Михаил Виноградов: «Сверхчувствительность Татарстана к теме президентства федеральной элите непонятна»
Рациональных причин для переименования должностей нет — только «желание сделать больно»
«Почти везде, где «Единая Россия» плохо выступила или проиграла, были репрессии против местных элит. ЕР проиграла в Марий Эл, где был арестован глава региона, плохо выступила в Кирове, где арестовали губернатора, в Хабаровске, в той же Якутии, где за плохие итоги прошлых выборов сняли главу республики», — отмечает глава фонда «Петербургская политика» Михаил Виноградов. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал о том, как слово «навсегда» заменило российской элите все скрепы, кому на самом деле выгоден законопроект об обнулении губернаторов, в чем документ развязывает руки федералам, упразднят ли национальные республики и почему Татарстану, возможно, все-таки удастся отстоять свой особый статус.
«Настрой федералов — стабильность кадров в пику казахстанской модели»
— Михаил Юрьевич, авторы конституционной реформы Клишас и Крашенинников внесли в Госдуму новый законопроект — теперь об «обнулении» губернаторов. Многие эксперты считают, что он нацелен исключительно на узкую группу известных тяжеловесов, которых надо куда-то пристраивать после окончания полномочий. А должностей на всех не хватает. Все так просто или за этим стоит нечто большее?
— Судьбы законопроектов в России весьма причудливы, поэтому надо посмотреть и на судьбу этого законопроекта. Ждет ли его эволюция или деградация. Не появятся ли по ходу какие-то неожиданные сюрпризы, как это было с конституционной реформой и темой обнуления президентских сроков. В нынешнем виде, конечно, самая актуальная часть связана с обнулением сроков губернаторов. Хотя формально ничто не мешало региональным властям при возникновении необузданного желания продлить свои полномочия сделать это. Можно было договориться с региональным парламентом, утвердить решение и обеспечить себе дальнейшее правление.
В данном случае это больше техническая процедура, когда нет необходимости в согласовании, и появляется свобода рук. В том числе у федеральной власти. Захотят оставить на своих постах Собянина, Воробьева, Минниханова или кого-то еще, оставят. Про это можно заранее не объявлять, а сделать непосредственно, когда сроки подойдут. С другой стороны, если Собянин, Воробьев, Минниханов и кто-то еще сами захотят остаться, это снизит некое давление на них, снизит ощущение «хромой утки», которая должна либо уйти, либо менять под себя закон. То есть снизится давление возможных соискателей на посты глав регионов, которое было бы логичным при сохранении номинального ограничения в два срока.
— Федеральный центр оставляет себе возможность для маневра: хотят — продлевают полномочия, хотят — нет?
— Именно так. Говорить, что законопроект стабилизирует всех губернаторов, не приходится. Потому что импровизаций по губернаторам через их замены, через аресты по-прежнему случается немало. Если у федеральной власти появились какие-то другие представления о прекрасном в собственном отношении к регионам, то ситуация двойственная. С одной стороны, настрой Москвы на снижение субъектности регионов, конечно, никуда не исчезал. Этот настрой многоспорный, разноречивый, потому что управленчески понятный, но чреват рисками в кризисных ситуациях. С другой стороны, мега-интереса федеральной власти диктовать региональным элитам, как правильно руководить, какие принимать решения, брать на себя ответственность за их экономическую политику, ее результаты я тоже не вижу. Да, существует некоторая суета. И Администрация президента, и правительство в последнее время темой кураторства регионов, федеральных округов, например, занимались. Но в целом настроя брать на себя ответственность при расширении полномочий у федеральной власти по-прежнему нет. Не случайно во время комментариев Кремля о новых коронавирусных ограничениях в условиях четвертой волны федералы продолжают переводить стрелки на регионы и говорить, что им виднее.
— Но властная вертикаль становится еще более жесткой, избавляясь от оставшихся признаков федерализма?
— Российское государственное устройство еще можно было назвать федеративным с большой степенью условности в нулевые годы и десятые. Де-факто Россию сложно назвать полноценной федерацией. Поскольку возможности и субъектность регионов не защищены и периодически пересматриваются. Поэтому в целом на федеральном уровне мы видим отсутствие отторжения перед унификацией. Хотя у экспертов по управлению территориями или историков нет общего мнения, правильна ли такая юридическая модель — абсолютно унифицированной системы. Может быть, лучше, как было в Российской империи XIX века, когда разные территории — от Финляндии до Средней Азии — имели разные возможности, статус, полномочия? И страну это не подтачивало, ее подтачивали внутренние причины. В чем-то отдельная жизнь Финляндии, Польши и Средней Азии даже снимала напряжении в Российской империи, а не генерировала ее.
