«Негероические» первопроходцы. Как русский мужик сделал Сибирь Россией

180 лет назад, 20 апреля 1843 года, в Министерстве государственных имуществ Российской империи появился на свет документ, значение которого трудно переоценить. Хотя на первый взгляд в нём не было ничего особенного. Подумаешь — указ об организации переселения крестьян за Урал...

На самом деле подумать стоит. Мы слишком привыкли к тому, что «главными» датами отечественной истории по умолчанию считаются те, что связаны с громкими военными победами или крупными государственными реформами. Нет, никто не призывает сбрасывать их со счетов. Напротив — есть смысл добавить к ним те, что были на периферии внимания, но по факту стоят вровень.

Ермак и окно возможностей

Дата 20 апреля 1843 года — она как раз из таких. В этот день было принято по-настоящему судьбоносное решение, которое во многом определит не только облик нашей страны, но и её устойчивость в экономическом и геополитическом плане. Указ об организации переселения государственных крестьян в Сибирь официально поставит точку в вопросе, который маячил перед русским государством со времён Ивана Грозного. Что такое Сибирь? Колония, то есть кладовка, куда время от времени надо наведываться, чтобы забрать нужное в данный момент? Или дом, где живут, то есть Россия?

Сейчас мы точно знаем, что Сибирь — это Россия. Возможно, именно это знание серьёзно искажает общую картину. Много ли дат или имён, связанных с историей освоения Сибири, мгновенно всплывает в памяти? Разве что поход дружины Ермака. И вроде бы само собой разумеется, что после него Сибирь автоматически стала русской, потому что как же иначе.

В реальности поход Ермака был чисто военным предприятием, которое, собственно, и открывало окно возможностей, поставив Русское царство перед тем самым выбором — воспринимать Сибирь как колонию или как дом.

С одной стороны, русские люди действительно шли «встречь Солнцу» в основном за пушниной, «рыбьим зубом» и морским зверем. То есть налицо типичная колониальная эксплуатация региона. Пришли, как в кладовку, взяли, что нужно, и отправились восвояси.

С другой стороны, в 1594 году, спустя всего лишь 13 лет после первого похода Ермака и 9 лет после его гибели, появляется любопытный документ. «Наказ князю Андрею Елецкому со товарищи» исходил из канцелярии царя Фёдора Иоанновича, и в первых же его строках значилось: «Итти города ставить вверх Иртыша, на Тару реку, где бы государю было впредь прибыльняе, чтоб пашню завести, и Кучюма царя истеснить, и соль устроить...»

Обратите внимание — ещё идёт военное противостояние, ещё не повержен хан Кучум, а из Москвы идут указания, чтобы в Сибири «пашню завести». Кстати, её заведут, и довольно быстро — в 1599 году «Государева десятинная пашня», что в окрестностях города Тары, даст первый урожай.

И себя накормили, и другим осталось

С этого момента можно начинать отсчёт уже не колониального освоения, а строительства нового дома, где русский человек может жить привычной жизнью — пахать, сеять хлеб и заводить ремесленные промыслы.

Превращение Сибири в дом, привычный для русского человека, происходило с невероятной скоростью. Скажем, в 1628 году главной проблемой Енисейского уезда, созданного всего лишь девятью годами ранее, был не дефицит хлеба, как может показаться, а недостаток мельниц. Имевшиеся четыре мельницы уже не справлялись с обилием зерна: «Многие енисейские служилые люди и пашенные крестьяне рожь варят кутьёю и так едят». Впрочем, ближе к середине XVII столетия справились и с этим — на сибирских реках работали сотни и даже тысячи водяных мельниц, а из двадцати сибирских уездов «непашенными» оставались только три — Берёзовский, Сургутский и Мангазейский.

