Поездка в Восточную Пруссию: по следам моего деда (Stern, Германия)

Вся моя семья родом из одной деревни в Нижней Саксонии. В течение столетий к ней присоединялись люди из соседних деревень, но в принципе я совершенно точно знаю, где мои корни. И это место пространственно очень ограниченное. Если постараться, то генеалогическое древо моей семьи можно проследить вплоть до XV века. Но в определенный момент в ней появился мой дед. После войны страну наводнили беженцы — из Померании, Силезии и Восточной Пруссии. До войны это были немецкие области, но после 1945 года они отошли к Польше и России. Остаться там жить было невозможно. Около 14(!) миллионов человек внезапно лишились всего имущества и крыши над головой. Принимать семьи беженцев в своих домах вынуждены были и люди моей нижнесаксонской деревни — независимо, хотели они того или нет. Часть моих корней, о которых я ничего не знаю Так сюда попал и мой дед. Чтобы быть точным, то прибыл он из Рагнита в Восточной Пруссии, маленького городка недалеко от Тильзита. Бабушка рассказывала, что в отличие от местных деревенских парней он умел себя вести. Поэтому она за него и вышла, хотя денег у него практически не было и остальные жители деревни смотрели на него косо, как и на других нездешних. Он знал также, как упорным трудом и восточно-прусской дисциплиной содержать семью, стал активно работать в деревенских общественных организациях, а также в местной СДПГ. Когда я была маленькой, он был уже бургомистром, и я очень им гордилась. «Восточная Пруссия» была понятием, постоянно всплывавшим в разговорах в моей семье. Для меня оно было чем-то мистическим, уже не существующим. Это можно было сказать о Восточной Пруссии как о немецкой территории, но ведь эта земля и города продолжали существовать, хотя и назывались по-другому, принадлежали России и там жили люди, прибывшие туда только после войны и не имевшие никакого отношения к немецкому прошлому региона. Это был регион, куда можно было съездить. О таком путешествии я мечтала всегда. Также как и мои родители, мой дед с бабушкой. Но никто из них туда так и не съездил. Потому что не было денег. Потому что деревенская жизнь со скотиной и огородом налагает на человека обязанности, которые нельзя вот так просто оставить на пару недель. Потому что всегда нужно за чем-то ухаживать. Но возможно и потому, что дед боялся увидеть изменения, которые произошли с его бывшей родиной. Но прежде всего потому, что путешествия на восток долгое время были значительно более сложным делом, чем сегодня. До 1989 года Германию разделяла труднопреодолимая граница внутри страны. Также трудно было преодолеть границы с Польшей и Россией. А до 1991 года туристам вообще было невозможно попасть в бывшую Восточную Пруссию, сегодняшнюю Калининградскую область. Весь регион был изолированной военной запретной зоной. Сегодня Берлинской стены больше нет. Благодаря ЕС поездка в Польшу и внутри нее больше не проблема. Получить визу в Россию — дело хотя и относительно хлопотное и совсем недешевое, но если как следует подготовиться, то тоже небольшая проблема. Поэтому я решила, наконец, предпринять такую поездку вместе с мужем. Мы решили просто сесть в машину, двинуться в путь и посмотреть, что ожидает нас на бывшей родине моего деда. То есть исследовать ту часть моих корней, о которых я в отличие от прочих почти ничего не знаю. Я благодарна судьбе, что сегодня это стало возможным. Трудно понять, что еще есть люди, считающие ЕС и открытые границы чем-то плохим. Вероятно, это люди, которые никогда не путешествуют. Предварительное планирование необходимо Мы тщательно спланировали наше путешествие, и я хочу порекомендовать это каждому, кто собирается предпринять нечто подобное. Калининградская область в полной мере не рассчитана на туристов, тем более на тех, кто путешествует без туроператоров. Для получения визы нужно указать, в каких городах и отелях вы собираетесь ночевать, а там на рецепции вы должны будете предъявить «миграционную карточку». Для так называемых индивидуальных туристов место малоподходящее. Мы устроили все, как нельзя лучше и забронировали отели в бывшем Тильзите, сегодняшнем Советске, и в Калининграде. На пути туда мы