Доцифровая эпоха (реквием по поэту Сергею)
Халды-балды! Поедем в Алма-Ату…
О.Э.Мандельштам
Мне не раз при общении с ним казалось, что он прирожденный тенгрианец, то есть человек, живущий в постоянном присутствии великого космоса, который он ощущал своим домом. Космополит по духу, он хорошо чувствовал себя на окраинах советской империи, ибо здесь было больше свежего воздуха.
Он не раз приезжал в наши степи, в Алма-Ату. Приезжал выступать. Был руководителем семинара на одном из Всесоюзных фестивалей молодой поэзии в 1987 году. Тогда он познакомился с Олжасом Сулейменовым, русскоязычным поэтом-кыпчаком. Я помню, как они вместе с Юрием Поляковым – тогда еще относительно молодые – вошли в кабинет Олжаса Омаровича. Помню сердечную беседу, которая состоялась в тот день между поэтами-москвичами и нашим мощным национальным поэтом. В 2001-м Сергей прилетел на мое пятидесятилетие, а потом в 2011-м на шестидесятилетие своего собрата по жизни и стихам. А вот в 2021-м – Увы…
Может быть, поэтому отчаянная фраза Осипа Мандельштама «Халды-балды! Поедем в Алма-Ату…» служила для него и многих моих московских друзей своеобразным паролем при встрече.
Однажды, под южными звездами ночного Тараза, речь зашла о предках и далеком прошлом, о Тенгри, Тибете, монголах-чингизидах, древних армянах-монахах, которые основали монастырь на берегу Иссык-Куля, и далее шли на восток – в Каракорум… Вот так, слово за слово, обнаружилось, что этимологические корни имени-фамилии Мнацак уходили в древнеиндийский санскрит, а в Матенадаране хранятся древние псалмы, написанные на кипчакском языке буквами алфавита великого Месропа Маштоца. И спустя годы я воочию убедился в этом, побывав на исторической родине моего московского друга, собрата по поэзии, коренного москвича Сергея Миграновича Мнацаканяна. Из истории известно, что еще в XIII веке Гетум I, властитель Малой Армении и Киликилии, отправился в Каракорум ко двору верховного хана монголов – Мангу, повторив путешествие своего брата Смбата, который был военачальником и летописцем. Гетум бывал и за Доном, где княжил Сартак, сын Батыев. Из столицы Золотой Орды Сарая, что находилась в низовьях Волги, Гетум со свитой и сопровождавшим его армянским епископом двинулся к устью большой реки Яик, впадающей в Каспий. Как утверждает Сергей Марков, поэт, ппрозаик и историк, чьим изысканиям можно верить в силу его исследовательской добросовестности, Гетум вышел к Аральскому морю, а затем миновал Каратау, Чу, а дальше дорога в Каракорум вела через озеро Алаколь и Черный Иртыш.
Оставив за собой земли Чагатайского улуса, пройдя владения найманов, киликийские конники во главе с Гетумом вышли на просторы Монголии. Так завершилось это долгое путешествие в Центральную Азию. В своих записках Гильом Рубрук, посол Людовика IX, обмолвился, что Гетум в августе 1254 года встретился с Сартаком, ехавшим ко двору Мангу. Отсюда можно предположить, что сын Батыя и Гетум прибыли в Каракорум вместе. Хан Мангу с большим почетом принял Гетума и его свиту. Летопись утверждает, что Гетум убедил великого хана Мангу креститься. Для этого Гетум и привез с собой епископа. Если верить такому малоизвестному факту переплетения судеб всех наших евразийских народов, армянский духовник крестил всю семью монгольского императора. Известно, что дочь Сартака к тому времени вышла замуж за русского князя Ростовского Глеба Васильевича и приняла русское имя. Молва приписывает принятие крещения и самому Сартаку. Гетум, находясь в Каракоруме, общался с буддистами из Индии, узнал от них о верованиях восточных народов, о боге Майтрейя, где жрецы облачены в желтые одежды Тибета.
Рассказ Гетума обо всем этом попал в «Историю монголов» инока Магакии Апеги. А через год Гетум I возвратился в родную Киликию. И путь его домой лежал через западный Китай, Ташкент, Отрар, Тараз, где, спустя вечность, оказались и мы с Сергеем, два поэта из разных народов, пишущих на русском языке, конца века двадцатого и начала века двадцать первого. Может быть, я слишком ухожу в древность, но для меня, поэта-чингизида, все это чертовски интересно. Как сказал поэт всех времен и народов Александр Сергеевич Пушкин: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие. Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца».
Мы и гордимся. И поэту Сергею Мнацаканяну было, что сказать и что показать уже не только «читателям газет» (М.Цветаева), но и интернет-аудитории. Одно то, что во многом благодаря его усилиям на целое десятилетие возродился московский «День поэзии», вызывает чувство искреннего восхищения. «Менделеевым русской и советской поэзии» назвал его прекрасный критик и литературовед Станислав Лесневский во время нашего совместного общения на Высших литературных курсах, имея в виду его огромное знание чужих стихов и понимание того, что поэзия – это тоже своеобразная система отсчета душевных элементов жизни. Мы иногда шутим с ним, находя в наших именах-фамилиях братский слог «ян». А если серьезно, по большому счету Поэзии, то приведу сердечные слова нашего старшего товарища по поэтическим вечерам Москвы и Алма-Аты: «Поэт начинается с имени. В случае с Мнацаканяном это особенно. Прислушайтесь, как цокает музыка в нем. Мы познакомились с Сергеем в декабре 1969 года, и тогда я услышал это впервые – и в судьбе поэта, и в его стихах. Зимой 2003 года у меня остается то же самое чувство. Андрей Вознесенский».