А ближе к концу XVII века произошло и вовсе нечто экстраординарное. В 1685 году были отменены обязательные поставки продовольствия из Европейской части России за Урал. «Холодная и бесхлебная» Сибирь стараниями русского крестьянина стала полностью обеспечивать себя собственным хлебом. И не только хлебом. Эверт Избрант Идес, голландец на русской службе, в 1692 году был отправлен с посольством в Пекин. Вот что он видел, проезжая по Сибири, — сначала в окрестностях Тюмени: «По пути встречались прекраснейшие луга, леса, реки, озера и самые плодородные и прекрасно обработанные поля, какие только можно себе представить, все хорошо заселённые русскими; здесь можно было достать всякие припасы по сходной цене». Потом его путь лежал по Енисейскому уезду: «Здесь множество деревень, зерна, мяса, рогатого скота и домашней птицы». А вот Идес проезжает вблизи Нерчинска, то есть по Забайкалью: «У здешних русских жителей имеется хорошая и удобная для обработки земля, где они сеют и сажают зерновых и овощей столько, сколько им требуется».

Безымянные герои

А ведь это то самое время, которое считается «веком русских первопроходцев». Семён Дежнёв, Ерофей Хабаров, Иван Москвитин, Василий Поярков, Владимир Атласов — имена громкие и известные. Их подвиги и открытия — повод для гордости. Но вслед за ними, иной раз чуть ли не впритирку, шли русские крестьяне, имён которых мы не знаем. Однако если бы не эти простые мужики, Сибирь вряд ли стала бы русской.

Фокус, однако, в том, что этот процесс был, в общем-то, стихийным. Государство то поддерживало переселенцев, то напротив — ставило им палки в колёса и даже издавало указы о возврате «беглых крестьян».

А вот после 20 апреля 1843 года положение изменилось. Граф Павел Киселёв, по сути, создавший то самое Министерство государственных имуществ, был твёрдо уверен, что Сибирь — никакая не колония и не кладовка, а самый настоящий дом. И принялся обустраивать этот дом на совесть. Организация переселения государственных крестьян, страдавших от малоземелья, была поставлена на беспрецедентно высоком уровне.

Для начала всем, изъявившим желание переселиться в Сибирь, прощались все недоимки по налогам и податям. Кроме того, их на шесть лет освобождали от повинности по воинскому постою и на три рекрутских набора — от рекрутской повинности. На новом месте переселенцев также освобождали от всех повинностей на четыре года, а в течение последующих четырёх лет они облагались половинной податью.

Земельные участки величиной по 15 десятин на душу готовились сотрудниками Министерства заранее. Самое любопытное, что крестьяне имели право с дороги выслать своих ходоков для осмотра этих участков и, если что-то им не нравилось, потребовать межевания в другом месте. На размежёванной земле переселенцев ждали хлеб, сено, рабочий скот, земледельческие орудия. А также единовременная выплата в 60 рублей — в середине XIX столетия на эти деньги можно было купить 5 молочных коров или выстроить избу-пятистенок. Кстати, лес для строительства отпускался бесплатно...

«Хоть и холодно, да не голодно»

О том, что было дальше, можно судить, например, по пословицам и поговоркам, которые начинают бытовать среди крестьян Европейской части России как раз с середины XIX столетия, когда Министерство государственных имуществ придало программе аграрного освоения Сибири приоритетный статус: «В Сибири и на берёзах калачи растут», «Страшна Сибирь слухом, а люди в ней лучше нашего живут» и, наконец, «В Сибири хоть и холодно, да не голодно!»

А можно судить и по тому факту, что Транссиб, строительство которого началось в 1891 году, пролегал не через пустоши и остроги с деревеньками, а через крупные и вполне обжитые города. Которые полностью обеспечивались уже своими, сибирскими, продуктами.

Но красноречивее всего о том, что Сибирь стала для русского человека не колонией, а домом, говорит любопытный факт: к 1914 году экспорт сибирского сливочного масла за границу давал России больше золота, чем все золотые прииски страны.