останавливались на две ночи в Польше и на одну ночь при возвращении. Каждый день мы ехали по пять часов на машине, что оказалось вполне реальным, хотя и довольно утомительным делом. Нашей первой промежуточной целью был прибалтийская польская деревня Побьерово. К стыду своему мы должны сознаться, что выбрали ее только по той причине, что она расположена как раз посередине между Гамбургом и Данцигом, нашей второй остановкой. Ну, и конечно, из-за моря. Деревня небольшая, но в ее центре для туристов устроили что-то вроде постоянно действующей ярмарки. Бесчисленные механические животные, на которых можно скакать верхом, детский надувной замок для прыжков, магазины, пивные и рестораны, вся яркое, пестрое и немножко сюрреалистичное. Крошечный Лас-Вегас у берега Балтийского моря. Люди в Польше, которых мы повстречали, были дружелюбны, но в то же время и сдержаны. Проезжая по деревням, мы видели, как некоторые из них тщательно выметали улицу перед своими домами. Новостройки в этом прибалтийском регионе показались нам слишком ярко окрашенными и безвкусными, но они свидетельствовали о том, что здесь многое делается. Однако автодороги скорее напоминали проселочные — они узкие и усеяны выбоинами, по краям обрамлены старыми деревьями и полями. Мы ехали на новом «Фольксвагене» мужа. Иногда он побаивался за сохранность своей машины. Но как впоследствии оказалось, она на удивление хорошо перенесла путешествие. Мы ехали через небольшие населенные пункты, мимо полей. Лишь когда на второй день мы достигли Данцига (ныне польский город Гданьск — прим. ред.), то почувствовали, что опять в настоящем городе. Данциг сам по себе заслуживает, чтобы туда приехать Прежде чем отправиться в знаменитый старый город Данцига, мы остановились в спокойном предместье Вжеще. Там находится дом, в котором вырос писатель Гюнтер Грасс. В маленьком парке за углом стоит знаменитая скамья, на которой сидят скульптурные изображения Грасса и его самого известного персонажа — маленького барабанщика Оскара Матценрата. Мы осмотрели дом писатели. Он стоит в красивом респектабельно месте, но фасады соседних домов приходят в упадок. Тут я впервые почувствовала, что еду в правильном направлении. У Гюнтера Грасса была та же судьба, что и у моего деда. И он прожил свою жизнь достойно. Стать лауреатом Нобелевской премии тоже неплохо, так же, как не каждый мог стать бургомистром моей деревни. Я послала моему отцу, большому почитателю Грасса, фотографии его дома по вотсапу. Он был рад. Потом мы поехали дальше в Данциг. Наш отель был в самом центре Старого города. На рецепции нам дали бумажку, которую мы должны были положить в машину, чтобы иметь право парковать машину на здешних узких улочках. Потому что в принципе это запрещено. Данцигский Старый город великолепен: огромный кирпичный собор оставляет неизгладимое впечатление. Дома любовно отреставрированы, они создают впечатление, что вы в Средневековье. Везде продавались янтарные украшения. Мы не спеша прогулялись мимо ресторанов и кафе вдоль берега Вислы. Туристы тут молоды и современны, кажется, что они приехали со всей Европы, в том числе и из России. Атмосфера очень приятная. Заход солнца над маленькой гаванью к северо-востоку от Мариинских ворот был чудесен. На следующий день пора было вновь отправляться в дорогу. Мы тронулись в путь, чтобы пересечь российскую границу. Еще за полчаса до границы я взяла в руки наши паспорта с визами. И я, и муж нервничали, так как не были уверены, что действительно продумали все. К счастью, мы подъехали к пункту перехода границы «Мамоново 2 — Грежотки» в первой половине дня, когда там было очень спокойно. Только одна машина ждала своей очереди перед нами. Сначала нам предстояло выехать из Польши, затем из ЕС. Строгая польская пограничница проверила нашу машины и сумки и направила нас дальше. Метров через двести нас ждали на российской стороне. Еще раз нашу машину проверила на этот раз русская пограничница. После этого мы должны были пройти паспортный контроль и смотреть в затемненное стекло, за которым в это время кто-то рассматривал наши паспортные фотографии. «Они не говорят по-русски», — крикнула пограничница своим коллегам, почти сочувственно. Вероятно, таких, как