Сегодня в российской политике существует в целом настрой на упрощение, на снижение субъектности, на минимизацию каких-то субъектов. И регионы тоже попадают под руку. Но это, повторю, не сопровождается готовностью федеральной власти детально разрабатывать, концептуализировать собственные подходы к управлению регионами и тем более брать на себя ответственность за неизбежные в таком случае спорные непопулярные решения. Потому что, естественно, обозначая приоритеты одних регионов, федералы вынуждены кого-то обделять и оставлять на периферии.
— Не получится ли так, что отдельные регионы в результате превратятся в удельные княжества и национальные ханства?
— По факту никаких княжеств и ханств в России нет. Существуют, конечно, споры о том, в каком положении находится Чеченская республика. Но, напомню, что с репрессиями региональных элит сталкивались и национальные республики. На уровне глав регионов это была и Коми, и Марий Эл, и Удмуртия. На уровне бывших губернаторов Карелия, а если брать следующие ступеньки власти — то и другие республики, от Мордовии до Хакасии. С другой стороны, настрой на стабильность кадров, как говорили в брежневские времена, существует.
Да, происходит ротация. И в федеральном правительстве была смена кабинета, и депутаты меняются. Но это не снижает проблемы постепенного старения элит. И федеральных, и региональных. А это неизбежно приводит к желанию особенно ничего не менять.
Хотя не секрет, что часть назначенных губернаторов, особенно не местных, спит и видит, как они выйдут на федеральный трек своей карьеры. В нынешней ситуации, если она будет прочитана как стабильность кадров, несменяемость будет для них по-своему дискомфортной, потому что она затруднит (хотя и не остановит) активность в попытках выстраивания собственных карьерных траекторий. Но настрой федералов — стабильность кадров в пику казахстанской модели, где один и тот же чиновник побудет министром, потом акимом (губернатором), потом еще кем-то. Такой горизонтальной ротации высшего эшелона российской элиты не происходит и, конечно, этого в какой-то мере не хватает.
«Слово „навсегда“ сегодня заменяет все скрепы»
— Станут ли губернаторы еще более лояльны Кремлю, поскольку упрощается процедура их досрочной отставки?
— Процедура отставки не упрощается. Самая простая процедура — через арест — никуда не исчезает. Я бы сказал, что есть проблема преемственности власти в случае арестов глав регионов, которые оказываются без связи и никто ничего не знает. Спонтанные аресты разрушают управление, потому что не происходит элементарной чиновничьей передачи дел. Мы видим, до сих пор, по большому счету, не зализан колоссальный управленческий вакуум в Коми, хотя прошло 6 лет с момента ареста Вячеслава Гайзера и его команды. Куда быть еще лояльнее главам регионов, не очень понятно. В условиях стабильности все плюс-минус лояльны. Другой вопрос, как эти люди поведут себя в условиях гипотетической турбулентности. Особенно люди без большого политического опыта, которых хаотизация может врасплох застать. Их действия могут оказаться иррациональными. Но в целом возможности для нелояльного поведения у глав регионов и без того довольно сильно ограничены. Сказать, что есть проблема региональной фронды было бы большим преувеличением. В последние годы мы про это почти не слышим. Скорее, есть проблема пассивности регионов из-за заниженных ожиданий региональных элит от самих себя.
— А турбулентность вы имеете в виду местную или в рамках большого транзита?
— Турбулентность бывает разная — экономическая, социальная, политическая, элитная. Понятно, что циклы стабильности время от времени сменяются циклами повышения политической, социальной, исторической динамики. Но об этом не принято говорит вслух, потому что считается, что все навсегда. Российская элита очень любит слово «навсегда». Вечное забвение, блокировки и так далее. И этот настрой — президент навсегда и губернаторы навсегда, — даже если он в полной мере не реализуется, является частью общей атмосферы.
— Но есть мнение, что этот законопроект создает страховочные механизмы в том числе для подготовки к транзиту в 2024 или 2030-м году.
— Это приводит обычно к логике, что всегда лучше подстраховаться и никакого транзита не устраивать вообще. Конечно, однажды этот вопрос появится на повестке дня, но сейчас он практически запрещен. Слово «навсегда» сегодня заменяет все скрепы.
