Истории от Олеся Бузины. Лето безвластия 1917-го
Начало конца. Типичный снимок 1917 года - орлы на касках закрашены, некоторые уже поснимали погоны
90 лет назад ситуация в бывшей Российской империи очень напоминала нынешнюю украинскую. Никто бы не взялся ответить, кто правит страной: правительство или советы? Кто командует армией: офицеры или солдатские комитеты? И, наконец, что ждет всех в будущем? Тем не менее, каждому тогда, как и сейчас, приходилось делать свой выбор.
Служил летом 1917 года в русской армии молодой 28-летний штабс-капитан Петр Панченко родом из Харьковской губернии. По нынешней терминологии – украинец. А по тогдашней – малоросс. Появился он на свет в простой крестьянской семье. Пределом его мечтаний было стать землемером – очень уважаемым человеком на селе. Даже успел окончить Полтавское землемерное училище. А потом знания, полученные там, пригодились ему во время Первой мировой. Царское правительство не разбрасывалось образованными людьми, сдавшими экзамены по математике и топографии. Поэтому Панченко попал не в обычную пехотную школу прапорщиков, а в Одесское артиллерийское училище. И легли на его плечи широкие золотые погоны с алым просветом, четырьмя серебряными звездочками и перекрещенными пушками.
Вот эта штука с кистью на конце и есть тот самый загадочный темляк!
Накануне превращения. Служил Панченко хорошо. В тяжелом артиллерийском дивизионе. Был сдержан, умен и втайне чуть ироничен. Когда началась февральская революция, штабс-капитану она очень не понравилась. Он был за порядок и твердую власть. А вокруг теперь стояли бардак и шатание. Агитаторы от разных партий наперегонки выкрикивали революционные лозунги, а солдаты отказывались воевать. Следовательно, это была революция и против него – дореволюционного офицера.
Но если бы штабс-капитану в июне 1917 года сказали, что всего через несколько лет он станет украинским советским писателем, а потом даже официальным классиком, которого проходят по школьной программе, он бы очень удивился. Между тем, именно так и случится, когда он отбросит из своей фамилии четыре последние буквы и подпишется Петро Панч.
В детстве нас заставляли читать его "Сын Таращанского полка" -- повесть о мальчишке, помогавшем красным. И уже, по собственному желанию, подростком, я как-то проштудировал его роман "Гомоніла Україна" о Хмельнитчине – если честно, подражание "Огнем и мечем" Сенкевича. Потом попались еще "Голубые эшелоны" -- короткая издевательская повестушка о петлюровской армии, в которой Петро Панч тоже успел послужить. Но лучшее произведение бывшего штабс-капитана мало известно и до сих пор не оценено. Называется оно "Без козыря" и рассказывает о последнем наступлении русской армии в Первую мировую войну – так называемом Июньском 1917-го года.
Несмотря на название, наступление это происходило в основном в июле, так как еще после одной революции – Октябрьской – большевики сдвинули почти на две недели календарь, введя новый стиль. Вот и получается, что как раз в эти дни и выпадает 90 лет со времени тех забытых событий.
Глазами писателя. Главного героя повести зовут капитан Забачта. Скорее всего, Петро Панч вывел под этим именем себя. Литературное "второе я" писателя – тоже артиллерист, украинец и сторонник продолжения войны до победного конца. Его батарея прибывает на фронт. Но на передовой царит разложение: "Наступление должно было быть на Обринчев лес, откуда лазили к нам турки и австрияки менять пулеметы на хлеб. Пехота, проведав, что за нашими окопами расположилось больше тысячи орудий, радостно потирала руки, но в наступление идти не соглашалась. Две недели сенатор Соколов и главковерх Керенский, собирая силы, не переставали уговаривать полки наступать. Солдаты внимательно выслушали речи, переломили сенатору трое ребер и в конце концов совсем бросили окопы. На их место пригнали Финляндскую дивизию и издали окончательный приказ: "15 июня начать артиллерийскую подготовку".
Все офицеры батареи хотят получить Анну IV-й степени с красным темляком – так называемой "клюквой" -- на шашку. (Темляк – это такая петля из кожи или витого шнура, которая вдевается в эфес и не дает холодному оружию выпасть из руки). Орден уже обещан тому, кто поедет на передовой пункт корректировщиком. Ехать никто не хочет. Поручик-грузин Набутидзе храбрится и выдает себя за героя. Но отправится на передовую даже он не спешит. Приходится тянуть жребий: "Офицеры злобно засмеялись и сделали четыре чистых, а на пятом жребии написали: "Анна IV-ой степени". Начали тянуть из фуражки по алфавиту с конца. Белых клочков никто не разворачивал, пока Набутидзе не потянул последний. Он подержал свой жребий одну минуту и, не посмотрев, бросил его назад в фуражку: "Ладно. Я пойду на передовой пункт". Взволнованные офицеры все-таки осторожно разворачивали свои жребии. У всех на руках были чистые кусочки бумаги. Набутидзе побледнел и, чтобы это не заметили, отодвинулся в тень".