мы, здесь меньшинство. На русской границе Нам пришлось заполнить несколько листков формата A4 сведениями о нас, багаже и машине. Хотя нам дали немецкую версию формуляров, мы все сделали неправильно. Дежурный таможенник терпеливо внес исправления в одном из листков и дал нам новые формуляры. Мы еще раз их заполнили, на этот раз по его образцу. Но, как оказалось, мы опять не справились, потому что когда мы передали опять таможеннику, он с горя заполнил два листка за нас сам. Мы чувствовали себя идиотами, но были благодарны любезным служащим на границе. Часто я читала в сети, что здешнюю границу можно без проблем пройти, лишь дав служащим деньги или подарив бутылку водки. Но попробовать сделать подобное здесь я не решилась, так как все вели себе очень достойно и доброжелательно. Возможно, на других пограничных пунктах все по-иному. Наконец, миграционные карточки были вложены в наши паспорта, мы получили также таможенное свидетельство на машину и оказались в России. В Калининградской области. В бывшей Восточной Пруссии. Мной овладела странная эйфория, больше всего мне захотелось тут же припарковаться и как сумасшедшей поваляться на каком-нибудь лугу у обочины. Ах, понимаю, что это глупо! Но еще раньше мы прочитали, что пограничники не любят, когда машины останавливаются на первых километрах от границы, и поэтому мы поехали дальше. Но это правило, как оказалось, к русским не относилось: на обочине шоссе было припарковано бесчисленное количество машин. Мы спрашивали себя, почему это так. Наши головы были полны всяких омерзительных штампов: мол, возможно, здесь место встречи банд контрабандистов, тут они ведут расчеты за поставки оружия. Но вскоре это оказалось полной ерундой: из леса на обочины стали выходить люди с ведрами и корзинами. Целыми семьями. Они собирали тут лисички в массовом количестве. Позднее в деревнях мы видели, как люди продают эти грибы у обочин дорог. Ну, а пока мы мчались по шоссе. После идиллических, но узких и разбитых дорог в Польше мы были удивлены, вдруг обнаружив в этой отрезанной от остального мира местности идеальные дороги. Шоссе было новым, широким и почти пустым. Время от времени мы проезжали мимо стройплощадок, где ремонтировали дорожное полотно. Вот бы и в Германии было так! Позднее я прочитала, что хорошие дороги Путин велел построить для успокоения недовольных калининградцев, которые зачастую чувствуют себя покинутыми Россией. Сначала мы не стали заезжать в Калининград, а проехали мимо. Его мы собрались осмотреть на обратном пути. Первой нашей целью был Тильзит, где мы забронировали номер в отеле. Это был лучший (возможно, единственный) отель в городе. Почти за 30 евро за ночь. Я не ждала ничего особенного от Тильзита. Он был хорошей отправной точкой для того, чтобы съездит в Рагнит и Лесгеванген — места, в которых действительно когда-то жил мой дед. Ну, а в остальном прогулку по городу я рассматривала скорее как один из пунктов обязательной программы. Наконец-то доехали: мы в Тильзите Мы нашли наш отель. Номер в отеле «Россия» восхитил и в то же время позабавил нас. Он был большим, имел все, что нужно, даже балкон, но был выдержан в шаблонном русском стиле. Все было красным, золотым и помпезным. Но мне почему-то такое нравится. Стоя на балконе и глядя на центральную площадь перед отелем, можно было себе представить, как все здесь выглядело в двадцатые годы. Сейчас на площади стоял старый, музейного вида трамвайный вагон, напоминающий о том времени. Я рассматривала людей на улице и пыталась представить себе, как они тут живут. Это взволновало меня, и мне захотелось пройтись по улицам. Мы боялись, что к нам как немцам могут отнестись не очень дружелюбно. Но скоро мы поняли, что волновались напрасно. Люди в Калининградской области открыто говорят о прошлом. Ведь минуло много времени. В пешеходной зоне в Советске — вероятно, для так называемых ностальгических туристов — указатели сделаны на русском и немецком языке. Они объясняют нам на двух языках, где мы находимся в настоящий момент. Я удивилась, что не видела немцев, мы были практически единственными в отеле и в городе. Но если подумать, сколько лет прошло после войны, то многие из