С другой стороны, все реформы последних лет, будь то пенсионная, будь конституционная, будь то реновация в Москве, проводились в режиме спецоперации. По сути, заговора. Я думаю, что и транзит в России может быть реализован только в форме заговора. Я имею в виду не антивластный заговор, это может быть и спецоперация самой власти, которая не предполагает прелюдий, преамбул, обозначения собственных намерений и так далее. Поэтому говорить о том, что в большой гостиной есть проект транзита и к нему постепенно готовятся, довольно сложно. Тем более, в условиях табу темы транзита как такового.
— Этот закон после его принятия поможет исключить такие «эксцессы», как были с Фургалом или когда на выборах неожиданно для власти побеждают спойлеры?
— Я бы не сказал, что сохранение нынешних губернаторов навсегда упрощает ситуацию на выборах. Потому что фактор усталости он несменяемости элит присутствует. А поскольку говорить о ротации федеральных элит невозможно и запрещено, то именно ротация региональных элит успешно предъявляется обывателю как свидетельство обновления, того, что существуют хотя бы элементы динамики. Подчеркнутая ориентация на консервацию элит не гарантирует успеха даже в ситуации, если губернаторские выборы будут отменены. А в условиях, когда губернаторские выборы, пусть и секвестированы, но присутствуют, вероятность победы даже не Фургалов, а условных Коноваловых и Сипягиных не снижается.
— То есть, выборы губернаторов могут вообще отменить?
— Если на повестке дня блокировка YouTube — шаг гораздо более опасный и саморазрушительный, чем отмена ротации губернаторов, — то что уж говорить о мелочах в условиях ревизии подхода к публичной политике, который мы видим уже не один год.
Недавно прошли парламентские выборы, их итоги по-разному можно интерпретировать. Но даже если буквально воспринимать официальные итоги выборов как полную симметричность реальности, то «Единая Россия» проиграла 4 региона и 9 региональных столиц — Якутск, Нарьян-Мар, Владивосток, Йошкар-Олу, Омск, Ульяновск, Хабаровск, Сыктывкар, Барнаул. Даже существующая выборная процедура, помноженная на специфику электоральной статистики, не страхует власть полностью от поражений. При том, казалось бы, что КПРФ за первое место в российской политической системе не борется, победу она иногда одерживает. А в трех городах — Копейске, Еманжелинске и Переславле-Залесском — на первом месте оказались эсеры, кампанию которых вообще все считают провальной. Поэтому иногда в условиях не снятой проблемы антирейтинга власти и отдельных персон (она не зашкаливает, но тоже существует), конечно, вариант исхода выборов как подарка самому слабому, при раздражении на действующих глав, не исключен.
— Несмотря на объявленные результаты, власть же наверняка отлично знает свои реальные рейтинги. И это учитывается при написании подобных законов…
— Воспринимаются ли итоги выборов элитой как супердостоверные и отражающие реальность? Возможно, внутри системы тоже нет общего мнения. Но элиты исходят из того, что вопрос о власти в России не решается на выборах. Выборы — это скорее большой социологический опрос, после которого автоматическая передача власти не происходит. Поэтому я бы не сказал, что какой-то страх перед неправильным итогом выборов после самих выборов в Госдуму вырос. Есть элемент девальвации статуса выборов, который происходит не один год и только усиливается с арестом каждого вновь избранного губернатора. Как это было недавно с пензенским главой Белозеровым.
— Раз выборы все больше превращаются в формальность, может быть, их вообще отменить?
— Декоративные процедуры порой живут дольше, чем конкурентные. Поэтому [отменять их] не обязательно. Тем более, что КПРФ, эсеры и все парламентские партии являются вполне системными и управляемыми силами. Поэтому я бы не сказал, что пространство риска в ситуации 2021 года зашкаливает и требует экстренной реакции.
«В самом факте законопроекта может таиться какой-то троянский конь»
— Почему этот законопроект появился сейчас, сразу после выборов в Госдуму, хотя слухи о нем ходили еще летом? Временной фактор имеет значение?
— В условиях той апатии, которая сегодня наблюдается, это можно было двигать и в августе, и в июле, и в ноябре. Возможно, кто-то успел дойти до чьего-то кабинета и законопроект привнести. А дальше посмотрим на реакцию. Она пока вроде бы оживленная, но довольно размазанная. Поскольку все понимают, что в самом факте законопроекта может таиться какой-то троянский конь, который может радикально поменять текущее положение. Если не брать регионы, где у губернаторов близится третий срок, а таких не так много, потому что ротация была довольно большая в предыдущие годы. Но в сегодняшнем виде законопроект скорее оформляет статус-кво, нежели что-то радикально взрывает.
