Я – как солдат с винтовкой против танка…
Месяц, как прошёл Парад Победы!.. Торжественный, красивый, с последними свидетелями и участниками той войны, которых мы уже не встретим на следующих юбилеях. Этот Парад не только демонстрация могучей техники, под защитой которой любимая страна «может спать спокойно», не только показ блестящей выправки и выучки наших молодых воинов, защитников Отечества. Самое главное, этот Парад – возможность посмотреть на наших ветеранов, запомнить их прекрасные лица, их седины, их глаза! Сказать им при жизни слова благодарности.
Простите, что дожили до времён, когда в стране завелась публика, безнаказанно оскорбляющая память о подвиге отцов и дедов. Которая радовалась, что из-за пандемии не будет отмечаться День Победы 9 мая, а потом глумливо выступала против торжества 24 июня на Красной площади. И траченный либеральной молью некий певец заявлял, что ему не нужен Парад Победы!..
Этим людям страшно. Страшно заглянуть в глаза святых стариков, которых они предают под госдеповские и бандеровские овации. Им страшно видеть на Красной площади грозное русское оружие, разрушающее их смердяковские мечты о развале России и захвате в ней власти их западными хозяевами. Страшно, что изменения, внесённые в Конституцию народным голосованием, сделают их надежды на пропаганду власовщины уголовно наказуемыми и что уже не смогут они снимать клеветнические фильмы, о которых фронтовик Михаил Тимошечкин в стихотворении «Меня играют на экране» спрашивает: «Позвольте, граждане актёры, так это я или не я?» А поэт «окопного» поколения Юрий Белаш сказал ещё жёстче: «Я был на той войне, которая была. Но не на той, что сочинили после». Им страшно, ибо – и бесы веруют и трепещут! Именно эту публику предупреждал друг Пушкина Николай Языков в стихотворении «К ненашим»:
…Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам её преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Беснуются эти «ненаши» от «окопной» непарадной правды поэзии Юрия Белаша, от страшных воспоминаний поэта Владимира Дятлова: «Для нас, неопытных, не видавших смертей, затяжные бои под Моздоком были сущим адом. Из 120 курсантов-бойцов в живых осталось тринадцать».
Ничего не поделать им с не истребимым никакими войнами и клеветой на Россию чувством патриотизма нашего народа, что доказала и фронтовая поэзия, как писал историк литературы Евг. Лебедев: «Любовь к Родине делала всех русских поэтов чище и сильнее в нравственном отношении, возвышала и укрепляла в них гражданское чувство и, кроме того, пробуждала в них благородную заботу обо всём человечестве».
На Параде Победы, где незримо присутствовали и рядовой Юрий Белаш, и курсант Владимир Дятлов, президент России, отмечая вклад фронтовиков в освобождение от фашизма, заявил перед лицом всего мира: «Этот подвиг безо всякого преувеличения является достоянием всего человечества».
Юрий Белаш
(1920–1988)
Участник Великой Отечественной войны. Войну начал рядовым, солдатом-миномётчиком, закончил лейтенантом. Судьба берегла Юрия: он – один из немногих, доживший от медали «За оборону Москвы» до медали «За взятие Берлина». Стихи начал писать спустя двадцать лет после окончания войны.
* * *
Слава вам – безымянным бойцам 41-го года!
Вам, принявшим невиданной силы удар на себя.
Орденов и медалей, чтоб вас наградить, не хватило,
Но земли, чтобы вас схоронить, оказалось
достаточно всем.
Глаза
Если мёртвому сразу глаза не закроешь,
то потом уже их не закрыть никогда.
И с глазами открытыми так и зароешь,
в плащ-палатку пробитую труп закатав.
И хотя никакой нет вины за тобою,
ты почувствуешь вдруг, от него уходя,
будто он с укоризной и тихою болью
сквозь могильную землю глядит на тебя.
Сухая тишина
Шли танки...
И земля – дрожала.
Тонула в грохоте стальном.
И танковых орудий жала
белёсым брызгали огнём.
На батарее – ад кромешный!
Земля взметнулась к небесам.
И перебито, перемешано
железо с кровью пополам.
И дым клубится на опушке
слепой и едкой пеленой –
одна, истерзанная пушка
ещё ведёт неравный бой.
Но скоро и она, слабея,
заглохнет, взрывом изувечена,
и тишина – сухая, вечная –
опустится на батарею.