немцев, которые действительно были как-то связаны с этим местом, или очень старые, или вообще умерли. Для следующего поколения — то есть моего — этот уголок земли пока еще мало что значит. Так, во всяком случае, кажется здесь. Мы гуляли по пешеходной зоне, кстати, очень милой. Лавочки тут маленькие, известных сетевых магазинов нет вообще — ни H&M, ни Zara, ни C&A. Торговля соответствует скорее потребностям небольшого городка. Но тем не менее Тильзит насчитывает 42 тысячи жителей. Я рада, что городок оказался красивым. Раньше мое стереотипное сознание подсказывало мне, что тут будет царить бедность, и я не знала, как к этому относиться. Главная достопримечательность города — мост Королевы Луизы через Мемель (Неман). На противоположном берегу — Литва. Река служит границей. На фотографиях и в проспектах мост выглядит очень красивым, и в принципе он действительно таков: импозантные каменные башни соединены аркой, они богато украшены и напоминают средневековые замки. Но чего никогда не видно на красивых фотографиях, так это массивных и довольно безобразных приграничных заграждений, расположенных перед мостом. На разбитой дороге непосредственно перед мостом стоит множество автомобилей, ожидающих, когда их пропустят в соседнюю страну. Пешеходам на мост вообще вход запрещен. Общая картина скорее удручающая. Тут ведь не конец света. Или все-таки конец? Нами овладевает странное ощущение, что мы тут почти на краю света. Но это ни в коем случае не так, ведь всего в паре сотен метров — Литва, одна из стран ЕС. А дальше Латвия, Эстония, Финляндия. Даже Копенгаген находится севернее Тильзита. Вообще-то, мы тут в центре Европы, но вообще-то и нет. Я захотела спуститься к реке. Но на берегу стоял щит с надписью, которую мы не могли прочитать. Может быть, идти дальше запрещено? Мы этого не знали, но решили не рисковать и отправились назад в город. Тут есть и военный музей. Нас всякие военные штуки не интересуют, в отличие от жителей города. Перед зданием музея гордо выставлены различные танки, пушки и военные вертолеты. Дети на них играют. Я подумала, что это по-своему и хорошо, и довольно странно. И какие боли в животе испытали бы работники немецких служб по надзору за безопасностью продукции, когда увидели бы, как маленькие дети ползают по орудийным стволам на высоте в несколько метров. Но больше в городе смотреть особо не на что. Однако в отличие от мужа я захотела разведать все и потянула его с красивой пешеходной зоны на улицы с жилыми домами. Они не такие нарядные. Тут были и старые панельные дома, большие и серые и, выражаясь дипломатично, некрасивые. И пришедшие в упадок дома из немецких времен. Здесь становится очевидным, что этот уголок мира находится в трудном финансовом положении. Я хотела пойти дальше, но муж такого желания не испытывал. «Ну, что там может быть?» — спросил он скептически, глядя на следующий угол улицы. Он был твердо уверен, что на нас могут напасть и ограбить. Я почти обиделась, потому что всего за пару часов в городе почувствовала себя, как ни странно, его патриоткой. На следующий день мы оба взяли себя в руки. Я знала, что он отправился в этот действительно не самый привлекательный для туристов уголок мира, прежде всего, ради меня, понимая, что для меня важно побывать здесь. Сегодняшний день был для меня особенным: мы должны были отправиться в деревню, в которой родился мой дед. Он появился на свет на маленьком крестьянском подворье, жил там со своей сестрой и матерью, а кроме того с отцом, который вскоре ушел к другой женщине, оставив семью в трудном финансовом положении. Деревня называлась Лесгеванген, сегодня это Забродино. Для моего уха название звучит больше по-итальянски, чем по-русски. То, что деревня еще существует, а после войны многие малые восточно-прусские деревни просто исчезли, я узнала из Гугл-мэпс. Забродино: тут родился мой дед На этот раз мы ехали не по новому, широкому шоссе, а по узким, покрытым многочисленными заплатами сельским дорогам. В некоторых из них я угадывала красивые аллеи, которыми славилась Восточная Пруссия. Вероятно, и из-за состояния дорог путь показался долгим. От Тильзита до Забродина всего лишь 35 километров, но мы лишь медленно продвигались