Грузин недаром чувствовал свою смерть. Он погиб первым ночью по дороге на передовую, напоровшись на скаку горлом на телефонный провод, невысоко натянутый лентяями-связистами. И таких моментов, явно взятых из фронтового опыта, в повести Панча полно! Замечательно описана артиллерийская подготовка, превратившая австрийские окопы в фарш – со вкусом, с точки зрения профессионала. А еще лучше – разложение революционных солдат, отказывающихся идти занимать пустые вражеские траншеи. Полковник-пехотинец уговаривает их подняться в атаку: "Вы губите Россию!" А в ответ раздается: "А на беса она сдалась, такая Россия? Повоюйте сами, а мы лучше слободой попользуемся! Домой! Царя нет – кончай войну!"
Последняя атака. И тогда офицеры поднимаются в атаку сами: "Командиры трех полков, выскочив с револьверами в руках на бруствер, за собой все еще не имели никого. Они демонстративно сомкнулись, взялись за руки и такой демонстративной цепочкой из тридцати человек пошли вперед… Над окопами все еще дрожала тревожная тишина…Фельдфебель Печорского полка наконец не выдержал : "Братцы, да ведь они сами. Господи, до чего ты довел?" Он зарыдал и высунул боязливо голову через бруствер: "Гляньте на них, как сироты, за всю Россию, голубчики…сами". Дальше он не мог говорить. Сначала небольшая группка, потом больше, потом за Печорским полком – Онежский, и так, наконец, почти вся бригада вылезла из окопов и, волоча за собой винтовки, кучками потянулась к двум пробитым воротам во вражеской проволоке".
Когда-нибудь я обязательно переведу всю эту повесть на русский язык. Она того достойна – отличная военная проза, ничуть не хуже Ремарка или Толстого. О Первой мировой в России так не писал никто. Вплоть до программной фразы капитана Забачты: "Тебе нужны козыри? Нужно создать условия крепкого мира, а этого можно достичь только решительной победой. Понятно? Не нужно было разваливать армию!"
Ни в одном произведении Панча больше не будет такой боли. Выжив в гражданской войне, он смирился, приспособился, даже украинизировался. Но в глубине души все равно продолжал любить ту, свою, дореволюционную Россию. Которую мы все вместе с ним потеряли.
ПЕТРО ПАНЧ.
Настоящая фамилия: Панченко Петр Иосифович (1891 – 1977 гг). Родился на Харьковщине. Работал помощником бухгалтера, в 1915-м году окончил Полтавское землемерное училище. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Служил в царской, петлюровской и Красной армиях. Потом стал писателем и членом КПСС. Кавалер двух орденов Ленина, Дружбы народов и "Знак почета".
БРУСИЛОВСКИЙ ПРОВАЛ
Широко известно наступление 1916 года, получившее название Брусиловского прорыва. Раздутое прессой, оно дало возможность генералу Алексею Брусилову продвинуться на самый верх карьерной лестницы. Генерал оказался умелым приспособленцем, попытавшимся устроиться и в революционном хаосе. В мае 1917-го Временное правительство назначило его верховным главнокомандующим русской армии. Именно Брусилову принадлежал план позорного Июньского наступления, которое по справедливости можно назвать Брусиловским провалом. То, что получилось в результате, лучше всего охарактеризовал другой генерал – будущий белогвардейский вождь Корнилов: "На полях, которых нельзя назвать полями сражений, царят сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования".
На Юго-Западном фронте наступление пришлось отложить на неделю, на остальных фронтах – на целых три. Армия митинговала. В одной и той же дивизии один полк выносил постановление наступать, а другой – расползался домой, куда-нибудь под Калугу, мотивируя это тем, что "туды немцу ни в жисть не дойтить". "Этот сумасшедший дом", по словам Антона Керсновского, преподносился английским и французским делегациям "как величайшее достижение демократии XX столетия".