— Могли законопроект внести еще и потому, что в ближайшие годы произойдут какие-то важные реформы, для которых также необходима стабильность в регионах?
— Говорить о том, что есть некий штаб, который готовит проекты непопулярных реформ, о которых экономисты давно говорили и, получив мандат, власть к этому подступается наконец, не приходится. На самом деле настрой «ничего не менять, потому что все только ухудшится», существует в российской власти очень давно. Иногда его удается пробить, как это было с пенсионной реформой. В общем любая реформа, модернизационная логика предполагает ориентацию на более передовой продвинутый пример. А в ситуации, когда Россия позиционирует себя как самая передовая страна (в экономике, в электронных выборах, в интернете, в госуслугах, в геополитике, интерпретации собственной истории и так далее), любая реформа, предлагающая воспроизводство на российской почве другого, более продвинутого опыта, вступает в противоречие с неформальной идеологией, что мы лучше всех.
— Еще говорят, что закон придумали для того, чтобы не заморачиваться на выборах, когда при новых губернаторах нужно торговаться с местными элитами.
— Проблема компромиссов, а значит торга в политике существует всегда. Это не проблема, это и есть суть политики — поиск компромиссов между разными слоями, группами, идеологиями, проектами и так далее. Случается, когда эти компромиссы отторгаются. Но все равно любой приходящей в регионе чиновник имеет либо уже существующую элиту, либо кого-то, кто еще слабее, хуже и неподготовленнее. Понимая, через кого реализуется власть любого главы региона, нельзя не принимать во внимание, что без элит никакой власти вообще не будет. Временами эту ситуацию можно игнорировать и получить свое Коми.
«Усталость от несменяемости существует не только у населения, но и в самих элитах»
— Вы говорите, что элиты живут в категории «навсегда». Но вечность все равно невозможна. О каком периоде консервации системы может идти речь?
— Сила и слабость нынешнего мейнстрима в том, что в настоящий период он в категории «навсегда» — официальная идеология, риторика и так далее. Хотя ни реальная политика, ни история понятия «навсегда» не предполагают. Говорить о каком-то другом горизонте сложно, когда ключевой идеей, неформально транслируемой в государственных медиа, и национальной идеологией является несложный тезис: «власть не отдадим».
— Значит консервация все же навсегда?
— Это подается как национальный идеал. Не сказать, что он единый, потому что усталость от несменяемости существует не только у населения, но и в самих элитах, независимо от взглядов. Чувство усталости — вещь иррациональная. Но в целом настрой на радикальную консервацию (такое парадоксальное понятие) присутствует достаточно давно. Другое дело, что он в полной мере не выдерживается. Потому что, если ничего не меняется, то начинаются выстрелы в ноги типа пенсионной реформы или идеи блокировки YouTube. Российская элита настолько привыкла быть радикальной (в риторике, на международной арене и так далее), что стерильный консервативный проект она реализовать не в состоянии.
— Думаете, все-таки дойдут до блокировки YouTube?
— Не хотелось бы. Это будет, конечно, суперархаичный шаг. Потому что объяснить любому ребенку, начиная с 2-х лет, привыкшему пользоваться YouTube на телефоне, на смарт-ТВ, где ему теперь смотреть мультфильм «Три кота» бесплатно? Интересно представить, как российские власти будут объяснять это, учитывая, что встречи российского руководства с молодежью в последние годы проходят и без того не в условиях зашкаливающей химии.
— А тренд на ослабление региональной идентичности будет еще более мощным?
— Региональной субъектности скорее. Что касается идентичности, она в большей степени носит не региональный, а местный характер. Городская и территориальная идентичность выше идентичности региональной. Есть немало мест, где нет полноценной региональной идентичности, а есть идентификация со своей территорией, со своим городом. Опыт России и Советского Союза нам показывает, что всплеск местной идентичности прошел в условиях ощущения конца большого проекта. И наоборот, когда есть желание прислониться к чему-то большому, к какому-то великому проекту, идентичность либо ослабляется, либо репрессируется. Можно вспомнить, например, репрессии в отношении советской школы краеведения в 20-30 годы. Интрига идентичности, скорее, связана с состоянием общества, будет ли оно ощущать подъем большого проекта или приближение к его тупику. В последнем случае естественнее запрос на идентичность местную, когда на общефедеральном уровне происходит что-то не так в представлении обывателей.
