«Студентики, пускай играют…»
Егор ГОРДИЕНКО – студент 4-го курса актерско-режиссерского факультета ГИТИСа (мастерская А.С.Кончаловского). Снялся в фильме А.С.Кончаловского «Дорогие товарищи», который повествует о жестоком подавлении народного бунта в советском Новочеркасске. Фильм – участник основной конкурсной программы 77-го Венецианского кинофестиваля, получивший Специальный приз жюри.
– Поступление в мастерскую Кончаловского – как это произошло?
– Ты же знаешь, я всем говорю, что оказался в этой мастерской только благодаря тебе. Поступил не с первого раза, в первый год дошел до конкурса в двух институтах, которые, на мой взгляд, тогда казались самыми лучшими. Это Щука и Школа-студия МХАТ. Я уже мысленно выбирал, куда пойду. В итоге, слетаю там и там после этюдов... Во второй год снова поступал и везде слетел. Я не помню, сколько дней прошло, мне кажется 2-3 дня. Я уже настраивался на то, что я снова буду год продавать кроссовки, потому что моей специальности – в туризме –
мне работать совсем не хотелось. И тут ты мне скидываешь пост, в котором говорится, что у Кончаловского добор. А про Кончаловского мне говорила еще моя мама во время поступления, вот, мол, набирают экспериментальный курс. А я на тот момент знаю только то, что Кончаловский это брат Михалкова... Я прихожу и поступаю по щелчку пальцев.
– Помнишь, как проходили туры?
– Я пришел на первый тур, когда все мои однокурсники были уже на третьем туре или на конкурсе. Помню момент, когда уже сидел в комиссии Андрей Сергеевич. Я всегда рассказывал анекдоты вместо басен, я их вообще коллекционирую. И я начал рассказывать ему анекдот, причем, по-моему, довольно пошлый, но я с этим анекдотом поступил к Скандарову. Кончаловский, представляешь, мой анекдот не дослушал! А потом спрашивает: «А чем анекдот там заканчивается?» А я ему говорю с улыбкой: «А вот не скажу, извините!» Посмеялись, он мне пальчиком погрозил… После конкурса – не преувеличиваю – они совещались 4 часа. Нас тогда было 33, поступило в итоге 32, но мы же этого еще не знали. И случилась дико драматичная сцена. Выходит наша куратор Елена Викторовна и говорит «Поздравляю! Поступили все! Кроме Ромы»
Никто не знает как реагировать. Шок проходит, он понимает, что нужно уходить, разворачивается и все начинают ему хлопать. И он уходит под аплодисменты. Мне кажется, именно тогда мне уже нужно было понять, куда я попал».
– Как тебе кажется, ты и твое понимание профессии изменились за эти 4 года?
– Геннадий Геннадьевич (Назаров, старший преподаватель кафедры режиссуры драмы – Прим. Ред.), наш педагог, очень хорошо сказал про суть профессии. Что делает балерина, когда у нее не выходит роль? Она себе заказывает зал, становится к станку и репетирует. Что делает актер, когда у него не получается роль? Он заказывает себе кофе, достает сигарету и говорит: «Я не понимаю, тут что-то не то, ну вот как?» И такого момента у меня на первом курсе не было. При всех вопросах, при всей неуверенности. «20 минут с Ангелом» Вампилова? Да запросто! А вот сейчас ребята репетируют, им Байчер (Владимир Григорьевич, декан режиссерского факультета ГИТИСа – Прим. Ред.) говорит : «Это вам не комедия. Это сложнейшая пьеса».
– Почему так происходит?
– На первом курсе всегда есть какая-то неведомая сила, которая ведет тебя, и ты просто выпрыгиваешь на сцену и играешь. Талантливы те люди, которые сохраняют эту силу. Потому что к третьему курсу появляется какая-то тяжесть. Появляется эта сигарета и кофе. Я сижу и просто не могу ничего сделать. Первый курс – это играть, а чем дальше, это не только у меня, у всех моих коллег – это размышлять. Появляются вопросы, сомнения. Ты знаешь, я постоянно думаю: а вот Ди Каприо, сколько раз во время съемок у него появляются вопросы вроде «Черт, как это играть?»
– Во время учебы ты сталкивался с кризисами? Были обиды, разочарования, может, желание все бросить?
