Денис Олейник // «Яндекс. Дзен», 26 февраля 2019 года

Покупать не хотел вообще, но клюнул на шершавую обложку, в стилистике старых КГБшных дел. Решил купить, ценой пары дней гречневой диеты. Почему с опаской? Потому что знаю, как обычно пишет Быков. Многословно, сбивчиво, обо всём и ни о чём одновременно. Романы Быкова формально очень разные, но в сути своей всегда такие же, как сам Дмитрий Львович — большие, круглые, полемически необузданные.

Собственно, что мы имеем: три автономные истории, из которых каждая на порядок короче предыдущей. Действие помещено в 1939–1941 гг. Впрочем, авторские отступления заглядывают и в более ранние периоды: начало 30-х, «проклятые» двадцатые. Все истории заканчиваются в ночь на 22 июня 1941 года и оставляют персонажей с тем грузом нажитых драм, который они старательно собирали по ходу повествования.

Быть художником

Зная Быкова, можно было бы ожидать явные аллюзии на современность, но автору не изменил вкус и он старательно воссоздал эпоху. Никакого вульгарного разговора о сиюминутной политической чепухе — только общечеловеческие проблемы жизни и смерти, дружбы, любви, предательства, насилия и власти. Разборки с действующей властью остались в публицистическом поле деятельности Быкова, а в художественном тексте он совершенно правильно решил быть художником.

Сюжет подробно излагать не буду. С момента выхода романа прошло приличное количество времени. Есть масса обзоров, рецензий и заметок, где фабула внятно изложена. Достаточно найти замечательную статью Галины Юзефович на «Медузе». У меня лишь несколько впечатлений, которые не дают мне покоя.

Треугольники

Во-первых, в книге очень много любви и страсти. Лирическая составляющая сильна и едва ли не доминирует в романе. Вся первая часть — посвящённая Мише Гвирцману, отчисленному студенту ИФЛИ — это концентрированное размышление о чувствах, выполненное в палитре надвигающейся войны. По сути, мы видим огромное лирическое стихотворение в личине классического повествования. Напряжение в романе нагнетается постепенно, и в первой его части, самой объемной, некоторые светлые пятна ещё случаются. Послевкусие от истории Миши жизнеутверждающее, пусть и с металлическим привкусом. А дальше…

У романа есть неочевидный внутренний сюжет, связанный с адюльтером. Если в первой части герой скорее решает амурные противоречия, выбирая между «апполонийкой» Лией и «дионисийкой» Валей, то во второй части — в истории журналиста Бориса Гордона — всё складывается по-тоталитарному жестоко. И жена и любовница от него страдают. Жена совершает попытку суицида, любовницу ссылают в Котлас. Эта история мастерски нагнетается и решается в безысходной манере. Главный герой теряет своё Я, точнее приобретает новое «сверх-Я». Его больше не интересует людская суета, нравственность и обязательства. Он полностью готов к апокалипсису.

Дмитрий Быков неоднократно в лекциях развивал идею адюльтера, как движущей силы русской истории и литературы. Треугольник — это русское явление, которое в нашей культуре стало чем-то особенным. Это своеобразная метафора революции, причем метафора довольно безысходная. Думаю, не случайно в книге таких адюльтеров целых две штуки.

«Пасхалки» для своих

Второе, что меня порадовало — это узнавание. Я мало припомню книг с такими изысканными отсылками. Ненавижу слово «изысканный», но в данном случае читается «тонкий», «необычный», «небанальный». Вот, например, в первой части Миша влюбляется в Лию зимой на катке. Сразу всплывает в памяти знакомство Левина и Кити. Миша, правда, мало смахивает на Левина, но Лия в одном лице и Кити (внешне) и Анна (внутренне). Решается история в духе советской «Анны Карениной».Никто под поезд не бросается, просто советская Анна уходит в закат с надёжным мужем-пролетарием.

Другая смешная отсылка связана с третьей частью романа — конспирологической сказкой о филологе Крастышевском. В одной сцене герой советует своему знакомому — бывшему врачу, а ныне преуспевающему литератору — сюжет книги. Привожу цитату:

««Как-то один из немногих оставшихся собеседников сказал Крастышевскому: «Думаю написать книгу, которая произвела бы впечатление на…»»

• А на остальных? — тут же спросил Крастышевский.


• Остальные считали бы верхний слой и ничего не поняли. Мне нужно написать сочинение, которое прочли бы все, а по-настоящему понял один.

[...]

• Полагаю, — сказал он с кажущимся равнодушием, — нужно совместить две абсолютно выигрышные стратегии, объединив в одном повествовании «Одиссею» с «Фаустом». Один ирландец так поступил и прославился чрезвычайно.

[...]

• Как полагаете, на какие клавиши следовало бы нажать, чтобы там лучше всего поняли?


• Я же всерьез, — ответил Крастышевский, — Сочетание «Гамлета» с «Фаустом» способно творить чудеса. Плут — для всех, доктор — для адресата. Что до впечатления — думаю, для читателя, которого имеете в виду вы, хорошо бы побольше голого тела…


• Я подумаю, — обещал врач…»

Так Михаил Афанасьевич Булгаков получил замысел «Мастера и Маргариты» по версии Быкова.

Другой забавный момент: возлюбленная Бориса Гордона по имени Аля — «возвращенка» из Парижа. По совместительству, дочь одной известной поэтессы, гонимой в Советском Союзе. Вскоре поэтесса с мужем возвращается. Так в книге появляется Марина Ивановна Цветаева, имя которой, впрочем, не называется.

В компьютерных играх такое называется «пасхалкой». Пасхалок в романе много, и они чрезвычайно любопытны. Любителям лекций Дмитрия Львовича здесь гигантское раздолье для интерпретаций.

Товарищ Сталин может спать

Последнее, о чём хотелось бы сказать — это тематика. Я устал от потока букеровских романов «про товарища Сталина». Мне интерес к этой эпохе всегда казался пошлым и избитым, но у Быкова получилось сделать живую, не тенденциозную вещь. Роман тревожный, эсхатологический, но искренний, не спекулирующий на «выигрышной» «репрессивной» теме. Избитость сеттинга побеждается мастерством писателя, искренностью, глубоким погружением в тему.

На одной из презентаций романа Дмитрий Львович сказал: «Это самая простая моя книга». Тут надо было договорить: «... Потому что самая совершенная». Не думал, что когда-нибудь скажу такое о Быкове, но в тексте нет ничего лишнего, он идеально скомпонован и продуман до мелочей. Мысль не растекается, или растекается только в выгодных автору местах.

Единственный, кто тут растекся мыслью — это я. Пора заканчивать, похоже.

Спасибо всем.