вперед. Но возможно мне просто не терпелось быстрее добраться до места. Справа и слева от нас простирались леса, еще больше было полей и лугов. Местность была такой красивой, что мы остановились на короткое время и сфотографировали далеко простиравшийся ландшафт. Незадолго до прибытия на место мы увидели, что перед нами едет телега с запряженной лошадью. На облучке сидела пожилая супружеская пара, они явно ехали не для удовольствия, а по своим сельскохозяйственным делам. Когда мы их осторожно обгоняли, я не могла оторвать от них глаз. Это было как взгляд в прошлое, возможно, и мой дед когда-то ездил тут на такой же телеге. Вот такая идиллическая картина пришла мне на ум. Я представила себе и еще кое-что, от чего втайне рассмеялась. Если бы Калининградская область была бы сегодня частью Германии, то здесь везде были бы непрезентабельные кварталы новостроек с одинаковыми домами индустриального изготовления, промзоны, дискаунтеры в зданиях с плоскими крышами и монотонные поля кукурузы, выращиваемой на дотации ЕС. Коров и кур, которые тут свободно ходят по лугам и крестьянским дворам, давно отправили бы в откормочные фермы и стойла. Наконец, мы добрались до Забродина и припарковали машину на обочине. Деревня состояла только из одной улицы, по ее краям расположились маленькие крестьянские дома с ухоженными огородами. Все напоминало мне о детстве в моей нижнесаксонской деревне. В том числе и мужчина, который шел нам навстречу, напомнил мне невозмутимых крестьян с обветренными лицами из моей деревни. На мужчине была обязательная кепка и практичная рабочая одежда. У него были большие, изрытые крупными морщинами руки. Не знаю, почему я вообще обратила внимание на его руки. В поисках дома «Мы ищем этот дом», — прочитала я, запинаясь и смущаясь, текст со айфона, на который предварительно установила переводческое приложение. Мне казалось, что я выгляжу глупо, но мужчина понял, чего мы хотим. Я показала ему черно-белую фотографию семьи моего деда, где они изображены у въезда к своему компактному крестьянскому дому. Он выглядел, как все дома в Забродине — величиной с коробку из-под обуви, но ухоженным и уютным. Мужчина нам улыбнулся и жестами показал, что нужно идти вниз по улице. Втроем мы прошлись по деревушке и внимательно осмотрели каждый дом. Могу себе представить, что было бы в моей родной деревне, если бы два незнакомых человека пришли и стали заглядывать в каждый огород. Думаю, возмущению не было бы предела. Тщательным образом мы сравнивали размещение окон и формы печных труб у всех домов с домом на нашем фото. В итоге остался лишь один дом, который мог бы подойти — однако в нем верхний этаж был недавно отремонтирован. Было возможно и то, что дома деда больше не нет. Несколько участков пустовали и заросли бурьяном. Мы поблагодарили нашего любезного помощника и не знали, что делать дальше. «Давай еще раз посмотрим за углом», — сказала я мужу и показала рукой на узкую проселочную дорогу. Я не хотела уезжать, не осмотрев каждый угол в деревне и не будучи уверенной, что каждый дом я сравнила с фотографией. Ирина чуть-чуть говорила на немецком Итак, мы завернули за угол, но увидели, что там нас ждали только поля и кусты. Из дома у въезда в деревню на нас смотрела женщина в широкой белой майке и удобных шортах, ей было около пятидесяти лет. Женщина прокричала нам что-то по-русски, но мы не поняли что. Я вновь вынула телефон и задала ей свой вопрос, показывая фотографию. Она улыбнулась. «Дойч?» — спросила она. «Да!» — вскрикнула я. Женщина действительно немного говорила по-немецки. И я догадалась, что мы не первые странные туристы, разыскивающие тут свои следы своих семей. Мы представились, нашу новую знакомую звали Ирина. Она рассказала нам, что говорят в деревне о людях, которые жили тут раньше. С Ириной мы еще раз обошли все дома, и опять остановились у того дома, которого еще раньше идентифицировали как единственно возможный. Ирина рассказала, что дом принадлежит человеку, который бывает здесь нечасто. У него якобы какие-то дела в Германии. Я спросила, можно ли сделать несколько снимков дома. Вновь я невольно подумала о том, что бы было у меня на родине, если бы чужаки достали камеру