– Сейчас такой кризис. На первом курсе понимаешь, что ты хорош, потом происходит разочарование. И дальше ты себя вытягиваешь за макушку из этого болота. Приходится постоянно напоминать себе, что вообще ты талантлив. У меня в голове вечно сидит мысль, что, может, стоит прекратить этим заниматься. Речь даже не о способностях. Есть природа, конечно. Но ее одной мало. Эта профессия – она же и про качества. Я понимаю, что я не плохой артист. Но я не могу сказать, что я хороший. Мне не хватает понимания, зачем я это делаю. Люди делятся на два типа. Либо им просто нравится этим заниматься, либо они очень ясно понимают, зачем они этим занимаются. Вторым может многое не нравиться, но они четко понимают, ради чего и зачем они это делают, они просто горят, это их страсть. Это не моя страсть. Мне очень больно из-за этого. Я не понимаю, что я здесь делаю. Прихожу сюда на автомате. Это очень страшно, когда ты не хочешь ехать на репетицию, а на репетиции не хочешь пробовать. Тебя спрашивают: «Какого черта ты не подготовился к репетиции?» И на тебя все смотрят. У меня такое было недавно. Просто забыл, что должен был принести реквизит. Мне плакать хотелось.
Но у самурая нет цели, у самурая есть путь (смеется). И я понял, если человек по-настоящему себе ответил на вопрос, зачем он делает то, что он делает, то как раз может зародиться этот огонь и эта страсть. Мне об этом очень тяжело говорить, потому что та профессия, которой я занимаюсь –
это не то, чем я хочу заниматься. Но это единственное, чем я могу заниматься. Когда человек говорит: «Это дело моей жизни, это моя страсть» – это очень позитивно звучит. А когда человек говорит, что он ничем больше не может заниматься, это как приговор. Но если ты не будешь придавать позитивную окраску событиям, которые с тобой происходят, эта профессия тебя похоронит. Надо со скрежетом зубов, до крови, изо всех сил стараться быть оптимистом.
– Ты когда-нибудь задавался вопросом – как Кончаловский к тебе относится?
– У меня ощущение, что он меня брал на курс с мыслью «Черт тебя знает, посмотрим». Потому что первый мой семестр был не самым удачным. Я не самый дисциплинированный человек, мне тяжело вставать по утрам. Дошло это все до того, что меня чуть не отчислили. В конце первого семестра вызывали нас по одному на беседу. Педагоги выставляли баллы и Андрей Сергеевич все это зачитывал. Запомнил одно. Кто-то из педагогов написал про меня «леность ума». Это правда, наверное, поэтому и запомнил. И подумал тогда – вот и закончилась твоя учеба. У нас каждый семестр кого-то отчисляли. Нас осталось 18 из 32. И он все это зачитал, а потом говорит «Но с другой стороны имеет и положительные качества» и подытожил : «Егор, ты конечно разгильдяй, но мы в тебя верим». И мне дали второй шанс. Я, побелевший, вышел из этого кабинета. И я начал работать. И у меня начало получаться. Это вылилось в то, что после экзамена я стоял у дома актера, вышел Андрей Сергеевич, похлопал меня по плечу и сказал «Молодец! Ты комик замечательный!» Сел в свой лексус и уехал. Для меня это тогда было сродни чуду. Но..
– Но при всем при этом?..
– ...Я всегда понимал, что Андрей Сергеевич меня не игнорирует. Он меня хвалит. Я всегда советуюсь с ним. Я понимал, что он меня выделяет. Я у него не любимчик, но он и иправда ко мне хорошо относится.
– Лучший твой семестр за все время учебы и почему?
– Второй семестр был моим лучшим. Тогда не только что-то стало получаться, мне еще и очень повезло. Я уверен, что в театральном, в дипломных спектаклях больше участвует не тот, кто талантливый и восхитительный, а тот, кому повезло. Режиссеру повезло, что его работу не сняли с экзамена, например. Масса факторов. У меня была ситуация зимой 19-го года. У меня было 4 серьезные работы, везде главные роли, я на них сделал всю ставку. В итоге я остался с одной работой, где я играл деда-дворника. А вот в том втором семестре у меня все работы вышли на экзамен. Это был не экзамен по мастерству и режиссуре, это был мой бенефис. Там было 3 отделения и везде был я. Выходит один человек, потом выхожу я, выходит другой, потом снова я... Это был лучший показ в моей жизни, таких больше не будет вообще, я уверен. Это был апогей моего обучения в мастерской.
– А дальше?
– Дальше пошли темные времена. Дальше начался Островский, как раз там и был дворник. Начались проблемы, я не понимал, как подступиться к персонажам. У меня не получилась роль Тихона в «Грозе», меня заменили. В следующем семестре был «Медведь», тоже не вышло. Потом был Жадов из «Доходного места»... Вот это, наверное, моя лучшая работа. Мы с Юлей Буровой (студентка мастерской, одна из исполнительниц главных ролей в фильме «Дорогие товарищи» – Прим. Ред.) планируем эту работу показывать на просмотрах в театр.
