Почему ректор Киево-Могилянской академии не знал о существовании украинцев
Насколько можно судить о существовании украинского народа и степени его отдельности от народа русского? В поиске ответов на эти вопросы может помочь учебник истории - особенно, если он написан киевлянином.
Одной из наиболее животрепещущих тем для споров в области российско-украинской истории и политики является вопрос о давности существования украинской нации. Наиболее рьяные сторонники украинства любят постулировать максимальную древность своего народа, записывая в сознательные украинцы Ярослава Мудрого и Святослава. Для таких людей Переяславская рада 1654 года лишь акт закрепощений украинского народа московитским самодержавием.
Но верна ли вообще подобная постановка вопроса?
Главный герой нашего рассказа — Иннокентий Гизель — родился около 1600 года в Кёнигсберге, с детства принадлежал к Реформаторской протестантской церкви, но переехал в юности в Киев, где принял православие, монашеский постриг и окончил православный Киево-Могилянский коллегиум. Митрополит Пётр Могила увидел в юноше талант и незаурядный ум, из-за чего отправил его на учёбу в иезуитский коллегиум Львова, который Гизель так же удачно окончил.
С тех пор Гизель делал уверенную карьеру в церковных структурах русского православия Киева. Ознакомившись с методами работы иезуитов и базилианцев, Гизель прилагал огромные усилия для сохранения позиций православной церкви на территориях нынешней Украины.
Основным способом сохранения православия Гизель видел активную просветительскую деятельность. В 1647 году Пётр Могила завещал Иннокентию Гизелю титул «благодетеля и попечителя киевских школ» и поручил надзор за Киево-Могилянской коллегией, бывшей крупнейшим православным образовательным и научным центром за пределами Русского царства. С 1648 года Гизель становится ректором коллегии, а в 1656 году — архимандритом Киево-Печёрской лавры, в которой хранилось наибольшее количество документов по истории Киевского княжества и Древней Руси.
И именно в этом качестве, имея доступ к широкому собранию хроник и документов, Гизель пишет первый учебник истории России, который был им назван «Синопсис, или Краткое описание о начале русского народа».
Жанр «Синопсиса» — синопсис, то есть краткое описание исторических событий. Главным отличием «Синопсиса» от традиционного нарратива древнерусских летописей было то, что вместо домодерного теоцентрического восприятия истории, в центре которой стоит Бог, Гизель придерживался переходного типа мировоззрения. В его «Синопсисе» человек ещё не является полноценным творцом истории и центром мира, но ему отводится немалая роль в происходящих и происходивших событиях.
Сам «Синопсис» издавался в Киеве в 1674 году и дважды в 1678 году. С 1736 года «Синопсис» издавался в Санкт-Петербургской Академии наук. За основу было взято последнее киевское издание 1678 года, переведённое в Академии с кириллицы на петровский гражданский шрифт. Издания 1823, 1836 и 1861 годов были осуществлены опять в Киеве, ставшем в Российской империи XIX века важным центром русского национализма. Язык самого текста «Синопсиса» остался неизменным в виду его понятности и доступности для читателя, так как оригинал был написан в середине XVII века и язык той эпохи уже достаточно близок к современному русскому.
«Синопсис» был первой книгой, ставшей регулярным учебником истории в Русском царстве и Российской империи. Но наиболее он важен тем, что это была первая массовая печатная книга в России, в которой было сказано о единстве русского народа от Карпат до Тихого океана. Как ни странно, но протонационалистическое наполнение книги вызвано тем, что она была создана человеком церкви.
«Синопсис» вышел из-под пера православного интеллектуала, занимавшего весьма высокий иерархический пост в рамках своей церкви. Но почему же именно церковная среда оказалась той питательной почвой, на которой взошёл русский протонационализм?
Британский социолог Бенедикт Андерсон в своей известной работе «Воображаемые сообщества» указывал, что в домодерную эпоху церковная организация общества являлась наиболее способствующей объединению людей в большие организованные сообщества, не замкнутые в рамках границ локальных поселений. Церковь представляет собой разветвлённую в пространстве и иерархически организованную структуру со своими образовательными и культурными центрами. Также церковь предлагает людям картину такого сообщества, в котором чётко прописаны критерии вхождения в сообщество и принадлежности к нему.
Сообщество, конструируемое церковью, можно назвать квазинациональным, так как оно, обладая всеми признаками нации, не создаёт нацию, а лишь её прототип, в рамках которого нации вызревают. Способствует этому, как правило, культура, носителями, хранителями и авторами части которой могут выступать церковные структуры.