во дворе дома, который им не принадлежит. Но Ирина широко улыбнулась, кивнула головой и рукой подтолкнула нас на двор своего соседа, который, судя, по всему отсутствовал. Дом находится в стадии реконструкции, был готов только на половину, верхний этаж состоял из газобетонных блоков. Позади дома находился маленький сарай, кроме того, хозяин построил на участке теплицу. Но ухоженным участок назвать было нельзя. Было видно, что тут постоянно никто не живет. Я не знала, действительно ли это был дом, в котором мой дед появился на свет. Это маленький дом на одну семью. Но я себе представила, что могла бы жить здесь. Но, конечно, с моими нынешними возможностями — приличным заработком, мебелью из «Икеи» и доступом к Интернету. В 1946 году правительство в Москве стало завлекать переселенцев в Калининградскую область. Им обещали работу в больших коммунистических сельскохозяйственных предприятиях и лучшие условия жизни, чем в остальной России. Но те методы обработки земли, к которым они привыкли у себя на родине, для данной местности не годились, люди не могли наладить орошение полей и страдали от разрушенной во время войны инфраструктуры. Более половины первых переселенцев через пару лет вернулась назад в Россию. Остались только те, у кого на малой родине было еще хуже, чем здесь. После развала Советского Союза условия жизни вновь стали трудными. Безработица в регионе оценивается сегодня на уровне 40 %. Два пластиковых контейнера с землей Ирина спросила, приезжал ли сюда наш дед уже в наше время, и расстроилась, узнав, что ему это не удалось. Я тоже, но я была рада, что приехала вместо него и могла забрать с собой приятные воспоминания о его бывшей родине. Возможно, Забродино и бедная деревушка, но красивая, и живут тут приветливые люди. Отъехав совсем недалеко от деревни, мы остановились у обочины. Я решила сделать кое-что весьма странное: с двумя пластиковыми контейнерами и совком в руках я пробралась сквозь кусты у придорожной канавы на небольшой луг у края широкого поля. В смущении я наполнила контейнеры забродинской землей. Немного для моей семьи, немного для меня, а в основном для могилы деда. Мы поехали дальше, в следующий большой город Неман, который раньше назывался Рагнит. Сюда семья деда переехала, когда продала свое маленькое крестьянское подворье. Они нашли маленькую квартиру на одной из главных улиц города, пару комнат над мясной лавкой. В одном фотоальбоме о Рагните я нашла фотографию этого дома. Хозяева лавки, два брата-тяжеловеса, изображены на ней стоящими перед быком, награжденным какой-то премией. Они выглядят не очень симпатичными, но я надеюсь, что внешность обманчива и моей прабабушке хорошо жилось в их доме. Она зарабатывала на хлеб кройкой и шитьем и пыталась обеспечить моего деда и его сестру. Фотография в альбоме в принципе должна была помочь найти нужный дом. Но, к сожалению, не помогла. Потому что дома больше нет. Хотя Рагниту в целом повезло во время войны, и он был мало разрушен, но как раз эта часть центра города пала жертвой бомбардировки. Когда-то дом братьев-мясников стоял на бывшей Гинденбург-Штрассе. Сегодня это улица Победы, целый ряд старых домов еще сохранился на ней, но с определенной точки начинаются новостройки. Я с грустью смотрела на них. Какая жалость! В Забродине в отношении дома деда мы получили хотя бы результат «возможно». В Рагните это было однозначное «нет». Я очень расстроилась. Муж пытался меня приободрить. Сказал, что мы ведь предполагали, что вс е будет именно так. Это верно, но я все равно надеялась на другой исход. Пока семья деда жила в сегодняшнем Забродине, он был еще маленьким, а его детство и юность прошли здесь, в Рагните. Возможно, именно этот город он считал своей малой родиной. И как раз он сохранился лишь частично. Раньше рядом от его дома находилась рыночная площадь, теперь она застроена прагматичными зданиями 70-х годов. А прямо напротив величественный замок Рагнит. Импозантное здание из красного кирпича, построенное в конце XIV века, было также разрушено во время войны и с тех пор не восстановлено. Сегодня это — романтическая запущенные руины, внутрь которой можно зайти. Правда, перед входом висели таблички с какими-то