Алексей Хлопотов: Три войны моего прадеда Льва Дмитриевича
Лев Дмитриевич Хлопотов
Мне повезло – я знал и хорошо помню своего прадеда, Льва Дмитриевича Хлопотова, и это не смотря на то, что родился он еще в XIX веке – пусть и в самом конце – в 1899 году. В 14 лет начал работать на Нижне-Тагильском железоделательном заводе рассыльным, а потом конторщиком. На следующий год началась Первая мировая, или как ее еще тогда называли, «Империалистическая» война. Весной 1917 года, когда деду исполнилось 18 лет, его призвали на фронт. Вначале для обучения и подготовки направили в запасной полк, дислоцированный в Перми. Здесь он обучался военному ремеслу, пока судьба не закружила его в вихре революции и начавшейся вскоре новой войны – Гражданской.
Как-то в бане я заметил на ноге у деда большую шишку: «Что это?» «А это у меня в ноге колчаковская пуля – отвечал дед – кость не задела, вот ее доставать и не стали. С медициной тогда туго было…». Кто такой Колчак и за что он стрелял в дедушку – эти вопросы еще долго волновали меня маленького – видимо не без этого я и пристрастился к изучению истории. Это уже потом узнал что в конце 1918 – начале 1919 года по всему Уралу грохотала кровавая битва. Под напором легионеров Чехословацкого корпуса и солдат Белой Народной армии пали красные Челябинск, Екатеринбург, Невьянск и Тагил. Бойцы Красной армии надолго задержали их под Кушвой, но все же до конца продержаться так и не смогли – отступали через Уральские горы на северо-запад, к губернской Перми.
Белым нужна была Пермь, чтобы пройти дальше на Вятку и Котлас. Там они могли соединиться со своими союзниками, наступавшими из района Архангельска и вместе ударить по Москве. Удержать Пермь красные также не смогли – отступили за Каму. Вместе с ними отступал и мой прадед. Здесь, между Камой и Вяткой 3-я Армия красных остановилась. Для разбирательства в позорной сдаче Перми в армию из Москвы приехали И.В.Сталин и Ф.Э.Дзержинский. В обстановке эта пара разобралась очень быстро и навела в войсках должный порядок.
Весной–начале лета 1919 года окрепшая Красная Армия начала вновь наступать – гнать колчаковские войска за Урал, все дальше и дальше в Сибирь. Вот тут-то и получил в одном из боев мой прадед свою первую пулю. Почему первую? Да потому что она была у него далеко не последней, правда он, конечно, тогда об этом еще не догадывался: «…кто подскажет наперед, что тебя на свете ждет?»
Вернувшись домой он начал мирную жизнь – достроил дом, женился, пошли дети, начал работать на железной дороге и все, казалось, в будущем будет хорошо. В Нижнем Тагиле тогда строились новые заводы, дороги, дома. Город рос и процветал. Но… 1941 год и снова война. В это время Льву Дмитриевичу было уже больше сорока лет. Он имел четырех детей. Работал начальником железнодорожной станции «Известняки», что соединяла магистральную железную дорогу с горой Высокой и НТМЗ. Эта станция стала для него новой линией фронта. Ежедневно он пропускал через нее десятки и десятки составов, перевозивших важные грузы для производства и фронта. Но однажды, в мае 1943 года, случилась беда. Отпустив на обед дежурного по станции, Лев Дмитриевич получил новый маршрут – пропустить МПСовский эшелон на станцию гора Высокая. Отдал команду стрелочнице, а она, не то по ошибке, не то по какой-то иной причине, перевела стрелки в тупик. Паровоз и несколько вагонов слетели с рельс. Авария! Приехала комиссия, а через несколько дней состоялся суд военного трибунала. Присутствовавшая на суде прабабушка видела, как ее муж передал судье записку. Что было ней, она тогда знать не могла. А в записке той, Лев Дмитриевич просил судью учесть его партийный и рабочий стаж, его службу в Красной армии в Гражданскую, и отправить вместо лагеря на фронт.
Позже бабушка, конечно, узнала о содержимом и принялась ругать деда: «Что ж ты?! Ну, отсидел бы в лагере, да вернулся! А тут убить ведь могут!» «Вот сел бы я, и что?! А ты как же с четырьмя ребятишками? – отвечал Лев Дмитриевич – а тут буду на фронте – тебе и пособие, и пенсия, случись чего. Опять же с углем и дровами помогут…»
Суд вынес решение – 4 года заключения с заменой на штрафную роту, до «искупленья кровью». Так мой прадед попал на свою третью войну. Поначалу отправили его в город Камышлов. Там тогда было много военных училищ, стояло много запасных и учебных частей. Пройдя формирование, штрафная рота двинулась к фронту. Попали под Витебск в состав войск 1-го Прибалтийского фронта под командованием И. Х. Баграмяна. Здесь под Витебском его штрафная рота приняла свой первый и последний бой. «Командир поднял нас из окопа – вперед! С винтовкой на перевес – впереди немецкие пулеметы, сзади автоматчики заградотряда… Страшно конечно…» – после того боя от роты осталось 7 человек, все семеро в ранах. Ранен был и дед. Долго по госпиталям валяться не стал. Судимость снята, рана подлечилась – снова воевать. Выжить в пехоте сложнее всего. Но ничего, судьба хранила. А может и не судьба… Уходя на фронт, он взял с собой медную староверческую иконку Святого Пантейлемона. Говорил: «Он всегда со мной был, меня хранил. И в Гражданскую и сейчас пусть бережет». Помогло! Сберег святой. А точнее святая. Много лет потом хранилась эта почерневшая иконка в дедовом деревянном ящичке, а когда настала пора проводить его в последний путь, то решили, прежде чем положить ему эту икону, ее отчистить – из черноты проступил лик Святой Елены. Вот так вот бывает!