Гизель был представителем верхушки православной иерархии на территории современной Украины и входил в круг интеллектуалов, сформированный вокруг Киево-Печёрской лавры и Киево-Могилянской академии. Их высокая вовлеченность в структуры образования и культуры заставляла часто обращаться к разного рода польским, русским и украинским историческим произведениям, изучая их и критикуя, что позволяло им самим выступать в качестве авторов новых сочинений.
Получается, что и сам Иннокентий Гизель, и его товарищи и коллеги по Киево-Печерской лавре и Киево-Могилянской академии были теми самыми интеллектуалами-творцами нации и её культуры, о которых уже не первый год пишет самый широкий круг исследователей от Бенедикта Андерсона до Мирослава Хроха.
Обладая достаточным уровнем образования и знаний, эти люди располагали самым широким инструментарием для своих целей. В своих трудах они, описывая русский народ и русскую землю, конструировали их, используя категории общих языка, культуры и истории. Основным продуктом интеллектуального труда киевских церковных интеллектуалов стало создание общей русской исторической памяти и конструирование соответствующего этногенетического мифа о происхождении русского народа, из которого и вытекала идея его единства.
Первые главы «Синопсиса» Иннокентия Гизеля начинаются с описания происхождения славян и русских. По устоявшейся традиции историописания киевских церковных интеллектуалов Гизель считал праотцом русского народа одного из сынов ветхозаветного Ноя Иафета — Афета. По мнению Гизеля, Афету при разделе мира между сыновьями Ноя поручили «достояние Царско, храбрость воинственну и расширение племене по имени его (Афет бо толкуется разширение или разширителен)».
Считая славян потомками Афета, Гизель в рамках вполне националистической логики, направленной на превозношение положительных качеств своей нации, описывает происхождение этнонимов «славяне» следующим образом: «Тойже народ (или племя Афетово) расширившися на странах полунощных, восточных, полуденных и западных, прочих всех силою, мужеством и храбростью превзыде, страшен и славен всему свету бысть (яко вси ветхи и достоверныи летописцы свидетельствуют); ни в чесом бо ином, точию в деле воинственном упржняшеся, и оттуду пропитание и всякие нужды своя исполняше, и от славных делес своих, наипачение воинских славянами, или славными зватися начаше».
Для этнонима же «русские» автор предлагает другое объяснение, укладывающееся во все ту же логику националистического восхваления: «Русскии или паче Российскии народы тыжде суть Славяне. Единаго бо естества отца своего Афета, и тогожде языка. Ибо якао Славяне от славных делес своих искони Славенское имя себе приобреташа, тако по времени от россеяния по многим странам племени своего, россеяны, а потом россы прозвашеся».
Описывая происхождение обоих этнонимов, Гизель не только многократно подчёркивает происхождение русских и славян от старшего и наиболее славного сына Ноя, но и выделяет среди «славенороссийских» качеств воинскую доблесть, храбрость и распространение («рассеняие») по широким просторам Европы.
Как указывает современный исследователь Дмитрий Степанов, к моменту написания «Синопсиса» у интеллектуалов православного киевского духовенства уже сформировалась своя собственная идейно-политическая и культурно-историческая платформа русского православного единства, в рамках которой описанное Гизелем происхождение русского народа не выглядело чем-то особо новым.
Конечно, можно упрекнуть Иннокентия Гизеля в неоригинальности мысли, но при этом надо учитывать, что Гизель творил не на пустом месте, а в русле сложившейся историософской традиции, сформированной в Киево-Могилянской академии. К тому же основной своей целью Гизель видел не написание оригинального труда, а составление краткого курса истории России, чем, собственно, и характерен жанр синопсиса — краткого описания определённых событий в хронологической последовательности. Из этого естественным образом вытекает, что произведённый Гизелем труд является кратким учебником истории, основная цель которого не только в преподавании истории, но и в её этнизации, т.е. присвоении истории определённой этнополитической группе.
При этом попутно с историей происходит и этнизация географии.
Иннокентий Гизель, вполне в духе средневековых хроник и источников описывая определённый народ, указывает и ареал его расселения. Исконно русский ареал, по Гизелю, является «на широкой части света по многим различным странам, иныи над морем Чёрным, Понтским Евксином, иныи над Танаис или Доном и Волгою рекам, иныи над Дунайскими, Днестровыми, Днепровскими, Десновыми берегами широко и различно селеньми своими рассеяшася».