надписями, но мы их не поняли. С определенной степенью вероятности они предупреждали нас о том, что внутри нам на голову в любой момент могут упасть камни или что мы можем споткнуться в высокой траве, которой заросли развалины, или что мы можем погибнуть каким-нибудь другим ужасным способом. Ведь в Германии из соображений безопасности к подобным руинам нельзя было бы подойти ближе, чем на сто метров. Здесь же мы бесстрашно лазали по удивительно красивым развалинам, напоминавшим театральные декорации. И хотя они выглядели потрясающе, но все таки навевали грусть. В Шотландии от похожих замков тоже осталось приблизительно столько же, но они разрушались веками. А этот замок еще 70 лет назад был практически цел и невредим, но деньги, необходимые для его реставрации, здесь остро нужны для других целей. Сыр — хорошая идея На обратном пути мы повстречались с семьей бродящих кошек. Маленький белый котенок и его собратья играли у картонной коробки, но погладить себя не давали. Мне захотелось взять их всех с собой, но здравый смысл и воспоминания о пограничном контроле не позволили мне этого сделать. Когда мы уже считали, что видели в Рагните все, на стене одной из кирпичных построек в каком-то заднем дворе мы обнаружили старую надпись «Käserei Tilsit-Ragnit» (Сыроварня Тильзит-Рагнит). Конечно, тильзитский сыр! Этот слегка пряный сыр из коровьего молока с маленькими дырочками был «изобретен» в начале XVIII века, когда многочисленные швейцарцы и голландцы приехали в Восточную Пруссию, потому что в своих странах подвергались религиозным гонениям. С собой они привезли рецепты своих сыров и постепенно разработали рецептуру тильзитского сыра. Но несмотря на эту надпись сам сыр нам нигде обнаружить не удалось. Скорее всего, это объясняется тем, что здешние жители покупают продукты преимущественно в маленьких уличных палатках, а не в супермаркетах. Вероятно, тильзитский сыр стал бы сувениром прежде всего для туристов, но тут их недостаточно много, чтобы производство сыра стало рентабельным. Но после того как мы обнаружили надпись на маленькой постройке на заднем дворе, у меня из головы не шел план однажды открыть там лавку по продаже тильзитского сыра. Он должен быть из молока коров с крестьянских подворий. Глупые, благополучные западные туристы Когда вечером мы вернулись в отель в Тильзите и стали смотреть с балкона на улицы, я почувствовала себя немножко как дома. Понимаю, это звучит глупо и напыщенно, ведь я провела тут всего два дня и завтра должна была уехать. Но почему-то это место мне было дорого, и если помыслить несколько эзотерически, то возможно это имело отношение к моим корням. Вечером мы поужинали в ресторане отеля. Муж заказал рыбу, а я единственное вегетарианское блюдо в меню — запеченные баклажаны. Они были очень вкусными. И стоили до смешного мало. Я спросила себя, как часто жители Тильзита могут позволить себе поесть в ресторане. Мы дали хорошие чаевые, но возможно поступили тем самым неверно и высокомерно? Но потом мы решили, что сотрудникам отеля и ресторана нетактичный щедрый турист все же нравится большие, чем нетактичный и жадный. Немного Фрисландии на крайнем северо-востоке На следующий день утром мы поехали дальше. Нашей целью был находящийся южнее Калининград, столица региона. По пути мы сделали крюк, чтобы посмотреть знаменитую Куршскую косу, которая, как говорят, очень красивая. Это — узкая и длинная полоска суши из тонкого белого песка. Гугл-мэпс провел нас до Зеленоградска, называвшегося раньше Гранцем. Уже тогда это был популярный морской курорт, и сегодня он продолжает быть таковым. В отличие от остальных частей этого кажущегося забытым региона Зеленоградск ухожен, и сразу видно, что здесь вложено много денег и труда. На окраинах города высятся современные высотные дома, прогулочная набережная у моря не хуже, чем в немецких городах на Балтике. Но и тут среди прелестных отреставрированных зданий встречаются полуразвалившиеся дома, на которые просто не хватило денег. Нас ждал неприятный сюрприз: непосредственно к Куршской косе подъехать было нельзя. Единственная дорога, ведущая туда, была перекрыта. Потому что эта местность — природный заповедник. Как мы узнали позднее, мы