«Воскресли бы сейчас фронтовики…»
Изяслав КОТЛЯРОВ
Родился в 1938 году в г. Чаусы Могилевской области в семье фронтовика, прошедшего в пехоте всю Финскую и Великую Отечественную войну. Детские и юношеские годы прожил в Могилеве. Окончил факультет журналистики Белгосуниверситета. Состоял в Союзе писателей СССР, а теперь – в Союзе писателей Белоруссии и Союзе российских писателей. С 1966 года живет в городе Светлогорске Гомельской области, почетным гражданином которого является.
Автор около 30 поэтических книг, вышедших в Минске, Москве и Санкт-Петербурге. Стихи публиковались в журналах «Неман», «Знамя», «Юность», «Смена», «Студенческий меридиан», «Нева», «Аврора», «Форум», «Новый журнал» (Нью-Йорк), в альманахах «Дзень паэзіі» (Минск), «Поэзия» (Москва), «День поэзии» (Москва), «Встречи» (Филадельфия), «Поэтический Олимп» (Москва), в еженедельниках «Литературная газета», «Литературная Россия», а также в республиканских газетах.
Победитель Международного конкурса «Русский Stil 2013» в номинации «Поэзия» (Германия), лауреат премии Президента Республики Беларусь «За духовное возрождение» (2020).
(из свода поэм «Ученик вечности»)
…И впрямь, и впрямь бесценности бесценны,
в одном и том – измены, перемены,
их различить уже никак нельзя.
Я был всегда на счастье жизни жаден.
Оно – любовь, Отчизна и друзья…
Но этим обокраден, обокраден.
Теперь смешон и жалости не стою,
лишь пустота вокруг за пустотою…
Не отозваться мне и не позвать.
А где же то, что вовсе непреложно?
Так бутафорски всё и несерьёзно,
хоть даже угрожающе и грозно:
посты, границы вдруг и рубежи…
СССР, ну что же ты и где ты?
Не вижу средь предательства и лжи
твои парткомы и твои Советы.
Всех победил ты, а себя не смог.
И это ли твой истинный итог?
Погибшим за тебя теперь обидно…
Мне некой всё же пафосности стыдно.
Отчизна – это тоже как душа,
а душу, душу высказать смогу ли,
что, даже словом, звуком не греша,
мог за неё и я идти под пули?
Воскресли бы сейчас фронтовики…
Они, они бы… Снова я – об этом,
что в каждом слове – будто под запретом…
Отец, прости, прости меня, прости!
Я выжил жизни даже вопреки,
в себе и то не чувствуя пути…
Какие дали и какие выси?!
Но выдыхаю снова в пустоту:
«Простите мне, что я люблю Тбилиси.
Простите, что люблю Алма-Ату…»
Есть Чаусы мои и, слава Богу,
мой Светлогорск, мой Минск и Могилёв.
И есть итог, неведомый итогу…
Я сам себе не выбирал дорогу,
я всей Отчизны онемевший зов.
Не узнаю себя или не знаю,
сказав о том, сказал я не о том…
«О Русская земля, уже ты за холмом…» –
я снова в «Слове о полку…» читаю.
Боян, Ходына… Слышу песнотворцев.
Им Святослав задумчиво внимал…
Как тихо эхо в сердце отзовётся…
Неужто эхом вечности я стал?
Вдруг Ярослава и Олега вижу.
То Киева сиянье, то Москвы…
«Так тяжко голове без плеч, – я слышу. –
Беда и телу, что без головы…»
И ветер, приближая грозный гул,
«Так и земле – без Игоря», – вздохнул...
О печенегах он, о Византии,
о чём-то, ускользающем ещё…
О той Руси, которой быть Россией,
о времени, где каждый не прощён.
В нём сон, как явь, иль явь, как сон, таится.
Развалины, бараки и бурьян…
Отец в кровавой гимнастёрке снится,
кричит он снова яростно, как пьян.
Он меж могил идёт, меж обелисков,
меж братских обелисков и могил.
Хоть сам лежал в могиле, и неблизкой,
но снова полон оскорблённых сил.
Однополчан своих пехотных будит,
погибших всех своих однополчан,
он тонет в рассыпающемся гуде
на площадях, что всё же из полян.
«Вставай, Иван! – он взводному кричит. –
«Вставай, Захар! – он ротного торопит. –
Егор, Албек, Ионас и Давид…
Вставайте все!.. Наш мир бездарно пропит.