В рамках этой географии всё пространство от Днестра до Волги становится единой русской землёй, а её народ становится единым русским народом, лишь часть которого живёт непосредственно в России под властью русского царя. Русский народ видится для Гизеля единым в своём этногенетическом происхождении и территориальном расселении. Уже это обязывает русский народ быть вместе, собранным воедино.
Для польской историографии начиная с XVI века и до начала ХХ века было одним из общих мест рассматривать восточнославянское население Речи Посполитой и русских как два разных народа.
Кто-то, как Матвей Меховский в XVI веке, объяснял эту разницу тем, что московиты произошли от неславянского племени мосхов, а, например, Франтишек Духиньский в XIX веке объяснял это тем, что москали/moskali являются потомками финно-монгольского приволжского конгломерата племён, присвоивших себе историческое имя «русские» в ходе продвижения на запад.
Для подавляющего большинства польских авторов этноним «русские»/ruskie рассматривался сугубо применительно к восточнославянскому населению Речи Посполитой, в том числе и после её окончательных разделов между Австрийской, Российской империями и Прусским королевством. Пожалуй, последним в данном ряду был выдающийся деятель польского национал-демократического движения Роман Дмовский, который использовал в своей работе «Россия, Германия и польский вопрос» 1908 года слово «русские» применительно к современным ему белорусам и украинцам.
Оппонируя этой точке зрения, Гизель пишет про происхождение Москвы и московитов следующее: «Мосох, шестый сын Афетов, внук Ноев, толкуетиеся от Еврейска Славенски вытягивающий и ростягающий, от вытягания лука и от расширения великих и множественных народов Московских, Славенороссийских, Польских, Волынских, Чешских, Болгарских, Сербских, Корвацких и всех обще, елико их есть, Славенска языка природне употребляющих».
Учитывая приведённую Гизелем этимологию слова «русский» от «рассеяние» и сопоставляя её со значением имени Мосох как «растягивающий» вкупе с приведёнными им географическими данными о расселении русских, можно заметить, что для автора «Синопсиса» единство восточнославянского населения и подданных русского царя было вещью не только самоочевидной, но исторически обоснованной и проистекающей от единства происхождения от Ноева сына Иафета — Афета.
Британский историк Доминик Ливен писал, что к 1550 году Россия была ближе остальных стран Европы к тому, чтобы стать национальным государством, — этому способствовало единство народа, церкви и государства, которое составляло триединый организм русской протонации.
Такое монолитное единство русского народа в пределах русского царства не могло ускользнуть от глаз внешнего наблюдателя, коим и был находящийся в Киеве Иннокентий Гизель. Но вместе с тем он, находясь вне России, был включённым наблюдателем относительно киевско-малороссийской ситуации, поэтому нельзя считать, будто бы его оценки возможности или идеи общерусского единства, понятного и равно допустимого что в Киеве, что в Москве, были абсолютно неверны и субъективны.
Близость и родственность населения современных Белоруссии, России и Украины были столь сильны, что в XVI-XVII веках сама по себе идея возникновения Украины как самостоятельного восточнославянского государства была весьма неочевидна, а вся разница между разными группами единого, по мнению Гизеля, народа была вызвана пребыванием его под властью двух разных правителей — католического польского короля и православного русского царя.
Подтверждая эту мысль, Гизель писал, что «И тако от Мосоха, праотца Славенороссийскога, по наследию его, не токмо Москва народ великий, но и вся Русь или Россия вышеречённая преизыде аще в неких странах мало что в словесех и применися, обаче единым славенским языком глаголет».
Приведя географические и исторические аргументы в пользу русского единства, многократно проговоря их, Гизель переходит непосредственно к описанию истории России.
Воспроизводя легенду о трёх братьях Киеве, Щеке, Хориве и сестре их Лыбеди, Гизель прямо именует их «князьями российскими» и пишет, что «егда же князие Российскии трие братия, Кий, Щек и Корев, или Хорев, по довольном княжении своём над Россами». Именно с единства «князей российских» в их власти над «народом славенороссийским» и начинается, по Гизелю, русская история в значении истории русского народа и государства.
Гизель был автором первого учебника истории и сделал для формирования русского национализма и русской нации гораздо больше, чем можно было бы представить. Фактически он заложил последний камень в фундамент модерного русского национализма совсем незадолго до начала русского модерного государства. В этом его огромная заслуга, а огромное его влияние в том, что до 1917 года идея единства в рамках одного народа Киева и Москвы была самоочевидна и не могла быть опровергнута.