных о Ю. Михайлове не обнаружено». Так длилось несколько лет, я вел поиск без спешки… Но однажды, это был уже 2015 год, мне пришел на один из запросов более развернутый ответ: сведений о Ю.Михайлове нет, но дополнительно сообщаем, что в городе Сендай были в плену матрос 1-й статьи Александр Михайлов с транспорта «Иртыш» и прапорщик по механической части Дмитрий Филиппович Михайлов с крейсера «Светлана». Вот тогда я внимательнее вгляделся в надпись на Евангелии и понял, что это не «Ю», а «Д»… И речь идет именно о прапорщике Дмитрии Михайлове.
— И это стало прорывом в исследовании?
— Мало того, буквально через пару дней я прочел в Интернете статью сотрудницы музея имени Арсеньева, которая рассказывала об экспонатах в фондах музея, имеющих отношение к русско-японской войне. И там была фраза: а еще в фондах есть коллекция Дмитрия Филипповича Михайлова. Мне дали разрешение познакомиться с этими материалами. Вот с этого момента мои поиски перешли уже в активную стадию. Я ездил в Санкт-Петербург и работал там в военно-морском архиве, побывал на родине Дмитрия Михайлова — он был родом из Онеги Архангельской губернии, несколько раз ездил в Японию — в Сендай, Токио и другие места пребывания русских военнопленных… И вот уже в ходе этих поисков и поездок, чем больше я узнавал о Дмитрии Филипповиче, тем сильнее понимал, что нельзя все то, что я узнал, оставить просто так. Что надо писать книгу.
— Вы опирались на архивные данные?
— Не только. Дмитрий Михайлов не вел дневников, не оставил записок… Чтобы сделать повествование более ярким, насыщенным подробностями и деталями, я включил в него воспоминания — современников Михайлова, например, его сослуживцев по крейсеру «Светлана», тех, с кем он был в японском плену, позже, уже по возвращении из плена служил в Амурской флотилии и так далее.
— Из этих воспоминаний формировался образ вашего героя?
— В том числе. Кроме того, мне удалось познакомиться с его потомками, внучкой Людмилой и правнуком Александром Дёмиными, которые жили во Владивостоке. И уже из бесед с ними стали известны и более личные детали. Например, та Юлия Владимировна, которой была посвящена надпись на Евангелии, стала впоследствии женой Дмитрия Михайлова, у них было четверо детей…
Вообще я бы сравнил поиски с расследованием детективной истории: ты находишь разрозненные ниточки и постепенно составляешь из них единый орнамент. Так вот, чем больше собиралось ниточек в моих руках, тем лучше я понимал человека, чье Евангелие попало мне в руки. Дед Дмитрия Михайлова был крепостным, а его отец получил волю и перешел в мещанское сословие. Сам Дмитрий — шестой из девяти детей — окончил приходскую школу, проявил склонность к точным наукам и поступил в механико-техническое училище в Архангельске. Работал на гражданских судах. Когда началась русско-японская война, он рвался на Дальний Восток, написал прошение самому императору, чтобы ему разрешили сдать экзамен на должность прапорщика по механической части. Такое разрешение было высочайше предоставлено, прошел практику на крейсере «Аврора» и получил назначение на «Светлану» во 2-ю Тихоокеанскую эскадру вице-адмирала Рожественского. Потом была Цусима, где он чудом выжил, потому что «Светлана» затонула на второй день сражения. Был плен. Долгая честная служба на благо Отечества в Амурской флотилии — показательно, что к 1922 году, когда на Дальнем Востоке установилась советская власть, Дмитрий Михайлов дослужился до подполковника, что для не-дворянина было непросто. И он не покинул родину с эскадрой Старка.
И в советское время он честно работал в рыбодобывающей отрасли, все так же трудился по механической части, пользовался уважением коллег… Все отмечали его исключительную честность, стремление выполнять работу без сучка и задоринки. Но… Времена репрессий фактически не оставили шансов таким людям, как мой герой… В 1930 году он был арестован по делу о вредительстве вместе с целой группой служащих Дальгосрыбтреста. Приговор — 10 лет лагерей. Он и в лагерях честно трудился, сначала — в Хабаровске на строительстве Дома коммуны (ныне драмтеатр), а затем в Дальлаге во Владивостоке. Но в 1937 году он фактически пропал — и даже родные не смогли узнать, что случилось. Только после получения документов о реабилитации в 1958 году его дочь узнала, что дело Михайлова было пересмотрено, приговор «расстрел» был приведен в исполнение во Владивостоке. Место захоронения неизвестно… Кстати, в документах о реабилитации значится: «За отсутствием состава преступления»…
— Да… Это действительно, с одной стороны, трагическая судьба, с другой — судьба целого поколения…
— Да, поэтому и в книге сошлись две истории: история Дмитрия Михайлова и история моих поисков. Мне хотелось не просто вернуть, воссоздать жизнь Дмитрия Михайлова и
показать ее людям сегодняшним, но и отдать дань уважения целому поколению русских людей, попавших под жернова истории первой трети XX века. Темой отдельного исследования в рамках поисков стало изучение жизни русских военнопленных в Японии во время Русско-японской войны. К слову, и в Японии в Сендае мне удалось в местном музее почитать газеты того времени и понять, как жили русские моряки в плену, какой у них был быт. И разумеется, я многое узнал о Святом Николае Японском. Об этом я тоже много рассказываю в книге…
— Легко ли вам было работать над книгой, осваивать писательский труд?
— Очень трудно. Собирать материал было конечно очень интересно. Сидение в архивах, встречи с людьми, изучение документов… Но вот когда я оказался перед грудой этого материала, когда надо было как-то все обобщать, собирать воедино… Было страшно. Как? Как связать все ниточки? Два или три раза я начинал — и отставлял в сторону. И лишь потом в голове сложилась вся структура книги, и я начал работу. Кстати, именно поэтому я сделал книгу богато иллюстрированной: была такая робкая мысль, что если содержание подведет, то хотя бы фотографии не подкачают.
Начало книги я показал Нелли Григорьевне Мизь. И получил ее поддержку и совет не тянуть, продолжать работу. Для меня это было очень вдохновляющим моментом.
Найти издателя не пытался, печатал за свои деньги. Потому что с какого-то момента я стал ощущать работу над книгой как свою миссию, чувствовал острую необходимость ее завершить.
— Тираж книги — 500 экземпляров. Это немного. Какова его судьба?
— Часть пошла в продажу, причем в тех городах, которые связаны с книгой: Владивосток, Архангельск, Санкт-Петербург… Часть я передал в дар тем людям, организациям, которые помогали мне в поиске, в том числе и в Японию. Несколько книг отдал в музей имени Арсеньева, в библиотеку имени Горького, в архивы… Также книги я подарил музеям Архангельска, Онеги, Хабаровска…
— Есть у вас желание продолжить писательский труд?
— Не знаю… Не загадываю… Вся история с поисками и книгой была очень трепетной, очень важной для меня. В этом процессе было затронуто ряд интереснейших тем, исследование которых можно и нужно продолжать.