Ахмед, Астах, Андрей и Клычнияз –
вставайте все! Комдива разбудите…»
Свет на могилах вспыхнул и погас.
Отец стоит в немыслимой обиде.
Но вот Иван отбросил бугорок
и выпрыгнул, как будто из окопа.
И встали все, и встали все, кто мог.
Как сказано: восстали все из гроба!..
По ротам и по взводам собрались –
и вышли в жизнь…
Пыль улеглась, угомонилась.
И тишина тревожно затаилась.
Комдив сказал: «Верховного будите…
И Жукова… Пускай и он встаёт…
Придумали какие-то границы
и натворили… Чёрт не разберёт!..»
Калмыки, украинцы, латыши,
армяне и эстонцы, и таджики –
единой отвоёванной души,
страны своей единой и великой.
И вот идут, поют советский гимн…
Что могут сделать мёртвые живым?
А что живые – мёртвым, каждый знает.
Но вижу я погибшие полки –
вот это люди, это мужики!
Земля дрожит под мёртвыми шагами.
Границы рвутся, распадаясь сами.
Живых так просто мёртвым победить
во сне, который я сумел прожить…
Прости, отец… Прости мне, князе Игорь…
Я вновь от своего проснулся крика.
Смешались времена, смешались эры.
И лишь Иаков помнит Символ веры…
Как просто у него звучат слова:
«Без дела вера всё ещё мертва…» –
«Но и дела без веры мёртвы тоже…» –
я сам добавлю, и прости мне, Боже!
Кто хоть с горчичное зерно
её добудет,
узнает сам, что суждено.
И счастлив будет.
Он горы сдвинет и сомкнёт,
он им прикажет.
Судьба туда его ведёт,
куда он скажет.
Молитва – истина души…
Вновь слышу, слышу,
как шепчет кто-то: «Не греши
всему, что свыше…»
Благодарить нельзя виной…
Я здесь и где-то…
И говорит вновь кто-то мной,
иль сам я – кем-то:
«Ты благодать свою излей
на всю Отчизну…
Всё только в милости Твоей,
виждь то, что вижу.
Пусть все народы, те, что в ней,
семьёю станут,
единомышленностью дней
в годах воспрянут.
Тебя, Небесного Отца,
почтут по вере…
Пускай избавятся сердца
всего, что ересь.
Насущный хлеб, духовный хлеб –
всем без изъятья,
чтоб тот, кто от несчастья слеп,
прозрел от счастья.
Да будут козни всех врагов
всегда бессильны…
Да будут души наших слов
любвеобильны!
Нам благодать свою излей, –
пусть зря радеет
тот, кто на ниве на твоей
плевелы сеет.
Кто снова светом ищет тьмы,
жить хочет праздно,
внушает шаткостью в умы
раздор соблазна.
Дай, Боже, делателей нам,
глаголы правды,
развей безволие и срам –
и будем рады.
Чтоб Русь, воистину свята,
единосущна,
была всесилием Христа
великодушна.
Владыка мира, посети
Отчизну нашу
и освяти, и освяти –
верни пропажу.
В чертоги царства Твоего
позволь ей внити,
Дай ощутить Твоё родство
её событий…
Аминь!»
…Высь, не имеющая дна,
в словесном ритме,
и тишина, и тишина
ещё в молитве.
Врачует? Вроде бы светлей
простор в просторе.
В нём ожиданье лучших дней,
что будут вскоре.
«Зови молитвенно, зови
всей тьмою к свету.
Без постоянства ни любви,
ни дружбы нету…»
Услышал? Мысленно сказал?
Само сказалось?..
И высью даль опять позвал,
иль показалось?
Уже и в Лондоне друзья,
уже в Оттаве,
в Нью-Йорке есть, а я, а я –
вне этих правил.
А я в стране, которой нет,
живу поныне,
а мой на поле силуэт
лежит и стынет.
Он землю обнял, и в лесу
он даль тревожит.
Он землю обнял… Жаль, что всю
обнять не может.
Я понял это, чёрт возьми,
и вы поймёте,
что лучше здесь мне лечь костьми,
чем на чужбине жить в почёте.
В обнимку с Родиной иду
и снова думаю беспечно:
смотреть на горе и беду
всё ж лучше издали, конечно.
Но даль, впадающая в ширь,
ещё дыханию не мнима.
И знаю я: до рати – мир
и рать – до мира.