Людмила Цедилкина „Татищев (поэма)”
История жизни Василия Никитича Татищева,
давшего имя горе Благодать, - основателя города Кушва.
Пролог
Карьера огромная чаша
приезжего здесь удивит.
Так Кушва рабочая наша
свою родословную чтит.
Бесспорно, со знающим гидом
можно пройти сквозь века
и подивиться видам -
как была высока
веками хранившая тайну -
Руси несметный металл –
гора! Он ее не случайно
самой Благодатью назвал…
Мой друг, нам с тобой негоже,
живя в волшебном краю,
не чувствовать всею кожей
особую землю свою.
Так кто же тот человече,
чье слово нам стало судьбой?
Прочти. А более нечем
почтить его нам с тобой.
***
Заглянем, читатель прилежный,
в далекий семнадцатый век -
обитель страстей и надежды.
Рожден был тогда человек,
которого в строчках ниже
увидишь не в первый раз,
но – непременно ближе;
для этого мой рассказ.
По воле судеб и выше
менялась царей череда,
и время Ивана опишет
рука летописца.
Тогда
при царском дворе благолепном
Василий Татищев служил
и мальчиком семилетним
пожалован в стольники был.
Начав государеву службу
в невинные эти года,
он ставил Отечества нужды
выше своих всегда.
Так вот отчего у драгуна
тот взгляд! И немало умен!
В полку средь военного гула
по чести он был оценен.
Петром не однажды замечен,
Полтавой крещен его пыл,
и в лоб поцелуем отмечен,
и счастлив ранением был…
О, если бы столь же был счастлив
поручик женитьбой своей…
Но - свечи венчанья погасли
и - холодно в сердце у ней.
«Любимая дочь Евпраксия
да милый наследник Евграф -
они лишь – семья. И Россия…
Да прав ли я? Истинно, прав…».
И дел круговерть закружилась,
и мыслей - не удержать:
для блага России раскрылась
огромная эта душа.
Таланта ее не измерить,
не вычерпать праведных сил,
лишь были б способные верить
во благо.
А враг? - Уж он был.
***
В бескрайних просторах Урала,
державною волей влеком,
доверья достойный, дерзал он,
и сон был ему незнаком.
Сквозь гнет, разоренья, невзгоды
и сквозь крепостные тиски
уже прорастали заводы
с Татищева смелой руки.
***
…Акинфий в отцовских заводах
достойно тирана царил:
в преданиях - уйму народа
своей кабалой заморил...
Вольготно Демидову было
крестьянина сок выжимать:
Апраксин и Меншиков – сила,
санкт-петербургская знать.
Вольны ж были те казнокрады
разбойничать в доме Петра!
«Мешает Татищев? Так надо
прижать правдолюбца! Пора…».
Решимости полон Демидов
с пути конкурента убрать:
для жалоб постыдного вида
царю - наготове тетрадь…
И сей возмутительный метод
плоды свои быстро принес.
«Пусть Геннин расследует это», -
нахмурившись, Петр произнес.
Доныне тот казус известен,
что издревле власти служил:
подследственный более честен
своих обвинителей был.
Читают царю из доклада:
«Татищев большого ума,
прилежен, что боле не надо
и прав он - весьма и весьма».
Но правый за правду заплатит
нелепой и тяжкой судьбой.
Неправых на век его хватит,
и с тем согласится любой.
***
Царь Петр – собеседник достойный
таланта Татищева был:
при встрече он слушал то стоя,
а то среди залы ходил.
«Проекты ученые сии
весьма интересны. Вполне
их автор послужит России
в правительстве или при мне».
Царева оценка намедни
себя не заставила ждать:
сенатским указом – советник,
и - в Швецию, новшества брать!
***
Казалось, удача свершилась:
Татищев обласкан судьбой.
Но смертью Петра завершилась
победная песня.
И – бой:
с упрямством тупых бюрократов,
со скудостью средств для работ.
Но верил - Европа когда-то
с почтеньем к России придет.
«Машины – вот средство спасенных,
и - дать просвещению ход!».
О, радость от книг обретенных!
О, бремя долгов и невзгод…
Идут с Петербурга посланья:
«Довольно, пора на Урал!».
И - вместо средств содержанья
Татищев отказы встречал.
…Пройдя сквозь наветы и бредни,
терпя унижения боль,
российский имперский советник
вернулся в родную юдоль.
***
В разлуке – чуть более года.
Ушла же – эпоха Петра.
Иные стояли погоды,
хлестала враждебность двора.
