Уроки нищего старца: как жить и за что умирать
Тогда же, в 1929 г., в Туркестане мне был преподан Памятный для меня урок о молитве с поклонами. Жил в городе один старец, звали его Сергий. Был он нищий, побирался. В храме становился у порога и принимал милостыню. Как-то зимою на день свт. Василия Великого отец (именинник!) пригласил его после обедни «на чашку чая».
Помню, я прибежал из храма иззябшим и стал у печки греться. Мама суетилась у плиты с варевом и чаем… Входит старец, перекрестился, поздравил нас с праздником. Мама усадила его на табурет около печки. Старец стал меня расспрашивать: сколько лет? Учусь ли? Читаю ли Евангелие? Делаю ли поклоны на молитве?
Услышав от меня отрицательный ответ на последний вопрос, стал ласково журить: «Дурашка ты, дурашка! Знаешь, что стоит в очах Божиих один твой земной поклон? Мне, старику, надо сотню сделать их, ох, как трудно делать! По сравнению с твоим одним поклоном они будут менее угодны пред Богом. А ты, дурачок, вот такого-то, ценного на молитве поклона и не делаешь… Негоже, негоже! Надо, чтоб не только язык проговаривал молитву, но чтоб в ней и все тело твое участвовало — поклонялось Богу. Тебе ведь не трудно сделать поклон, не то, что мне, старику. Так что ты, Миша, впредь не будь дурачком и молись с поклонами… Будешь?».
Мне было стыдно такое выслушивать от старца. И молча, ему в ответ, только утвердительно кивнул головой. Когда из храма пришел отец, и все мы расселись за столом, опять возобновился разговор о поклонах на молитве. Отец меня защищал перед старцем, что-де я во время Литургии становлюсь на колени; но старец не унимался и все твердил мне: «Впредь не будь дурачком, но всегда сочетай свою языковую молитву с поклонами».
Летом с мамой ходили раза два или три в город (в шести км от станции) к старцу Сергию. Он радостно принимал нас. С сияющим лицом, много всегда говорил с нами; шутил и подсмеивался над обыкновением нашим есть горячую пищу и пить горячий чай… У него в халупке глинобитной (бывший курятник!), размером чуть больше половины купе пассажирского вагона, не было ничего ни для отопления, ни для приготовления пищи.
В углу у самой двери, на земляном полу, стояло ведро с водою, покрытое фанерой; на нем — кружка для питья. На единственном табурете около крошечного окна (0,2 х 0,3 м) лежал кусок хлеба, яблоко и нож. Топчан застлан был стеганым (рваным и засаленным) одеялом. В изголовье — свернутая шубейка вместо подушки; на ней 2–3 книжки: Евангелие, Псалтирь — он называл, а что еще — не помню.
Однажды старец снял с угольника образ Божией Матери Казанской (то был, по-видимому, запрестольный образ, носимый на палке при крестных ходах); показав нам, дал приложиться, а затем повернул к нам тыльную сторону. На ней был наклеен литографический красочный портрет последнего императора России († 17.VII.1918). И запел: «Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы христианам на сопротивныя даруя и Крестом Твоим сохраняя нас от безбожных и злых».
Изумленные, мы молчали. Старец, смеясь, говорил, что в ноябре пройдет по городской площади с этими образами и пропоет «Спаси, Господи…» столько раз, сколько успеет, пока не заберут… В ноябре меня уже не было в Туркестане, но мама рассказывала, что старец осуществил задуманное и прямо с площади был взят в ГПУ, где и исчез навсегда…
Воспоминания: первые сорок лет моей жизни — протоиерей Михаил Труханов