– Не могу не спросить про фильм Кончаловского «Дорогие товарищи», который выходит в ноябре. Как ты попал в картину?
– Началось все с того, что мы узнали, что Андрей Сергеевич планирует снимать фильм, и вот нужен парень на роль плачущего солдата. Сцена такая – подвал и там строй солдат. Входит полковник и кричит «Кто стрелял?! Кто стрелял?!» Все стоят молчат, и один солдат начинает плакать. И задание было расплакаться. У нас никто из парней не смог. Я смог. Но не сразу. Порвал свою любимую рубашку в порыве эмоций. В итоге Андрей Сергеевич сказал, что все будут задействованы в его фильме.
– Расскажи про съемку…
– Первый этап съемок проходил в Лужниках, там была огорожена большая территория. Все эти трейлеры, костюмерный цех… Был построен фасад здания администрации в Новочеркасске. И собственно перед этим фасадом мы снимали сцену забастовки. В фильме было много массовки. Причем, Андрей Сергеевич выбирал мужиков оттуда. Чтобы с говором, в общем, аутентично очень. Приезжали целые фургоны с людьми, которые за идею (не думаю, что им много платили) приехали снимать фильм о событиях своего города. Андрей Сергеевич вообще же славится тем, что работает с непрофессиональными актерами. Например, со мной (смеется).
– Как шло распределение ролей?
– Нам приходили на почту письма из продюсерского центра. Все шептались: «Ой, ой, а что тебе пришло?», «А ты кого играешь?», «Ого, полковник КГБ, блин, круто». Мне дали по сценарию роль рабочего завода. Сцена: секретариат, кабинет, совещание, я вбегаю и говорю, задыхаясь, что там на улице начинается забастовка. Много текста.
– Но ты же в итоге сыграл другую роль?
– История такая. Я знал, где фургончик Андрея Сергеевича, поэтому зашел поздороваться. Вхожу к нему в фургон, здороваемся. И он спрашивает помощника, кого я играю. Ему отвечают: рабочего. Он говорит «не-не-не, ему не рабочего надо делать. На КГБшника его поставьте». И в тот момент, я очень расстроился.
– Почему?
– Потому что было много текста, в той сцене все внимание на меня, понимаешь? Такая роль и тут я слышу: «А рабочего пусть Шумский играет». Я так расстроился. Понимаю, что КГБшник он и есть КГБшник, это не персонаж. Пошел в костюмерную, говорю, переодевайте, я теперь КГБшник. Но самое интересно, что после предпоказа фильма, который видела только Юля Бурова, представлявшая его на Кинотавре, все побежали спрашивать: мол, ну что там, как там. Подходит к ней Саша Шумский, которому отдали роль рабочего. А она говорит: «А тебя, Саш, я не видела». Представляешь, роль вырезали.
– А в массовке студенты мастерской снимались?
– У каждого из нас был эпизод в качестве персонажа, но до этого мы все в массовке играли. Собственно, само начало демонстрации. Народу было очень много. Мне кажется человек 500 было массовки. Она была поделена на строгие группы и каждой управляли координаторы. Нас направляли по рации, давали задания, то есть надо было внутри действия совершать. Была массовка – просто люди с улицы, а были актеры которым давали задания. 5 дней или 6 мы это снимали. Были и с танками съемки, но я на этих сменах не работал.
– Как прошла первая смена в новой роли?
– Снимали в конце июля – начале августа. Мы сели в автобус, поехали в Подмосковье, в усадьбу. Мы зашли, там советский интерьер, советские вещи, полное собрание сочинений Ленина, лампы, я писал перьевой советской ручкой. Полный антураж. И там была сцена, где мы, КГБшники, берем подписку о неразглашении, – сразу после этой демонстрации. Я сидел просто за столом. Вот нас четыре КГБшника, и к тому, что слева от меня садится главная героиня. Но Кирилл Валерьевич ( Захаров, помощник режиссера на съемках и педагог мастерской – Прим. Ред.) с Ваней Рубцовым (режиссер, студент мастерской – Прим. Ред.) решили со мной порепетировать сцену, как ко мне Высоцкая подсаживается. Мне нужно было просто текст выучить. И Андрей Сергеевич заходит на площадку, спрашивает: «Кто?» – «Вот Егор» –
«Нет, Егор слишком молодой, давайте кого-нибудь постарше»… Я ,конечно, надеялся, что он меня выберет, мастер все-таки. Ну ладно. Начали с парнем этим репетировать. Мотор. А он тупить начал, у него голос задрожал.