Огромное количество снарядов и три тысячи орудий, находившихся в распоряжении Юго-Западного фронта, не смогли заменить главного – отсутствия боевого духа. Начавшаяся 18 июня (1 июля по новому стилю) атака почти сразу же захлебнулась. Разве что 13 июля армии генерала Корнилова удалось взять незначительный городишко Калуш. А потом немцы перебросили из Европы резервы и нанесли контрудар. События в повести "Без козыря" имели реальную основу и были не единичными. Петро Панч описывает 23-ю пехотную дивизию, в которую входили Онежский и Печорский полки. А, как пишет в "Истории русской армии" тот же Керсновский: "2-я Финляндская и 126-я пехотная дивизии отказались драться. Тогда офицеры этих дивизий – 300 человек – пошли одни на 10 000 неприятелей. Никто из них не вернулся"…
А это уже конец! Так будут фотографироваться демобилизованные военнослужащие зимой 1918 года - с рюмкой вина за поражение
Июньское наступление окончательно развалило армию. Она потеряла 20 тысяч человек убитыми и ранеными, около 42 тысяч пленными. Погибли именно те, кто составлял становой хребет войск и желал драться. Теперь дверь революционному развалу была широко открыта.
ОДИН ОФИЦЕР РАЗОГНАЛ ВЫСТУПЛЕНИЕ БОЛЬШЕВИКОВ
С неудачным летним наступлением 1917 года совпала первая попытка большевиков захватить власть. Как писал историк-эмигрант Антон Керсновский: "В первых числах мая в Россию прибыл правая рука Ленина – Бронштейн-Троцкий, снабженный громадными кредитами (72 млн. марок золотом) германским рейхсбанком и еврейскими банками в Америке, всегда субсидировавшими русское революционное движение. Прибытие Троцкого с деньгами дало возможность большевикам широко развить свою печать и пропаганду".
Карикатура Кукрыниксов. Очень скоро безвольного Керенского будут изображать так
Деньги эти полились на организацию новой революции, хотя впоследствии коммунисты не любили об этом вспоминать. Однако первый блин вышел комом. К настоящему перевороту партия Ленина была еще не готова. Она выступила только потому, что Временное правительство получило информацию от контрразведки о работе большевиков на Германию. Опасаясь арестов, Ленин и Троцкий рискнули на попытку мятежа. Рабочих, матросов и солдат запасных полков нагнали много, но руководства этому скопищу не хватало. Впоследствии советская пропаганда рассказывала о том, сколько сил бросил Керенский на подавление этой "мирной демонстрации". На самом деле большевистскую орду остановил на Литейном мосту в Петрограде всего один боевой офицер – штабс-капитан Цагурия – грузин родом из Менгрелии. У него была только одна горная пушка – точно такая же, как та, что стоит в Киеве на памятнике возле Арсенала. Цагурия лично стрелял из нее и так удачно, что в результате восставшие разбежались, куда глаза глядят. Троцкого арестовали. Ленин сбежал в Финляндию – в тот самый шалаш на берегу озера. Временное правительство возглавил Керенский, бывший до этого военным министром. Но он не сумел распорядиться победой. Первым приказом нового правителя России было выпустить из тюрьмы Троцкого и удалить из Петрограда "как слишком контрреволюционные" войска, подавившие выступление большевиков. Через несколько месяцев история не простила ему этой ошибки.
ЦЕНТРАЛЬНАЯ РАДА ХОТЕЛА УКРАИНУ В ТРИ РАЗА МЕНЬШЕ, ЧЕМ НЫНЕШНЯЯ
Ситуацию политического хаоса все стремились использовать для торга. В мае 1917 года в Киев, где уже действовала Центральная Рада, приехал из Петрограда Керенский. Он выступил на ее заседании. Рада убеждала, что не собирается требовать независимости, а только федерализации. Керенский сомневался в этом: "Есть люди, думающие, что за лозунгом Федеративной республики кроется отделение от России"... Председательствовавший Грушевский возразил ему: "Мы мыслим Украину нераздельно с Федеративной Республикой Российской. Если бы мы стремились к полной независимости, то мы бы совершенно определенно так вопрос и поставили, тем более, что обстоятельства позволяют так поставить вопрос"…
Думается, на этот раз дед Грушевский не лукавил. Центральная Рада выдвигала очень скромные требования. Она даже не претендовала на Крым и новороссийские губернии – нынешние Донецкую, Одесскую, Херсонскую и Николаевскую области. Такое ей даже в голову не могло прийти! Ведь уже в Макеевке, ныне почти слившейся с Донецком, начиналась Область Войска Донского. Да и делить было сложно! По живому! Тем не менее, на заседании 11 мая Центральная Рада даже предлагала выделить "неукраинские части" из губерний Киевской, Подольской, Волынской, Черниговской и Полтавской.
Олесь Бузина, 13 июля 2007 года