— Законопроект вносит коррективы в эти материи?
— Скорее нет. Потому что он консервирует ситуацию. Во-вторых, он почти не касается жизни обывателей. Является ли он индикатором общей унитаризации, которая может оказаться контрпродуктивной? Является. Но драйвером унитаризации он пока не становится.
«Какой собственно бонус за счет упразднения поста президента Татарстана получает Кремль, непонятно»
— В Татарстане законопроект воспринимается болезненно, так как в нем прописано, что руководители субъектов должны называться единообразно — главами регионов. Заберут ли у Минниханов должность президента?
— Сверхчуствительность Татарстана к теме президентства федеральной элите не вполне понятна. С другой стороны, репутация у республики особая, плохо Татарстану не сделают. И рост лоббистского потенциала республики, который мы видим в последние годы, с приходом того же Марата Хуснуллина в правительство и так далее, никто не отменял. Предыдущие войны с Татарстаном кончались ничем. Притом какой, собственно, бонус за счет упразднения поста президента Татарстана получает Кремль, мне непонятно. Кроме символического. Что федеральная власть выигрывает от этой сугубо символической победы, ничего радикально не меняющей? Овчинка не стоит выделки. Не стоит нервировать такую витринную, успешную республику, для которой в силу непонятных федералам причин тема президента чувствительна. Этот вопрос имеет право на существование, тем более, что господин Путин время от времени высказывался: как татары хотят, пусть так и будет.
Конечно, есть тревожность любых переназываний. А переименование губернатора в главу региона в других территориях чувствительно? Или нет? Тоже не вполне понятно. Реанимация из какого-то нафталинного прошлого слова «губернатор» в 90-е годы тоже выглядела в свое время достаточно странно. Еще в регионах у нас есть областные думы и есть Законодательные собрания. Что круче звучит? По этому поводу тоже нет общего мнения. Есть субъектные регионы, где парламенты сильные и которые настаивают на том, что у них должна быть своя Дума, а есть регионы с сильным парламентом, которым, наоборот, слова «Дума» кажется чем-то апатичным, а в Законодательном собрании видят большую энергетику и претензию на субъектность.
Я бы не сказал, что название должностей здесь главное. Особенно в России, где название должности является одной из составляющих ее веса. Фактор персон в общем контексте подчас не менее значим, чем название должности.
— Если брать друзей Путина, так и есть. Но для Татарстана название должности президента важно. Могут ли для татар все-таки сделать исключение?
— Безусловно, лоббистский потенциал Татарстана достаточно велик для того, чтобы допускать такую возможность. С другой стороны, в условиях, когда в политике стало принято делать больно (оппозиции, протесту, СМИ, НКО), желание сделать больно и регионам эмоционально тоже логично. Иногда это такая форма самоутверждения для тех, кто предлагает делать больно. Рациональных мотивов в пользу переименования и изменения существующей системы в Татарстане нет. Но кто в таких больших вещах ориентируется на рациональные мотивы? В некоторых случаях рациональные мотивы могут тормознуть какую-то иррациональную идею. А в целом сама идея такой унификации структур управления регионами лишь кажется рациональной. Против нее существует достаточно серьезная историческая управленческая традиция.
«Почти везде, где „Единая Россия“ плохо выступила или проиграла, были репрессии против местных элит»
— Слово «губернатор» вообще канет в лету? И на неформальном уровне, в СМИ?
— Если субъектность у региона есть, то не так важно, как кто называется. Язык отражает реальность. Если не будет Роскомнадзор блокировать слово «губернатор», наверное, в обиходе оно останется. Если это будет выражать наличие в системе внешне единоличной власти. Хотя мы понимаем, что власть в регионах не столь единолична, и там слишком много федеральных институтов, которые не делают губернаторов полновластной фигурой.
— Собянина тоже будут именовать главой региона вместо мэра?
— У нас уже 30 лет глава Москвы называется мэром, а глава Петербурга губернатором. И в принципе несложно это не замечать. Это не требует усилий.
— И все-таки Собянина, Минниханова, Воробьева, Кадырова называют главными бенефициарами этого законопроекта. Хотя в каждом случае есть нюансы. Допустим, Воробьева можно было отправить на Москву. Собянин метил в премьеры, но там прочны позиции Мишустина. Неслучайно появлялись вбросы об объединении Москвы и Подмосковья. Для Минниханова тоже рассматривалась карьера в правительстве. А вот представить перемещение Кадырова из Чечни сложно. Насколько их судьбы имеют значение в контексте этой реформы?