Двору он всегда был немилый,
ведь знание дела ценил
превыше чинов и фамилий.
Так кто же его б полюбил?
О Нерчинске заговорили:
«Татищева надо послать.
В упадке заводы в Сибири,
пора их с колен поднимать».
…Послание Екатерине
Спасло. – Он не враг и не вор! -
«Направить Татищева ныне
в Москву - на монетный двор».
Царица весьма не ошиблась,
доверив чеканку монет:
татищевские машины
несли производству расцвет.
***
Но - вновь на Руси перемены:
царица не вынесла благ…
В стране ж ее рушились стены,
копейки не стоил пятак.
И лучшего ждать – труд напрасный,
скорее - лишишься всех сил.
Период зловещий, несчастный
в ворота России входил.
О, если бы знали дворяне -
соломкой не пренебрегли…
Боялись, Верховный обманет,
тиранам своим помогли.
«И пир был готов. Только гости,
увы, не достойны его».
Трещали дворянские кости
и шелк кружевных рукавов,
и головы опалили
кровавым огнем топора…
За труд – ни гроша не платили,
лишь множилась роскошь двора.
В таком-то разнузданном веке
Татищев царям докучал
заботою о человеке!..
И вспомнили те про Урал.
В гоненьи живя неповинным
и вновь обрекаясь суду,
он росчерком вдруг благочинным
представлен был к чести.
И ту
немалую честь верно принял:
душой он радел за Урал.
Столицу немедля покинул
и вскоре дела принимал
У Геннина. (К слову, который
двенадцатый год развивал
владенья казенной конторы, -
немолод и очень устал,
лишившись петровой опоры).
Татищев был более чем
угоден, и прежние споры
угасли. Уже насовсем.
***
Так новые ветры подняли
татищевские паруса:
мечтал вольнодумец едва ли
о счастье таком. Чудеса!
Для пользы Отечества дело
он вновь размахнул широко,
и гимны республики пела
душа его – вольно, легко.
…Вот «Горный устав» он читает.
Составлен и «Табель чинов».
Но… подпись, так часто бывает,
важней достижений умов.
Вмешался Бирон, тайный демон,
и черным закрыл небосвод.
(И все же - великое дело
Бог людям великим дает!).
***
Смертельные были страсти
средь алчных больших персон…
Героя ждали напасти,
каких не предвидел он.
Железо гора давала,
заводы лили металл,
а спать Бирону мешала
жадность на капитал.
По жгучей этой причине
Татищева тот прервал
и - с повышением в чине -
на юг, в Оренбург послал.
Душа о заводах ныла:
писал друзьям: «…не возмог».
Товарищам поручил он
закончить дело его.
***
Бирон, потирая руки,
взирает на Благодать.
Татищев дерзит сквозь муки
злодею не потакать.
И снова за верность чести
ему суждено страдать:
готов компромат к аресту
и – «звания отобрать!».
«Калмыкия, опостылел
мне ветров твоих приют…
Астрахань - пристань ссыльная,
пусть я губернатор тут…».
Возможно ль безмерно больному
тот дикий разор перенесть?
Не сломлен. Хозяйствует снова
и смеет он критику внесть.
Ответ был не оригинальным:
«По старым делам… возбудить…
А за невоздержанность (далее) –
от должности освободить»…
***
Так зависть к таланту большому
снедала порой до костей.
Все быть бы могло по-другому,
но все было так.
Средь людей
с рожденья отмеченных Богом -
немного. Да в том ли беда?
Ведет их земная дорога
сквозь тернии, как года.
Татищев, так свой продолжая
нелегкий и праведный путь,
в деревню, к земле уезжает.
Свободы желанной вдохнуть? –
О, если бы! Следствие снова
свой меч заносит над ним.
А в чем виновен – и словом
не удостоен он был…
***
…Он свечи новые ставил
сгоревших уже взамен.
Писал он, писал и правил –
ученого сладкий плен.
И вечная дума о жизни
(Голгофа лучших умов) -
сделать счастливей Отчизну –
не покидала его.
***
…В день, когда он могилу
себе обустроить велел
и сердце почти остыло -
всадник вдруг прилетел.
О, как в улыбке сарказма
вылит был горький яд!
Орден вместе с указом
увозит курьер назад.
…День его тихо истаял,
свечи изгнанник задул.
Светлую славу оставил,
чистое имя вдохнул.
Скоро минует три века,
как это имя живет,
радуя слух человека.
Благо - и слово дает.