Слова Андрея Вознесенского говорят о его глубоком интересе к Сергею. Он не забыл даже декабрь 1969 года – время знакомства. И это не случайно. По мнению многих, и в данном случае, конечно, по моему мнению, Сергей Мнацаканян – выдающийся поэт. Я без колебаний готов включить его как минимум в первую десятку современных поэтов мира!
Это его мир, это его Москва, в которой поэт прожил всю жизнь, но не заблудился, а вышел на свою тропу, как выходят на след степные волки или продираются сквозь чащу могучие лоси в чащах Восточного Казахстана.
Москва – город непостигнутых пространств. В ней легко затеряться, не найдя себя в круговороте бытия, не найдя свою тропу жизни, чтобы проложить в ней и свою поэтическую тропу – «от Москвы до самых до окраин». Коренному москвичу, российскому поэту Сергею Мнацаканяну «удалось» не потеряться в мире – реальном и поэтическом – ирреальном. От первой московской книжки стихов «Станционная ветка» – до десятка томов изданного и пока еще не изданного… Все это можно назвать «Избранным» поэта. Но уберем кавычки и получается, что поэт Сергей Мнацаканян избран поэтической аудиторией мира!
Мне самому довелось поучаствовать в пропаганде, говоря по-сегодняшнему, в пиаре этих великолепных, насыщенных правдой жизни мемуаров, в которых благодаря своей памяти и таланту Сергей вызвал из прошлого и словно бы оживил десятки и десятки знаменитых и малоизвестных судеб, лиц, событий, столкновений и пересечений литературной жизни последнего тридцатилетия ХХ века, включая и начало нового столетия. Происходило это при самых различных обстоятельствах. Так, например, в Казани на Фестивале, посвященном памяти Василия Аксенова, я оставил первый том «Ретромана» в Музее Вас. Аксенова. Это было оправдано еще и потому, что Сергей и прославленный прозаик были знакомы с начала 70-х годов. Произошло это при весьма праздничном подъеме и застолье с прекрасными друзьями – участниками этих памятных встреч. На Международной встрече писателей в Тбилиси я прочитал во время своего выступления целую главу из второго тома – воспоминания Сергея Мнацаканяна, посвященные его давнишнему товарищу Равилю Бухараеву, который скоропостижно ушел из жизни на 61-м году жизни. Еще один экземпляр я оставил на память в культурном Центре Казантипа на поэтическом фестивале, благо автор щедро снабжает меня своими мемуарами взамен случайно утерянных и намеренно подаренных. Сергей всегда щедро дарил свои книги друзьям, коллегам и даже незнакомым почитателям его творчества. На редкость цепкая память Мнацаканяна казалась неисчерпаемой. И это неудивительно: такой яркой, богатой на встречи и события была жизнь поэта.
От «Станционной ветки», проложенной на одной из поэтически узловых станций Москвы (как здесь не вспомнить и Центральный дом культуры железнодорожников, где собиралось когда-то знаменитое литобъединение «Магистраль». Его вел Григорий Левин, именно здесь начинались пути-судьбы молодых когда-то поэтов Москвы, а среди них Александр Аронов, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава и много других знаменитых имен), отсюда началось и поэтическое кочевье поэта Сергея Мнацаканяна. И не случайно, что присказка-заклинание «Халды-балды! Поедем в Алма-Ату…» Осипа Эмильевича всегда присутствует при наших встречах во времени и пространстве поэтического бытия.
Бахытжан КАНАПЬЯНОВ, Алма-Ата
* * *
Сергею Мнацаканяну
На горной дороге в тумане,
На горной дороге в снегу,
Как будто бы мелочь в кармане,
Случайно найду я строку.
И, вторя, ей горная речка
Веселую пару найдет
У мостика возле местечка,
Где речка дает поворот.
Строфою рождается образ
И птицею бьется в строфе.
И эта вся горная область
Поэзией выйдет к тропе.
И – облаком дышит в долине,
Где к осени греет костер.
И – холодом веет к вершине,
Где беркут крыла распростер.
На горной дороге в тумане,
На горной дороге в снегу
Нас мир окружающий манит
И следом рождает строку.
А я ничего не умею,
А я ничего не хочу.
А я перед этим немею
И не зажигаю свечу.
Я просто пишу стенограмму,
И авторство мне ни к чему,
Но путь мой к небесному храму
Не повторить никому.
* * *
Дорога горная в тумане,
Где видимость как в полусне,
Мифической тягою манит,
Не оставляя в стороне.
И где-то на каком-то склоне
Цепь времени качнулась вспять.
И все переменилось в корне,
Что разумом мне не понять.
И хроника прошедшей жизни
Бег обрывает у моста.
И мой двойник меняет линзы,
Воспринимая роль с листа
Мои воспринял он ошибки,
Мои воспринял он мечты.
И беззаботной нет улыбки,
Одна усмешка суеты.
А мой двойник из-за тумана
Почти не виден в час ночной.
Невидимая ноет рана
И не проходит стороной.
А мой двойник садится где-то
В автомобиль, что не заглох,
Как будто ангел с того света,
Чтобы застать меня врасплох.
Мы с ним подружимся, однако,
Преодолеем перевал.
Не у дорожного ли знака
Его впервые я признал?..
На повороте разминемся,
При встрече фарами мигнем.
Во всем без спора разберемся,
Друг друга молча мы поймем.
Открою дверцу у оврага
И закурю в неясный час.
Туманом влажная бумага
Скрывает важный в ней указ.
А у меня права иные,
Мои права увез двойник.
Дни за туманом снеговые
Раскроют ветром мой дневник.