– А как реагирует в таких ситуациях на съемках Кончаловский?
– О, когда что-то не делают, это люто. Это очень страшно. Он начинает кричать: «Разберитесь!» Второй дубль, снова стоп. Он уже начинает матом орать. Не выдерживает, говорит : «С кем еще репетировали?» Кирилл Валерьевич отвечает: «А вот, с Егором…» – «Ладно, давай». Посадили меня за этот стол. Я видел только что как уничтожили того парня, а его трясет всего, он же даже не актер был. Он переволновался и не справился. На площадке такой процесс: не можешь – пошел к черту. Я текст выучил примерно только что, а его много. Там диалог. Но самое страшное не то, что прямо передо мной камера, тут садится Юлия Высоцкая, у меня почти крупный план, вся команда на меня смотрит. Там была одна сложность.
– А что за сцена?
– Ситуация такая: я КГБшник , жара на улице, вечер, я весь день беру эти расписки, я устал, я уже не могу это подписывать. Мне глубоко плевать, кто пришел, я хочу домой. И я думаю, как это вообще играть. Я привык к тому, что у меня перед каждой сценой мандраж. Играю любовь –
волнуюсь от любви, играю страх – волнуюсь от страха, играю гнев – трясет от гнева. Но как с этим быть, когда ты играешь человека, которого ничего не волнует? Я до сих пор не знаю, как я это сделал. Скоро фильм выходит, хочу очень посмотреть. Но я боюсь. Хоть там и эпизоды, но это первая моя работа в кино. Боюсь, что будет стыдно.
– Прости, я тебя перебила. Какая сложность?
– Начинается кадр с того, что человек заканчивает подписывать бумаги. Мотор. Я просто жду следующего. Но я не могу просто сидеть и ждать. Я начал смотреть вдаль, думая про себя, что вот сейчас приду домой, заварю чайку. А сложность как раз в том, что я должен был начать говорить не когда Высоцкая сядет, а по команде. Я смотрел вдаль, там стоит Ваня Рубцов, на которого я смотрю периферическим зрением. Он должен махнуть рукой, и вот тогда я начинаю говорить. Мы сделали три дубля, что самое удивительное, не по моей вине. Это был мой первый эпизод у Андрей Сергеевича, с которым я вроде справился.
– А дальше? В роли рабочего у тебя была одна смена, а в роли КГБшника сколько?
– Если кратко, все это вылилось в то, что у меня было не 2 смены, как запланировали изначально, а целых 5. Мне их надбавили, Андрей Сергеевич ставил меня в сцены. Так много снимался, что на секунду показалось, что у меня роль второго плана. Юля Бурова ходила просматривать фильм, сказала, что меня там много. Мои все сцены остались. У меня и с Гусевым сцена была, когда мы в кабинете КГБ и я показываю ему фотографии. Мол, вот зачинщик и так далее, длинный монолог. У меня дрожит голос, а говорить все нужно максимально спокойно.
– Ты только в Москве снимался?
– Нет, еще ездил в Новочеркасск, причем во время учебы. Полетели вместе с Ариной (Арина Бессергенева, актриса, студентка мастерской – Прим. Ред.), снимали сцену в инфекционной больнице, я там ее героиню привожу на допрос. Я уже на месте искал физическое действие. Напротив Арины сидит следователь, а я за ней. Камера направлена на Арину, но меня тоже видно. Опять же, я не могу просто сидеть, надо отыгрывать эту скуку. Мой персонаж скучает весь фильм, на самом деле (смеется). Там лежали какие-то градусники, колбы, я что-то с ними начал делать. Кончаловскому не понравилось, что я ими гремел, так я взял стетоскоп. И на заднем плане его верчу, что-то слушаю. Представь, тут драматическая сцена, девушка боится, что ее сейчас убьют, и я сзади с этим стетоскопом.
– Как Андрей Сергеевич ведет себя на съемках?
– Да так же, как и на репетициях. Единственное, Кирилл Валерьевич рассказывал потом про мою сцену со стетоскопом. Мне сказали завести Арину и просто сидеть. Но я же артист хороший, я же понимаю, что просто так сидеть нельзя. Он заходит на площадку и говорит: «Егор, нет. Ты отвлекаешь внимание». Начал с ним по-хорошему спорить. Он пошел уточнять этот момент у Кончаловского. Андрей Сергеевич посмотрел, что я там вытворяю и говорит: «Ребятки хорошие, студентики, пускай играют, пускай!» Так он к нам относился все съемки.
Беседовала Дарья ШКУРАТОВА, студентка 4-го курса театраведческого курса ГИТИСа (мастерская Григория Заславского)