А между тем бои в Белоруссии и Прибалтике продолжались. Как и все месил Лев Дмитриевич грязь и пыль фронтовых дорог, ел что придется, спал где придется. Дед рассказывал, что как-то раз спал под «Катюшей» – гвардейским реактивным минометом, смонтированным вместо кузова на американском трехосном грузовике «Студебеккер». Так дошел он до города Риги – столицы Латвии. Здесь, осенью 1944 года, были очень тяжелые бои. Враг дрался упорно и отчаянно. В одном из таких сражений позади прадеда разорвалась фашистская мина. Вся спина, весь зад был превращен в кровавое месиво. Но как ни странно, сознания не потерял – своим ходом поплелся в медсанбат. А тогда правило такое было – даже раненный боец мог покинуть поле боя только в сопровождении санитара. Иначе считался дезертиром. Вот с такими криками и набросился на Льва Дмитриевича, встреченный по дороге в полевой госпиталь, молодой лейтенантик: «Трус! Дезертир! Почему в тыл отступаешь?!» « Вот почему…» – спокойно ответил наглецу прадед, повернувшись израненной спиной. Ну, тот конечно сразу понял, что к чему. Мигом организовал санитаров. Дальше Льва Дмитриевича несли уже на носилках. Ранение оказалось тяжелое, множественное.
Из полевого госпиталя санитарным поездом отправили его лечиться в тыл, в город Сызрань. Из Сызрани Лев Дмитриевич написал домой весточку. Получив ее и недолго раздумывая, старшая дочь Тамара собралась в дорогу навестить отца. Приехала в Сызрань, нашла госпиталь, а отца там и след простыл… Говорят выписали, а куда – молчат. Пришлось возвращаться. Какова же была радость, когда по возвращении в родной Тагил отец оказался дома. Просто мама – Александра Семеновна, тоже не сидела, сложа руки, а пошла хлопотать за него к начальнику тагильского госпиталя №2550 Григорию Федоровичу Плотко (до войны он был заведующим здравпункта на заводе №63 – ВМЗ) с тем, чтобы он оформил перевод мужа из Сызрани в Тагил. Григорий Федорович не отказал – помог. Так прадед оказался снова рядом с близкими.
Госпиталь этот находился в здании школы №23, а жили Хлопотовы буквально в 10 минутах ходьбы от него по улице Горной. Лечился долго. Александра Семеновна часто навещала мужа в госпитале. Ходила туда вместе с младшим сыном – Юркой – моим будущим отцом. Ему было тогда 6 лет. Батя вспоминал, что приходя в палату, для него ставили табуретку, он вставал на нее и выступал перед ранеными – читал стихи. Мужики все почитай семейные были, почти у всех такие же дети – молодых то за первые годы война почти всех выкосила. Им было очень приятно. Кто радовался, а кто-то плакал. Эти выступления напоминали каждому про свой дом, про свою семью.
Выписался Лев Дмитриевич из госпиталя уже весной 1945-го в звании сержанта. Но не демобилизовался, а, сопровождая маршевую роту, вновь пошел воевать. День Победы встретил в эшелоне в Кирове. Так тогда называлась старинная Вятка, под которой прадеду пришлось бывать еще в Гражданскую. Из Кирова отпустили домой. Уже в 1947 году его нашла боевая медаль «За отвагу». Как-то так вышло, видимо по моему малолетству, что я ни разу не поинтересовался у деда, за что он получил эту медаль. Фронтовики ценили эту награду часто превыше всех остальных – «за просто так» ее никогда не давали – только за личное мужество и храбрость в бою! Очень надеялся восполнить этот пробел в биографии деда после публикации документов в базе данных «Подвиг Народа», однако там нашелся только общий список из Указа Президиума Верховного Совета СССР с весьма общей формулировкой: «За отвагу и храбрость, проявленные в боях с немецкими захватчиками в Великой Отечественной войне».
Вернувшись к мирной жизни, Лев Дмитриевич до самой пенсии проработал потом на НТМК-овской железной дороге. Пошли внуки. Ветерана часто приглашали на утренники и классные часы в детсады и школы. Он ходил, но рассказывать про войну очень не любил. Его глаза слезились и он все повторял: «Ребята, лишь бы больше войны не было…»