— Мне кажется, что у этого законопроекта в его нынешнем виде, если ничего не поменяется, в принципе бенефициаров нет. Не сказать, что кого-то принципиально усилят. В рамках применения это может снизить давление на Собянина или Воробьева с точки зрения решения проблемы «хромой утки». А может и, наоборот, обрезать им крылья в случае, если у них были дальнейшие кадровые планы. Но в нынешнем виде, повторю, я бенефициаров не вижу. Может быть, появятся какие-то сюрпризы по ходу доработки законопроекта. Или он вообще потеряется. Так тоже случалось.
— Но вопрос перемещения этих фигур теперь закрыт? Тот же Собянин в мэрах навсегда? Или он может перемещаться в системе власти и участвовать в транзите?
— В открытых системах вопрос о власти решается на выборах.
В закрытых системах вопрос о власти решается ежедневно. В условиях возможности спонтанных действий, спецопераций, заговоров, возглавляемых первыми лицами государства, естественно, закон никого ни в чем не ограничивает. Свободу маневра от центральной власти он фиксирует или расширяет. Законопроект в том виде, в котором есть, никаких особых гарантий не дает. Есть потенциал технического облегчения. Если Собянин или Воробьев считают проблемой, что уже все прикидывают, кто будет следующим главой, наверное, им это придаст уверенности. Хотя в существующих реалиях региональный парламент может собраться и поменять закон для того, чтобы губернатор баллотировался на третий срок, за одну ночь.
— А могут ли со временем ликвидировать деление на национальные республики?
— Это вопрос масштаба неврозов. Является ли сегодняшняя национальная схема искусственной? Во многих регионах — конечно. Во многих регионах доминирует русское население, например. И не везде эта схема выглядит рациональной и комфортной для тех же местных русских. Но есть парадокс. Россия говорит о том, что она все сильнее, сильнее и сильнее. При этом есть потребность говорить о возможных заговорах, цветных революциях и других сценариях разлома и деструкциях. Если этот невроз про деструкцию может быть, всегда легко прийти в высший кабинет и сказать, что СССР распался потому, что в нем были национальные деления, а не потому что там была масса не устраненных узких противоречий и общий тупик проекта. И сказать, что беды именно в этом. Многие и живут тем, что придумывают общие угрозы, а потом с ними героически борются. Рациональных оснований для отказа от национального деления, скорее, нет. Но торговля политическими страхами — часть политической реальности любой страны в любую эпоху.
— Если говорить про страхи, то опять обсуждают, что национальные республики продолжают считать себя отдельными государствами, что они могут со временем выйти из федерации. Вспоминают и про то, что Татарстан в девяностые экспериментировал с собственной валютой и прочее. Так что же, даже крепко сидящих сегодня глав регионов могут легко отправить в отставку и наложить запрет баллотироваться 5 лет?
— Конечно, никто не застрахован. И оплоты системы оказывались под ударом. Недооценка масштаба разрушения от таких импровизаций тоже проблема, мы говорили об этом. Мы видим, например, что почти везде, где «Единая Россия» плохо выступила или проиграла, были репрессии против местных элит. Она проиграла в Марий Эл, где был арестован глава региона, она плохо выступила в Кирове, где был арестован губернатор, в Хабаровске, само собой. В той же Якутии, где за плохие итоги прошлых выборов сняли главу республики. Поэтому такой феномен происходит. Но тут есть некий более общий тренд. Сегодня в мейнстриме российской повестки есть два ключевых слова: «прошлое» и «вечность». С одной стороны — борьба за присвоение существующей элиты всех реальных и мнимых достижений прошлого и недопустимость критики этого. С другой стороны — образ будущего как демонстрация вечности в существующей сегодня конструкции. Конструкции идеологии, картины мира и так далее.
Но концентрация на двух вещах — прошлом и вечности — обесценивает настоящее. Любая элита, как и большинство населения страны, живет настоящим. В любых уходах в темы прошлого и вечности всегда есть риск того, что интерес к настоящему и его ценности, мягко говоря, утрачены. Понятно, что чем острее ты меняешь существующую устоявшуюся конструкцию, тем меньше гарантий у участников новой конструкции, что их не кинут. Как говорит Дон Аминадо, из двух заключающих пари рискуют оба. Один, что он проиграет, другой — что ему не заплатят.