Кафедра прикладного героизма
В Музее Арктики и Антарктики, что в Петербурге, есть два самых дорогих моему сердцу экспоната. Первый – это деревянные сани Роберта Скотта, на которых этот несчастный англичанин так трагически покорил Южный полюс Земли. И второй – пожелтевшая рукодельная газета под названием «Не сдадимся!». Ее в арктическую стужу клеили из бумажных лоскутков и вручную расписывали участники драматической челюскинской эпопеи. Оба раритета хотя и не самые броские в богатой экспозиции музея, однако, как мне кажется, наиболее символичные. В чем-то, можно сказать, даже – родственные. А именно: в явлении могучего качества человеческого духа и воли – умении побеждать собственные поражения. Превращая оплакивание связанных с ними утрат в слезы умиления и надежды. Делая фиаско триумфом. Отступление – штурмом. Гимном всесилию слабых физически, но сильных духом людей.
Так бывает: чем знаменитей человек, тем ты меньше о нем знаешь. Растиражированный внешний облик заслоняет внутреннюю суть. Бесконечное говорение о подвигах и свершениях не дает возможности уяснить самые простые побудительные мотивы. Информационный шум то и дело «фонит» и надежно отгораживает от распознавания тихих истин. Совсем плохо, когда знаменитый герой наделен еще и харизматической внешностью. Скажем – диких размеров и вида дворницкой бородой, что так не вяжется с обликом башковитого математика, маститого академика, послушного партийца, усердного чиновника, лихого альпиниста, зажигательного пропагандиста, отчаянного покорителя рук и сердец окружающих дам.
Отто Юльевич Шмидт был всем, чем мог быть в ту пору настоящий герой своего времени. Своей страны. С насквозь русским менталитетом, несмотря на нерусские корни. Усердный отличник за партой гимназии и университета с невероятно буйным рвением в самых отчаянных и рисковых деяниях. Способный на фундаментальные открытия в той же высшей математике и сумевший способности эти укротить в угоду юношеской жажде приключений и поиску яркого и шумного героизма. Мужественный и сильный. Заботливый и прямой. Решительный до авантюрности. Смелый до крайности. Способный увлечься и увлечь за собой сколько угодно последователей, отгородив себя и других от реалий, если эти реалии, хоть на шаг отдаляют его от заветной цели.
Когда я смотрю старые фото и хронику 30-х годов с участием Отто Юльевича Шмидта, то всякий раз ловлю себя на мысли: а не две ли разные страны были в ту пору на территории СССР? Одна – со стотысячными толпами ликующих москвичей или ленинградцев, бурно приветствующих отважных героев-челюскинцев с их одухотворенным могучим бородатым вождем во главе. Другая – с еще более многочисленными толпами граждан в земельного цвета ГУЛАГовских робах на вырост. Шмидт побеждал и геройствовал там и тогда, где и когда стонали под игом тирана его соотечественники. Но стал ли он от этого меньшим героем, чем мы его привыкли считать? Думаю – нет. Блеск его орденов Ленина и одной из первых Звезд Героя страны не тускнеет.
Академик Лузин, с которым талантливому математику Шмидту приходилось не раз накоротке общаться, горько сетовал, что общественный темперамент разработчика теории групп и основателя кафедры высшей алгебры МГУ погубил в Шмидте выдающегося ученого. Оставив, очевидно, от него лишь «обычного» героя. Стоит ли одно другого – как знать…
Героизм, как известно, всегда требует жертв. Причем, нередко еще – и от окружающих. От того же, скажем, академика, Лузина, испытавшего лично на себе дуновение непререкаемого абсолютизма геройского образа Шмидта. Тому, сразу после его челюскинского триумфа с опрометчиво загнанным во льды и затопленном новеньким, оплаченным валютой, датским кораблем, партия поручила ответственное дело выявления вредителей в недрах Академии Наук СССР.
И здесь Отто Юльевич не изменил своей решительности и партийной выучке, дав полный ход разоблачительной компании крупнейшего советского математика. От маячивших перед ним репрессий Лузина смогло спасти лишь заступничество академиков Крылова и Капицы. Не будь их – имя Шмидта пришлось бы вписывать в предисловие истории инициаторов сталинских репрессий. А после, возможно – и их жертв. Когда, по одной из версий, его до поры верный ученик и находчивый выдвиженец Иван Папанин, потеснил своего великого учителя из кресла начальника Севморпути, дав тем самым отмашку на начало опалы академика-первопроходца. Та закончилась, как известно, триумфом – разработанной на нечаянно обретенном досуге выдающейся теории эволюции Солнечной системы. Но это будет потом...
Шмидт имел прикосновение ко всему мало-мальски символично советскому: от первых продуктовых карточек – до покорителей неприступных для всех людей Земли (за исключением советских граждан) вершин. Бросив летом 1917 года пресную математику, он устремляется из Киева в бурный Петроград – «делать лучшую жизнь». В беременной революцией столице находит применение своему недюженному темпераменту – изобретает и продвигает способ избавления от надвигающегося голода – продовольственные карточки.