все-таки могли бы проехать, заплатив за въезд. Но охранники и заграждения произвели на нас такое пугающее впечатление, что мы повернули назад и провели остаток дня в Зеленоградске. Как потом выяснилось, это было неплохое решение, потому что город действительно очень красивый. Море было более бурным, чем на пляже в Польше, но несмотря на это отважные русские купались среди волн. Центр города прекрасно отреставрирован. Постоянно мы видели там скульптурные изображения кошек, потому что кошка — гербовое животное городка. (Нам повстречались и приветливые кошки, которые дали себя погладить). На пляже мы видели мужчину, уютно расположившегося на полотенце, рядом с ним сидел откормленный черно-белый кот. Было не ясно, принадлежал ли кот мужчине и он взял его с собой на море, или кот просто жил где-то поблизости? Мы этого не знали, но картина была забавной. Кенигсберг и кофе с Кантом Потом мы отправились в Калининград. Наш отель находился в центре города, на пересечении улицы Шевченко и Ленинского проспекта. Снаружи это было скучное панельное здание, но внутри оказалось шикарным и суперсовременным. Отсюда было рукой подать до всех достопримечательностей города: прямо перед отелем, на другой стороне многополосной улицы высился печально знаменитый Дом Советов. Огромное многоэтажное здание было построено в 60-е годы, в пору расцвета брутального стиля. Но в определенный момент архитекторы обнаружили, что почва не годится для такого массивного здания и поэтому у него начались проблемы со статикой. Дом Советов окрестили в народе «Местью пруссаков». Огромное здание никогда не эксплуатировалось. И вот теперь оно стоит и медленно разрушается, но выглядит по- своему величественно. Сколько бетона на него пошло! Оно одновременно великолепно и безобразно, эффектно и красиво. У самых верхних окон видна трава, растущая на стенах. Но кажется, что вид этой гигантской оплошности калининградцев ни в коей мере не смущает. Перед зданием расположена большая и ухоженная площадь. Мы проходим по мосту через реку Преголю и направляемся к Калининградскому собору. Из-за интенсивного автомобильного движения у пешехода быстро появляется ощущение, что в его легких осела месячная доза тонкой пыли. Но как только сворачиваешь с улицы и оказываешься в идиллическом парке, то о городской суете забываешь. Мы выпили кофе перед историческим собором с интересной историей. Потом обошли его кругом, все осмотрели и, наконец, у задней стены нашли могилу философа Иммануила Канта. Его категорический императив, наверное, все мы учили в школе. Говорят, что Кант никогда в жизни не покидал Кенигсберга. Потом мы побродили по улицам. Калининград — настоящий большой город. Единственный настоящий город в области. Чувствовалось, что он — центральный узловой пункт для людей всего региона. Улицы заполнены машинами, тротуары — людьми. Город живет деловой жизнью, в некоторых местах он красив. Но красивым вообще его назвать нельзя — много серого цвета, много больших улиц, много бетона. Путешествие было коротким, но оно было На следующее утро мы за менее чем пять евро в пересчете на рубли опустошили утренний шведский стол в отеле, за то же самое в Германии мы бы заплатили в пять раз больше. Впервые в жизни я попробовала гречневую кашу. Она была теплой, густой, сладкой и соленой одновременно — мне понравилась. Потом мы отправились в обратный путь. Переход через границу из России в ЕС длился на этот раз значительно дольше, чем на пути сюда. Приблизительно, в четыре раза дольше. Мы простояли целую вечность в очереди из машин, не понимая, почему проверка на этот раз занимает столько времени. Ждать пришлось два часа, прежде чем настала наша очередь. Почему процедура длилась так долго, не прояснилось и на границе: пограничники быстро и со скучными минами на лицах осмотрели нашу машину, и все. Мне было немного не по себе, когда пограничник, осматривая наш багажник, обнаружил пластиковые контейнеры с землей и с удивлением покрутил их в руках. Но он не стал даже крышки открывать, только пожал плечами и положил коробки назад. Я была рада — за себя, за деда, за мою семью. Возможно, для пограничника это было всего лишь горстка земли. Для меня же это была часть моей