И только колесо ребристое
вертеться будет и скрипеть –
здесь невозможно было выстоять,
а выстояв – не умереть.
* * *
Нет, я иду совсем не по Таганке –
иду по огневому рубежу.
Я – как солдат с винтовкой против танка:
погибну, но его не задержу.
И над моим разрушенным окопом,
меня уже нисколько не страшась,
танк прогрохочет бешеным галопом
и вдавит труп мой гусеницей в грязь.
И гул его и выстрелы неслышно
Заглохнут вскоре где-то вдалеке…
Ну что же, встретим, если так уж вышло,
и танк с одной винтовкою в руке.
Окопные миниатюры
1
Что об этом напишут историки? – ничего!
Потому что есть вещи, известные только тому,
кто прошёл сквозь войну.
2
При недолёте у снаряда – свист короткий,
при перелёте – долгий.
А какой при прямом попадании –
это у мёртвых спроси…
3
У убийцы замарана кровью душа.
У солдата – лишь руки.
4
Память о погибших на войне
Хранится три-четыре поколения,
когда не меньше...
5
Мало кто знает о том,
что во время боёв за Берлин –
семь веков отмечалось с его основания…
Лейтенант
Мы – драпали. А сзади лейтенант
бежал и плакал от бессилия и гнева.
И оловянным пугачом наган
семь раз отхлопал в сумрачное небо.
А после, как сгустилась темнота
и взвод оплошность смелостью исправил,
спросили мы: «Товарищ лейтенант,
а почему по нам вы не стреляли?..»
Он помолчал, ссутулившись устало.
И, словно память трудную листая,
ответил нам не по уставу:
«Простите, но в своих я не стреляю».
Его убило пару дней спустя.
Победа!
Толкнул разрыв – и опрокинул. И жизнь моя –
оборвалась.
Зачем, зачем, судьба военная, ты так со мною обошлась!
Уж лучше было бы загнуться в том 41-м распроклятом,
Чем, всю войну пройдя, погибнуть в победном этом 45-м,
Когда войне-то пустяки – часа четыре оставалось,
Когда последние снаряды с прощальным эхом разрывались,
Когда товарищи мои – потом – стреляли вверх, кричали,
И похоронщики, как дети, с другими вместе ликовали,
О мёртвых в первый раз забыв... И мы – растерзанные, жалкие,
В крови засохшей и земле – у ног живых лежали рядом
И не мешали торжеству: в такое празднество великое
Погибшим можно подождать.
Хутор
Старшему сержанту Вячеславу Кондратьеву
Этот хутор никто не приказывал брать.
Но тогда бы пришлось на снегу ночевать.
А морозы в ту зиму такие стояли –
воробьи в деревнях на лету замерзали.
И поскольку своя – не чужая забота,
поднялась, как один, вся стрелковая рота.
И потом ночевали… половина – на хуторе,
а другая – снегами навеки окутана.
* * *
Я был на той войне, которая была.
Но не на той, что сочинили после.
На такой войне я не был.
Владимир Дятлов
(1924–1996)
С первых дней войны пытался уйти добровольцем на фронт. Осенью 1942 года призван в армию и направлен в Севастопольское военно-морское училище. В связи со сложной обстановкой на Северном Кавказе, где немцы рвались к нефтяным запасам, курсантов училища перебросили в район Моздока. Потом были Сталинград, Смоленск, Орша, освобождение Белоруссии.
* * *
Прифронтовая…
Зубы сжав до боли
И охлаждая угли губ росой,
Мы шли, как смерти в пасть,
В горнило боя,
Что громыхал за этой полосой,
И, верно бы, иссякли наши силы
И кости поросли полынь-травой,
Когда б не шла за нами вслед Россия
По этой полосе прифронтовой…
Ирина Семёнова
Родилась в 1949 г. Тема Великой Отечественной войны в её творчестве занимает заметное место.
* * *
Когда страны великой жалко,
На грозный глядя небосклон,
У ног царя я вижу свалку
Наполеоновских знамён.
Когда неверием болею,
Победу вижу и Парад
И как под стены Мавзолея
Знамёна вермахта летят.
Так Русь истории кривая
Выводит к свету всякий раз:
Вдруг бьёт из недр вода живая,
Все краски дьявола смывая,
Что грязью вымазали нас!