Поочередно Шмидт меняет один министерский кабинет за другим. То он в недрах Норкомпрода. То – на ниве просвещения. То выступает с докладами о совершенствовании денежного обращения в стране. Успевает поспорить с Крупской и получить нагоняй от Ленина. Переквалифицируется в издателя. Берет на себя смелость отвечать за все государственное книгопечатание в стране. А после – за главную энциклопедию Союза.
«Между делом» успевает «сбегать» с в компании с немецкими альпинистами на Памир. Побродить по леднику Федченко. Вспомнить уроки альпинизма, что брал когда-то в Германии. Первым в Советах покорить шеститысячник. Вдоволь и часто без особого смысла нарисковаться и повисеть на альпинистских веревках над остриями опасных скал. Ценой всему – неукротимый научный интерес, плюс «госзаказ» на закрепление советского суверенитета на безжизненные студеные вершины.
Едва успев спуститься с гор, Шмидт основывает кафедру высшей алгебры в МГУ. История умалчивает, сколько раз за все ее существование Отто Юльевич успел провести заседания ее ученого совета. Ибо то и дело был увлекаем великими географическими свершениями. Очередным и самым грандиозным стала Арктическая одиссея ученого в конце 20-х – начале 30-х годов. Сначала – на корабле «Седов» к северным островам. Опять же – с пограничной миссией: обогнать норвежцев и всех остальных в закреплении суверенитета над торчащими из ледяной купели сотнями необъятных каменных глыб. Вроде мертвой и не для чего непригодной Земли Франца-Иосифа и им подобных.
Затем – вдоль всего северного побережья страны – искать возможность вплавь, сквозь льды добраться из одной морской окраины страны до противоположной. В истории эта идея получила название - прокладки Северного морского пути. В самых же сокровенных советских святцах нареклась героической эпопеей челюскинцев. В действительности же – не только героической, но еще и изрядно авантюрной. Поскольку подогреваема была избытком чаяний о демонстрации непобедимости советского строя и неукротимости духа коммунистических идей. Ими решено было окольцевать Арктику как можно ближе к полюсу. Даже без наличия достаточных для того технических средств. Только, главным образом, на волне энтузиазма.
Илья Сельвинский, влившийся в шмидтовскую команду, окрыленно выстукивал из охваченной арктической стужей каюты новенького ледокола «Челюскин» горячие строки своей знаменитой «Арктики»:
Так возникал плавучий материк,
Исканий драматическая повесть.
За этим небом нелюдим и дик,
Пришельцев хищно поджидает полюс.
Столетний свист пурги его занес.
Он спал века, не ведая помехи.
Там даль окончилась и только нос
Полярной точкою чернелся в мехе.
Но чей-то дух без голоса и крыл
Воцарствовал, невидимо нагрянув,
И навсегда чудовище накрыл
Железной клеткою меридианов.
Тогда-то полюс потерял покой…
Он поднялся из лежки из берложьей,
Разбуженный пытливостью людской,
Еще не схвачен, но уже обложен.
Но, не желая выйти напоказ,
А подползая, крадучись и прячась,
Полярное обходит нашу зрячесть
И козни замышляет против нас...
Дефицит технической зрячести и оснащенности многих арктических предприятий Шмидта с лихвой покрывался профицитом героизма и энтузиазмом участвующих в его бесконечных подвигах людей. Что, впрочем, считалось вполне достаточным для оправдания и прославления уникальности феномена главного полярника страны.
Мне приходит на память пятилетней давности командировка на питерский Балтзавод, на вервях которого в ту пору заканчивали сборку нового ледокола «Арктика». Назвать эту махину кораблем было сложно. Плавучая гора с двумя ядерными реакторами в утробе. Мощностью в полсотни раз больше той, с помощью которой Шмидт самонадеянно пытался прорубить во льдах маршрут северной морской дороги. Запомнилось только что слышанное выступление одного из руководителей РКК «Энергия», рассказывающего о перспективах решения важнейшей космической задачи – сооружении новой орбитальной станции с революционно новой ориентацией орбиты – с неизменным заходом в северные широты земли. Дабы, надежно отслеживать навигационную ситуацию вдоль наших северных берегов Ледовитого океана.
Отто Юльевич Шмидт, конечно, не предполагал, что для удачного завершения его героических арктических вылазок, т. е. – надежной прокладки Северного морского пути – не хватало довольно существенных «малостей». Скажем – открытия и использования ядерной энергии. Или – выхода человека за пределы земного притяжения. Все, по мысли полярного героя, должны были решить голый героизм и бесконечное упорство. Может быть даже – святая вера в коммунизм. И всем этим ограниченным по масштабам, но безграничным по крепости потенциалом Шмидт умел распоряжаться на редкость умело и ярко. Воспламеняя отчаянным энтузиазмом и преданностью делу все вокруг. Рискуя подчас и самому бесстрашно сгореть в обжигающих собственной страстью деяниях великого первопроходца.
Алексей МЕЛЬНИКОВ, г. Калуга