Бес попутал: Гули бросил вызов Асатряну

Как стало известно ИА «Прайм Крайм», недавняя попытка «реанимирования» 36-летнего бывшего вора «в законе» Бесика Квинихидзе, более известного в криминальной среде как Бесо Руставский, едва не привела к конфликтной ситуации, в которую могли быть втянуты первые лица воровского мира. Напомним, уроженец якутского города Нерюнгри, потомственный преступник Бесик Квинихидзе принадлежит поколению «бэби-бумеров», коронованных в период с 2011 по 2014 годы «мингрельским» кланом «Кардава-Мзарелуа». В уголовную элиту Бесо возвели вместе с Максом Французом, с которым ранее он отбывал наказание в Смоленской области, Андреем Турком и Тимуром Гули, единственным на сегодняшний день действующим вором из этой четверки. Не проворовав и года, Бесик на пару с Лехой Иркутским был развенчан питерскими ворами за то, что вошел в семью обманным путем, умолчав при коронации об инциденте в 2006 году на «Бутырке» с Гуджей Туркадзе, который его избил и отстранил от «общака» за то, что Бесо перед сотрудниками администрации поднял руку на порядочного арестанта. Чтобы восстановиться в правах, Бесо было дано время урегулировать этот вопрос с Гуджей, однако он этого так и не сделал. После этого Бесо отсидел два срока в статусе обычного зэка и сейчас разменивает третий, полученный по приговору Зеленоградского суда за групповой грабеж, в колонии особого режима №7 на станции Паницкая Саратовской области. Инициатором возвращения Квинихидзе воровских полномочий называют 33-летнего вора «в законе» Шалву Озманова, он же Куся, который доводится внучатым племянником Шакро. Поводом для этого стали беспримерные зоновские заслуги Бесика, о которых стало известно от него самого, будто бы он своим авторитетом в одиночку «разморозил» саратовскую управу и наладил в «красном» регионе «воровской ход», где до него заключенных, якобы, убивали и насиловали. Относительно мотивов Куси, который в нынешней ситуации был бы рад любому голосу в свою поддержку, существует версия, что, помогая Бесо, он рассчитывал на его взаимовыручку в будущем. Поговаривают, что одним из решающих доводов Бесика, позволившим склонить чашу весов на его сторону, стала отсылка к недавнему случаю с Ахмедом Евлоевым, которому, несмотря на все его просчеты, Шакро все-таки вернул имя. По словам, приписываемым Бесо, «если даже такому, как Сутулый, пошли навстречу, то чем он, честный бродяга, который всю жизнь крадет и сидит, не имея ничего за душой, хуже?» В итоге Шакро, который с легкостью мог повернуть ситуацию в любую сторону, согласился поддержать начинание своего родственника. Немаловажно, что в пользу Бесо высказался и азербайджанский вор «в законе» Надыр Салифов, он же Гули, которого, видимо, впечатлили байки о лагерных достижениях Квинихидзе. Давно и не нами замечено, что, как всякая артистическая натура, Бесо тяготеет к публичности и славе. Вот и на этот раз страсть к дешевым эффектам сыграла с ним злую шутку. Окрыленный успехом, Бесик тут же начал рассылать по лагерям голосовые сообщения о том, что Шакро и Гули решили его вопрос и теперь он «при своих». Как только новости о «газующем» Бесо докатились до Москвы, в воровских рядах появились недовольные в лице Гуджи и Бадри, а также Альберта Питерского. Выразителем общего негодования выступил небезызвестный Эдуард Асатрян, не упустивший возможности усомниться в чужом авторитете. В состоявшемся между ним и Гули телефонном разговоре Эдик сказал, что у воров к Бесо вопросы. Упоминание о «недостатках» Квинихидзе, которые Гули вполне мог принять на свой счет, спровоцировало его перейти к обсуждению слабых сторон самого Асатряна. Стараясь не нарушать дружеской тональности общения, Гули парировал примерно в таком духе: «к кому, мол, из воров сегодня нет вопросов? Например, Нодар Руставский два года везде открыто говорит, что ты – мусор, и ты об этом знаешь, и никак не реагируешь. И, тем не менее, я с тобой говорю, как с равным. По-хорошему, ты либо с этим разберись, либо не называйся. В конце концов, если надо, я вам устрою встречу, где мы, воры, поставим в этом вопросе точку. Что касается Бесо, то, если он, действительно, столько сделал для воровского, то заслуживает, чтобы ему протянули руку, а вопросы можно задать при встрече после освобождения». Говорят, услышанное настолько обескуражило Асатряна, что все, что он смог ответить, это то, что ни о каких подвигах Квинихидзе ничего не знал. Как выяснилось позже со слов находящегося в тюрьме Балашова вора «в законе» Ираклия Данелия, Бесик ничего не «размораживал» и не «перекрашивал», а приписал себе заслуги Ираклия, но для разговора Гули и Асатряна это уже не имело значения. С тех пор, как Шакро ушел на срок, не оставив приемника, столкновение в борьбе за власть двух этих воров «в законе», одинаково преисполненных лидерских амбиций, было всего лишь вопросом времени. Как бы в дальнейшем не сложилась судьба Бесо Квинихидзе, из-за которого пересеклись интересы Гули и Асатряна, первый раунд их очного поединка остался за азербайджанцем. То, что Гули сослался на мнение Нодара, могло быть воспринято, как издевательство, если только это не тонкий расчет, чтобы выманить Нодара на сходку. Несмотря на то, что Гули всячески подчеркивает свой нейтралитет, общеизвестно, что в его кутаисском окружении к Нодару имеются вопросы по поводу убийства Звиададзе, а в сухумском - относительно Яника. Впрочем, при любом споре для Гули предпочтительнее быть не стороной конфликта, а его арбитром. Тем временем, появление в системе исполнения наказаний неучтенного вора «в законе», приравнивающееся к чрезвычайному происшествию, нарушило в служебных кабинетах спокойствие первомайской декады. Первым, кому оперативники ФСИН дали послушать, как Бесо открытым текстом подводит его под статью, стал Шакро. По новому «антиворовскому» закону для доказательства его «высшего положения в преступной иерархии» этого вполне бы хватило. По итогам беседы с Шакро, о деталях которой можно только догадываться, ситуация с Квинихидзе была отыграна назад. Куся, который только что с воодушевлением поздравлял «Брата Бесо» с возвращением в семью, был вынужден сообщить ему, что тот неверно истолковал его послание. Примечательно, что, когда несостоявшиеся братья стали уточнять у Бесо, не распространял ли он по лагерям свои звукозаписи, тот стал все отрицать. В итоге все утвердились во мнении, что жизнь ничему Бесо не научила.